Стихотворения и поэмы для 11 класса

Утиных крыльев переплеск.И на тропинках заповедныхпоследних паутинок блеск,последних спиц велосипедных.И ты примеру их последуй,стучись проститься в дом последний.В том доме женщина живёти мужа к ужину не ждёт.Она откинет мне щеколду,к тужурке припадёт щекою,она, смеясь, протянет рот.И вдруг, погаснув, всё поймёт —поймёт осенний зов полей,полёт семян, распад семей…Озябшая и молодая,она подумает о том,что яблонька и та – с плодами,бурёнушка и та – с телком.Что бродит жизнь в дубовых дуплах,в полях, в домах, в лесах продутых,им – колоситься, токовать.Ей – голосить и тосковать.Как эти губы жарко шепчут:«Зачем мне руки, груди, плечи?К чему мне жить, и печь топить,и на работу выходить?»Её я за плечи возьму —я сам не знаю что к чему…А за окошком в юном инеележат поля из алюминия.По ним – черны, по ним – седы,до железнодорожной линиипротянутся мои следы.1959ТУМАННАЯ УЛИЦАТуманный пригород как турман.Как поплавки – милиционеры.Туман.Который век? Которой эры?Всё – по частям, подобно бреду.Людей как будто развинтили…Бреду.Верней – барахтаюсь в ватине.Носы. Подфарники. Околыши.Они, как в фодисе, двоятся.Калоши?Как бы башкой не обменяться!Так женщина – от губ едва,двоясь и что-то воскрешая,уж не любимая – вдова,ещё твоя, уже – чужая…О тумбы, о прохожих трусь я…Венера? Продавец мороженого!..Друзья?Ох, эти яго доморощенные!Я спотыкаюсь, бьюсь, живу,туман, туман – не разберёшься,о чью щеку в тумаке трёшься?…Ау!Туман, туман – не дозовёшься…1959ПОСЛЕДНЯЯ ЭЛЕКТРИЧКАМальчики с финками, девочки с фиксами.Две контролёрши заснувшими сфинксами.Я еду в этом тамбуре,спасаясь от жары.Кругом гудят, как в таборе,гитары и воры.И как-то получилось,что я читал стихимежду теней плечистых,окурков, шелухи.У них свои ремёсла.А я читаю им,как девочка примёрзлак окошкам ледяным.На чёрта им девчонкаи рифм ассортимент?Таким, как эта, – с чёлкойи пудрой в сантиметр?!Стоишь – черты спитые,на блузке видит взглядвсю дактилоскопиюмалаховских ребят.Чего ж ты плачешь бурно,и, вся от слёз светла,мне шепчешь нецензурно —чистейшие слова?…И вдруг из электрички,ошеломив вагон,ты, чище Беатриче,сбегаешь на перрон!1959* * *Мы писали историюне пером – топором.Сколько мы понастроилидеревень и хором.Пахнут стружкой фасады,срубы башни, шатры.Сколько барских усадебвзято в те топоры!Сотрясай же основы!Куй, пока горячо.Мы последнего словане сказали ещё.Взрогнут крыши и листья.И поляжет весь светот трёхпалого свистамежпланетных ракет.1959

ТИШИНЫ ХОЧУ!

Шестидесятые

Между кошкой и собакой

Лиловые сумерки Парижа. Мой номер в гостинице.

Сумерки настаиваются, как чай. За круглым столом напротив меня сидит, уронив голову на локоть, могутный Твардовский. Он любил приходить к нам, молодым поэтам, тогда, потому что руководитель делегации Сурков прятал от него бутылки и отнимал, если находил. А может, и потому, что и ему приятно было поговорить с независимыми поэтами. Пиетет наш к нему был бескорыстен – мы никогда не носили стихи в журнал, где он редакторствовал, не обивали пороги его кабинета.

В отдалении, у стены, на тёмно-зёленой тахте полувозлежит медноволосая юная женщина, надежда русской поэзии. Её оранжевая чёлка спадала на глаза подобно прядкам пуделя.

Угасающий луч света озаряет белую тарелку на столе с останками апельсина. Женщина приоткрывает левый глаз и, напряжённо щупая почву, начинает: «Александр Трифонович, подайте-ка мне апельсин. – И уже смело: Закусить».

Трифонович протрезвел от такой наглости. Он вытаращил глаза, очумело огляделся, потом, что-то сообразив, усмехнулся. Он встал; его грузная фигура обрела грацию; он взял тарелку с апельсином, на левую руку по-лакейски повесил полотенце и изящно подошёл к тахте.

«Многоуважаемая сударыня, – он назвал женщину по имени и отчеству. – Вы должны быть счастливы, что первый поэт России преподносит Вам апельсин. Закусить».

Вы попались, Александр Трифонович! Едва тарелка коснулась тахты, второй карий глаз лукаво приоткрылся: «Это Вы должны быть счастливы, Александр Трифонович, что Вы преподнесли апельсин первому поэту России. Закусить».

И тут я, давясь от смеха, подаю голос: «А первый поэт России спокойно смотрит на эту пикировку».

Поэт – всегда или первый, или никакой.

БЬЮТ ЖЕНЩИНУБьют женщину. Блестит белок.В машине темень и жара.И бьются ноги в потолок,как белые прожектора!Бьют женщину. Так бьют рабынь.Она в заплаканной красесрывает ручку, как рубильник,выбрасываясь на шоссе!И взвизгивали тормоза.К ней подбегали, тормоша.И волочили, и лупилилицом по лугу и крапиве…Подонок, как он бил подробно,стиляга, Чайльд-Гарольд, битюг!Вонзался в дышащие рёбработинок узкий, как утюг.О, упоенье оккупанта,изыски деревенщины…У поворота на Купавнубьют женщину.Бьют женщину. Веками бьют,бьют юность, бьёт торжественнонабата свадебного гуд,бьют женщину.А от жаровен сквозь уютгорящие затрещины?Не любят – бьют, и любят – бьют,бьют женщину.Но чист её высокий свет,отважный и божественный.Религий – нет, знамений – нет.Есть Женщина!..…Она, как озеро, лежала,стояли очи, как вода,и не ему принадлежала,как просека или звезда,и звёзды по небу стучали,как дождь о чёрное стекло,и, скатываясь, остужалиеё горячее чело.1960ГИТАРА

Б. Окуджаве

К нам забредал Булатпод небо наших хижинкостлявый как бурлакон молод был и хищени огненной настурциейробея и наглеягитара как натурщицалежала на коленяхона была смирнейчем в таинстве дикарьи тёмный город в нейгудел и затихала то как в рёве циркався не в своём уме —горящим мотоцикломносилась по стене!мы – дети тех гитаротважных и дрожащихмежду подруг дражайшихневерных как янтарьсреди ночных фигурты губы морщишь едкок ним как бикфордов шнуркрадётся сигаретка1960* * *

По мотивам Расула Гамзатова

Если б были чемпионаты,кто в веках по убийствам первый, —ты бы выиграл, Век Двадцатый.Усмехается Век Двадцать Первый.Если б были чемпионаты,кто по лжи и подлостям первый,ты бы выиграл, Век Двадцатый.Усмехается Век Двадцать Первый.Если б были чемпионаты,кто по подвигам первый, —нет нам равных, мой Век Двадцатый!..Безмолвствует Двадцать Первый.1960БАЛЛАДА 41-го ГОДА

Партизанам Керченской каменоломни

Рояль вползал в каменоломню.Его тащили на дровак замёрзшим чанам и половням.Он ждал удара топора!Он был без ножек, чёрный ящик,лежал на брюхе и гудел.Он тяжело дышал, как ящер,в пещерном логове людей.А пальцы вспухшие алели.На левой – два, на правой – пять…Онопускалсяна колени,чтобы до клавишей достать.Семь пальцев бывшего завклуба!И, обмороженно-суха,с них, как с разваренного клубня,дымясь, сползала шелуха.Металась пламенем сполошнымих красота, их божество…И было величайшей ложьювсё, что игралось до него!Все отраженья люстр, колонны…Во мне ревёт рояля сталь.И я лежу в каменоломне.И я огромен, как рояль.Я отражаю штолен сажу.Фигуры. Голод. Блеск костра.И, как коронного пассажа,я жду удара топора!1960КРОНЫ И КОРНИНесли не хоронить,несли короновать.Седее, чем гранит,как бронза – красноват,дымясь локомотивом,художник жил,лохмат,ему лопаты былибожественней лампад!его сирень томилась…Как звездопад,в поту,его спина дымиласьбуханкой на поду!..Зияет дом его.Пустые этажи.На даче никого.В России – ни души.Художники уходятБез шапок,будто в храм,в гудящие угодья,к берёзам и дубам.Побеги их – победы.Уход их – как восходк полянам и планетамот ложных позолот.Леса роняют кроны.Но мощно над землёйворочаются корникорявой пятернёй.1960ПРОТИBОСТОЯНИЕ ОЧЕЙТретий месяц её хохот нарочит,третий месяц по ночам она кричит.А над нею, как сиянье, голося,вечерамиразражаютсяглаза!Пол-лица ошеломлённое стекловертикальными озёрами зажгло.…Ты худеешь. Ты не ходишь на завод,ты их слушаешь, как лунный садовод,жизнь и боль твоя, как влага к облакам,поднимается к наполненным зрачкам.Говоришь: «Невыносима синева!И разламывает голова!Кто-то хищный и торжественно-чужойсвет зажёг и поселился на постой…»Ты грустишь – хохочут очи, как маньяк.Говоришь – они к аварии манят.Вместо слёз —иллюминированный взгляд.«Симулирует», – соседи говорят.Ходят люди, как глухие этажи.Над одной горят глаза, как витражи.Сотни женщин их носили до тебя,сколько муки накопили для тебя!Раз в столетиекасаетсялюдейэто Противостояние Очей!..…Возле моря отрешённо и отчаяннобродит женщина, беременна очами.Я под ними не бродил,за них жизнью заплатил.1961МОНОЛОГ БИТНИКАЛежу бухой и эпохальный.Постигаю Мичиган.Как в губке, время набухаетв моих веснушчатых щеках.В лице, лохматом, как берлога,лежат озябшие зрачки.Перебираю, как брелоки,прохожих, огоньки.Ракетодромами гремя,дождями атомными рея,Плевало время на меня,плюю на время!Политика? К чему валандаться!Цивилизация душна.Вхожу, как в воду с аквалангом,в тебя, зелёная душа.Мы – битники. Среди хулымы – как зверёныши, волчата.Скандалы, точно кандалы,за нами с лязгом волочатся.Когда магнитофоны ржут,с опухшим носом скомороха,вы думали – я шут?Я – суд!Я – Страшный суд. Молись, эпоха!1961НОЧНОЙ АЭРОПОРТ B НЬЮ-ЙОРКЕАвтопортрет мой, реторта неона, апостолнебесных ворот —аэропорт!Брезжат дюралевые витражи,точно рентгеновский снимок души.Как это страшно, когда в тебе небо стоитв тлеющих трассах необыкновенных столиц!Каждые суткитебя наполняют, как шлюз,звёздные судьбыгрузчиков, шлюх.В баре, как ангелы, гаснут твои алкоголики,ты им глаголешь!Ты их, прибитых,возвышаешь!Ты им «Прибытье»возвещаешь!* * *Ждут кавалеров, судеб, чемоданов, чудес…Пять «Каравелл»ослепительносядут с небес!Пять полуночниц шасси выпускают устало.Где же шестая?Видно, допрыгалась —блядь, аистёнок, звезда!..Электроплиткамипляшут под ней города.Где она реет,стонет, дурит?И сигареткойв тумане горит?Она прогноз не понимает.Её земля не принимает.* * *Худы прогнозы. И ты в ожидании бури,как в партизаны, уходишь в свои вестибюли.Мощное око взирает в иные мира.Мойщики оконслезят тебя, как мошкара,Звёздный десантник, хрустальное чудище,сладко, досадно быть сыном будущего,где нет дуракови вокзалов-тортов —одни поэты и аэропорты!Стонет в аквариумном стекленебо,приваренное к земле.* * *Аэропорт – озона и солнцааккредитованное посольство!Сто поколенийне смели такого коснуться —преодоленьянесущих конструкций.Вместо каменных истукановстынет стакан синевы —без стакана.Рядом с кассами-теремамион, точно газ,антиматериален!Бруклин – дурак, твердокаменный чёрт.Памятник эры —Аэропорт.1961BСТУПЛЕНИЕОткрывайся, Америка!Эврика!Короную Емельку,открываю, сопя,в Америке – Америку,в себе —себя.Рву кожуру с планеты,сметаю пыль и тлен,спускаюсьв глубьпредмета,как в метрополитен.Там груши – треугольные,ищу в них души голые.Я плод трапециевидныйберу, не чтоб глотать —чтоб стёкла-сердцевинкисияли, как алтарь!Исследуйте, орудуйте,не дуйте в ус,пусть врут, что изумрудный, —он красный, ваш арбуз!Дарвины, Рошалиошибались начисто.Скромность украшает?К чёрту украшательство!Вгрызаюсь, как легавая,врубаюсь, как колун…Художник хулиганит?Балуй,Колумб!По наитиюдую к берегу…ИщешьИндию —найдёшьАмерику!1961BТОРОЕ BСТУПЛЕНИЕОбожаютвой пожар этажей, устремлённыхк окрестностям рая!Я – борзая,узнавшая гон наконец, я – борзая!Я тебя догоню и породу твою распознаю.По базарному днуты, как битница, дуешь, босая!Под брандспойтом шоссе мои уши кружились,как мельницы,по безбожной, бейсбольной,по бензоопасной Америке!Кока-кола. Колокола.Вот нелёгкая занесла!Ты, чертовски дразня, сквозь чертоги вела и задворки,и на женщин глазаотлетали, как будто затворы!Мне на шею с витрин твои вещи дешёвками вешались.Но я душу искал,я турил их, забывши про вежливость.Я спускался в Бродвей, как идут под водой с аквалангом.Синей лампой в подвалеплясала твоя негритянка!Я был рядом почти, но ты зябко ушла от погони.Ты прочти и прости,если что в суматохе не понял…Я на крыше, как гном,над нью-йоркской стою планировкой.На мизинце моёмтвоё солнце – как божья коровка.1961МОТОГОНКИ ПО BЕРТИКАЛЬНОЙ СТЕНЕ

Н. Андросовой

Заворачивая, манежа,свищет женщина по манежу!Краги —красные, как клешни.Губы крашеные – грешны.Мчит торпедой горизонтальною,хризантему заткнув за талию!Ангел атомный, амазонка!Щёки вдавлены, как воронка.Мотоцикл над головойэлектрическою пилой.Надоело жить вертикально.Ах, дикарочка, дочь Икара…Обыватели и весталкивертикальны, как ваньки-встаньки.В этой, взвившейся над зонтами,меж оваций, афиш, обид,сущность женщиныгоризонтальнаямне мерещится и летит!Ах, как кружит её орбита!Ах, как слёзы к белкам прибиты!И тиранит её Чингисхан —замдиректора Сингичанц…Сингичанц:«Ну, а с ней не мука?Тоже трюк – по стене, как муха…А вчера камеру проколола… Интриги…Пойду, напишу по инстанции…И царапается, как конокрадка».Я к ней вламываюсь в антракте.«Научи, – говорю, – горизонту…»А она молчит, амазонка.А она головой качает.А её ещё трек качает.А глаза полны такой —горизонтальноютоской!..1961ОСЕНЬ B СИГУЛДЕСвисаю с вагонной площадки,прощайте,прощай моё лето,пора мне,на даче стучат топорами,мой дом забивают дощатый,прощайте,леса мои сбросили кроны,пусты они и грустны,как ящик с аккордеона,а музыку – унесли,мы – люди,мы тоже порожни,уходим мы,так уж положено,из стен,матерейи из женщин,и этот порядок извечен,прощай, моя мама,у оконты станешь прозрачно, как кокон,наверно, умаялась за день,присядем,друзья и враги, бывайте,good bye,из меня сейчассо свистом вы выбегаете,и я ухожу из вас,о родина, попрощаемся,буду звезда, ветла,не плачу, не попрошайка,спасибо, жизнь, что была,на стрельбищахв 10 балловя пробовал выбить 100,спасибо, что ошибался,но трижды спасибо, чтов прозрачные мои лопаткивошла гениальность, какв резиновую перчаткукрасный мужской кулак,«Андрей Вознесенский» – будет,побыть бы не словом, не бульдиком,ещё на щеке твоей душной —«Андрюшкой»,спасибо, что в рощах осеннихты встретилась, что-то спросилаи пса волокла за ошейник,а он упирался,спасибо,я ожил, спасибо за осень,что ты мне меня объяснила,хозяйка будила нас в восемь,а в праздники сипло басилапластинка блатного пошиба,спасибо,но вот ты уходишь, уходишь,как поезд отходит, уходишь…из пор моих полых уходишь,мы врозь друг из друга уходим,чем нам этот дом неугоден?ты рядом и где-то далёко,почти что у Владивостока,я знаю, что мы повторимсяв друзья и подругах, в травинках,нас этот заменит и тот —«природа боится пустот»,спасибо за сдутые кроны,на смену придут миллионы,за ваши законы – спасибо,но женщина мчится по склонам,как огненный лист за вагоном…Спасите!1961СТРИПТИЗВ ревютанцовщица раздевается, дуря…Реву?…Или режут мне глаза прожектора?Шарф срывает, шаль срывает, мишуру,как сдирают с апельсина кожуру.А в глазах тоска такая, как у птиц.Этот танец называется «стриптиз».Страшен танец. В баре лысины и свист,как пиявки, глазки пьяниц налились.Этот рыжий, как обляпанный желтком,пневматическим исходит молотком!Тот, как клоп, —апоплексичен и страшон.Апокалипсисом воет саксофон!Проклинаю твой, Вселенная, масштаб!Марсианское сиянье на мостах,проклинаю,обожая и дивясь.Проливная пляшет женщина под джаз!..«Вы Америка?» – спрошу как идиот.Она сядет, сигаретку разомнёт.«Мальчик, – скажет, – ах, какой у вас акцент!Закажите-ка мартини и абсент».1961НЬЮ-ЙОРКСКАЯ ПТИЦАНа окно ко мне садитсяв лунных вензеляхалюминиевая птица —вместо телафюзеляжи над её шеей гайковойкак пламени языкнад гигантской зажигалкойполыхаетженскийлик!(в простынь капиталистическуюзавернувшись, спит мой друг.)кто ты? бред кибернетический?полуробот? полудух?помесь королевы блюзаи летающего блюдца?может ты душа Америкиуставшей от забав?кто ты юная химерас сигареткою в зубах?но взирают не мигаяне отёрши крем ночнойочи как на Мичиганеу однойу неё такие газовыепод глазами синячкиптица что предсказываешь?птица не солги!что ты знаешь, сообщаешь?что-то странное извнекак в сосуде сообщающемсяподымается во мневек атомный стонет в спальне…(Я ору. И, матерясь,мой напарниккак ошпаренныйсадится на матрас.)1961СИРЕНЬ «МОСКBА – BАРШАBА»

Р. Гамзатову

11. III.61

Сирень прощается, сирень – как лыжница,сирень, как пудель, мне в щёки лижется!Сирень зарёвана,сирень – царевна,сирень пылает ацетиленом!Расул Гамзатов хмур, как бизон.Расул Гамзатов сказал: «Свезём».

12. III.61

Расул упарился. Расул не спит.В купе купальщицей сирень дрожит.О, как ей боязно! Под низомколёса поезда – не чернозём.Наверно, в мае цвесть «красивей»…Двойник мой, магия, сирень, сирень,сирень как гений! Из всех однана третьей скорости цветёт она!Есть сто косулей —одна газель.Есть сто свистулек – одна свирель.Несовременно цвести в саду.Есть сто сиреней.Люблю одну.Ночные грозди гудят махрово,как микрофоны из мельхиора.У, дьявол-дерево! У всех мигрень.Как сто салютов, стоит сирень.

13. III.61

Таможник вздрогнул: «Живьём? В кустах?!»Таможник, ахнув, забыл устав.Ах, чувство чуда – седьмое чувство…Вокруг планеты зелёной люстрой,промеж созвездий и деревеньсвиститтрассирующаясирень!Смешны ей – почва, трава, права…P. S.Читаю почту: «Сирень мертва».P. P. S.Чёрта с два!1961* * *Конфедераток тузы бесшабашныекривы.Звёзды вонзались, точно собашникв гривы!Польша – шампанское, танки палящаяПольша!Ах, как банально – «Андрей и полячка»,пошло…Как я люблю её еле смежённые веки,жарко и снежно, как сны? – на мгновенье, навеки…Во поле русском, аэродромном,во поле-полюшкевскинула рученьки к крыльям огромным —Польша!Сон? Богоматерь?…Буфетчицы прыщут, зардев, —весь я в помаде,как будто абстрактный шедевр.1961ЛОБНАЯ БАЛЛАДАИх Величеством поразвлечьсяпрёт народ от Коломн и Клязьм.«Их любовница – контрразведчицаангло-шведско-немецко-греческая…»Казнь!Царь страшон: точно кляча, тощий,почерневший, как антрацит.По лицу проносятся очи,как буксующий мотоцикл.И когда голова с топорикаподкатилась к носкам ботфорт,он берёт еёнад толпою,точно репу с красной ботвой!Пальцы в щёки впились, как клещи,переносицею хрустя,кровь из горла на брюки хлещет.Он целует её в уста.Только Красная площадь ахнет,тихим стоном оглушена:«А-а-анхен!..»Отвечает ему она:«Мальчик мой Государь великийне судить мне твоей виныно зачем твои руки липкиесолоны?баба явот и вся провинность государства мои в устахя дрожу брусничной кровиночкойна державных твоих усахв дни строительства и пожарадо малюсенькой до любви?ты целуешь меня Державатвои губы в моей кровиперегаром борщом горохомпахнет щедрый твой поцелуйкак ты любишь меня Эпохаобожаю тебяцаруй!..»Царь застыл – смурной, малохольный,царь взглянул с такой меланхолией,что присел заграничный гость,будто вбитый по шляпку гвоздь.1961ПОЮТ НЕГРЫМы —тамтамы гомеричные с глазами горемычными,клубимся, как дымы, —мы…Вы —белы, как холодильники, как марля карантинная,безжизненно мертвы —вы…О чём мы поём вам, уважаемые джентльмены?Оруках ваших из воска, как белая извёстка,о, как они впечатались между плечей печальных, о,о, наших жён печальных,как их позорно жгло – о-о!«Н-но!»Нас лупят, точно клячу, мы чаевые клянчим,на рингах и на рынках у нас в глазах темно,но,когда ночами спим мы, мерцают наши спины,как звёздное окно.В нас,боксёрах, гладиаторах, как в чёрных радиаторахили в пруду карась,созвездья отражаются торжественно и жалостно —Медведица и Марс – в нас…Мы – негры, мы – поэты,в нас плещутся планеты.Так и лежим, как мешки, полные звёздами и легендами…Когда нас бьют ногами —пинают небосвод.У вас под сапогамиВселенная орёт!1961РОК-Н-РОЛЛ

Андрею Тарковскому

ПАРТИЯ ТРУБЫ

Рок —н —ролл —об стену сандалии!Ромв рот – лица как неон.Ревётмузыка скандальная,трубапляшет, как питон!В тупикврежутся машины.Двухвсмятку —«Хау ду ю ду?»Туз пик – негритос в манишке,дуй,дуйв страшную трубу!В тутрубумчатся, как в воронку,лица,рубища, вопли какаду,две мадонныа-ля подонок —в мясорубочную трубу!Негррыж —как затменье солнца.Он жуток,сумасшедший шут.Над миром,точно рыба с зонтиком,пляшетс бомбою парашют!Рок-н-ролл. Факелы бород.Шарики за ролики! Всё – наоборот.Рок-н-ролл – в юбочках юнцы,а у женщин пробкой выжжены усы.(Время, остановись! Ты отвратительно…)Рок-н-ролл.Об стену часы!«Я носила часики – вдребезги, хреновые!Босиком по стёклышкам – ой, лады…»Рок-н-ролл по белому линолеуму…(Гы!.. Вы обрежетесь временем, мисс!Осторожнее!..)…по белому линолеумукровь, кровь —червонные следы!

ХОР МАЛЬЧИКОB

Мешайте красные коктейли!Даёшь ерша!Под бельём дымится, как котельная,доисторическая душа!Мы – продукты атомных распадов.За отцов продувшихся —расплата.Вместо телевизоров нам – камины.В рёве мотороллеров и коровнаши вакханалии страшны, как поминки…Рок, рок —танец роковой!

BСЕ

Над страной хрустальной и красивой,выкаблучиваясь, как каннибал,миссисипийскиймессияМистер Рок правит карнавал.Шерсть скрипит в манжете целлулоидовой.Мистер Рок – бледен, как юродивый,Мистер Рок – министр, пророк, маньяк;по прохожимпляшут небоскрёбы —башмаками по муравьям.

СКРИПКА

И к нему от тундры до Атлантики,вся неоновая от слёз,наша юность…(«О, только не её, Рок, Рок, ей нетещё семнадцати!..»)Наша юность тянется лунатиком…Рок! Рок!SOS! SOS!1961* * *Я сослан в себяя – Михайловскоегорят мои сосны смыкаютсяв лице моём мутном как зеркалосмеркаются лоси и перголыприрода в реке и во мнеи где-то ещё – извнетри красные солнца горяттри рощи как стёкла дрожаттри женщины брезжут в однойкак матрёшки – одна в другойодна меня любит смеётсядругая в ней птицей бьётсяа третья – та в уголокзабилась как уголёкона меня не проститона ещё отомститмне светит её лицокак со дна колодца —кольцо1961ПРОЩАНИЕ С ПОЛИТЕХНИЧЕСКИМ

Большой аудитории посвящаю

В Политехнический!В Политехнический!По снегу фары шипят яичницей.Милиционеры свистят панически.Кому там хнычется?!В Политехнический!Ура, студенческая шарага!А ну, шарахнипо совмещанам свои затрещины!Как нам мещане мешали встретиться!Ура вам, дурав серьгах-будильниках!Ваш рот, как дуло,разинут бдительно.Ваш стул трещит от перегрева.Умойтесь! Туалет – налево.Ура, галёрка! Как шашлыки,дымятся джемперы, пиджаки.Тысячерукий, как бог языческий,Твое Величество —Политехнический!Ура, эстрада! Но гасят бра.И что-то траурно звучит «ура».Двенадцать скоро. Пора уматывать.Как ваши лица струятся матово!В них проступают, как сквозь экраны,все ваши радости, досады, раны.Вы, третья с краю,с копной на лбу,я вас не знаю.Я вас – люблю!Чему смеётесь? Над чем всплакнете?И что черкнёте, косясь, в блокнотик?Что с вами, синий свитерок?В глазах тревожный ветерок…Придут другие – ещё лиричнее,но это будут не вы —другие.Мои ботинки черны, как гири.Мы расстаёмся, Политехнический!Нам жить недолго. Суть не в овациях,мы растворяемся в людских количествахв твоих просторах,Политехнический.Невыносимо нам расставаться.Ты на кого-то меня сменяешь,но, понимаешь,пообещай мне, не будь чудовищем,забудь со стоящим!Ты ворожи ему, храни разиню.Политехнический —моя Россия! —ты очень бережен и добр, как Бог,лишь Маяковского не уберёг…Поэты падают,дают финтымеж сплетен, патокии суеты,но где б я ни был – в земле, на Ганге, —ко мне прислушивается магическигудящей раковиною гигантабольшое ухоПолитехнического!1962ФУТБОЛЬНОЕЛевый крайний!Самый тощий в душевой,самый страшный на штрафной,бито стёкол – боже мой!И гераней…Нынче пулей меж тузовблещет попкой из трусовлевый крайний.Левый шпарит, левый лупит.Стадион нагнулся лупой,прожигательным стекломнад дымящимся мячом.Правый край спешит заслоном,он сипит, как сто сифонов,ста медалями увенчан,стольким ноги поувечил.Левый крайний, милый мой,ты играешь головой!О, атака до угара!Одурение удара.Только мяч,мяч,мяч,только – вмажь,вмажь,вмажь!«Наши – ваши» – к богу в рай.Ай!Что наделал левый край!..Мяч лежит в своих воротах.Солнце чёрной сковородкой.Ты уходишь, как горбун,под молчание трибун.Левый крайний…Не сбываются мечты,с ног срезаются мячи.И под краномты повинный чубчик мочишь,ты горюешьи бормочешь:«А ударчик – самый сок,прямо в верхний уголок!»1962РУБЛЁBСКОЕ ШОССЕМимо санаторияреют мотороллеры.За рулём влюблённые —как ангелы рублёвские.Фреской Благовещенья,резкой белизной,за ними блещут женщины,как крылья за спиной!Их одежда плещет,рвётся от руля,вонзайтесь в мои плечи,белые крыла.Улечу ли?Кану ль?Соколом ли?Камнем?Осень. Небеса.Красные леса.1962* * *

Ж.-П. Сартру

Я – семьяво мне как в спектре живут семь «я»невыносимых как семь зверейа самый синийсвистит в свирель!а весноймне снитсячто я – восьмой!1962ФЛОРЕНТИЙСКИЕ ФАКЕЛЫ

З. Богуславской

Ко мне является Флоренция,фосфоресцируя домами,и отмыкает, как дворецкий,свои палаццо и туманы.Я знаю их, я их калькировалдля бань, для стадиона в Кировске.Спит Баптистерий – как развитиемоих проектов вытрезвителя.Дитя соцреализма грешное,вбегаю в факельные площади.Ты калька с юности, Флоренция!Брожу по прошлому!Через фасады, амбразуры,как сквозь восковку,восходят судьбы и фигурымоих товарищей московских.Они взирают в интерьерах,меж вьющихся интервьюеров,как ангелы или лакеи,стоят за креслами, глазея.А факелы над чёрным Арноневыносимы —как будто в огненных подфарникахнесутся в прошлое машины!– Ау! – зовут мои обеты,– Ау! – забытые мольберты,и сигареты,и спички сквозь ночные пальцы.– Ау! – сбегаются палаццо,авансы юности опасны —попался?!И между ними мальчик странный,ещё не тронутый эстрадой,с лицом, как белый лист тетрадный,в разинутых подошвах с дратвой, —здравствуй!Он говорит: «Вас не поймёшь,преуспевающий пай-мальчик!Вас заграницы издают.Вас продавщицы узнают.Но почему вы чуть не плакали?И по кому прощально факелынад флорентийскими хоромамилетят свежо и похоронно?!»Я занят. Я его прерву.Осточертели интервью…Сажусь в машину. Дверцы мокры,Флоренция летит назад.И, как червонные семёрки,палаццо в факелах горят.1962ИТАЛЬЯНСКИЙ ГАРАЖ

Б. Ахмадулиной