Смерть в подлиннике

– Занятный мужик, – обронил Стас. – Такое ощущение, что главный здесь он, а не Рукоятников.

– Так и есть, – ответил Гуров, поправляя зеркало заднего вида. – Пашет за всех. Между прочим, недоволен нашей работой.

– Чего это? – удивился Стас. – Это он тебе когда такое сказал?

– Сегодня и сказал.

– Заработался или метит куда повыше?

– Один отвечает за всё. Продолжает искать Голикову, хотя полиция уже не ищет.

Вырулив на свою полосу, Гуров решил не набирать скорость, а ехать как можно медленнее. Пеший осмотр края лесного массива, идущего вдоль трассы до въезда в Москву, оперативники уже провели и ничего подозрительного не обнаружили. Но Гуров все равно старался подметить что-то еще.

Подметил Стас. Впереди у обочины стояла женщина средних лет в синем дождевике и, вытянув перед собой руку, пыталась привлечь внимание водителей. Рядом с ней стояла большая картонная коробка.

Гуров был не сторонником сажать в свою машину незнакомцев, но в этот раз сжалился – уж слишком растрепанно выглядела женщина.

– Помочь? – по-простому спросил у женщины Стас.

– Будьте так добры! – взмолилась она.

– А куда надо?

– До ближайшего метро. До «Молодежной», а там уже я сама.

«Семенцов третьего сентября тоже доехал до “Молодежной”, – машинально отметил про себя Гуров. – Чего же она такси не вызвала?»

Стас вышел из машины, чтобы помочь с коробкой. Гуров открыл багажник, и коробка отправилась туда.

Как только женщина оказалась в салоне, он сразу же наполнился громкими шуршащими звуками, которые издавала ткань дождевика.

– Тут ехать-то всего ничего, – начала оправдываться женщина. – В том смысле, что это удобно. Казалось бы, рядом с Москвой живем, а с транспортом беда. Автобус ушел прямо передо мной, а следующий будет только через сорок минут.

Она полезла в карман, достала носовой платок и промокнула лоб.

– Тяжелая коробка-то, – сказал Стас. – В метро тяжело будет тащить.

– Я на метро не поеду, – объяснила пассажирка. – Там меня дочка на машине подберет. В коробке банки с компотом, поэтому такая тяжелая. Специально для нее закручиваю. А вы из полиции, да?

– А вы откуда знаете? – притворно удивился Стас.

– Так я же видела, как вы с нашим участковым из леса выходили. Нашлась Голикова-то?

Сыщики переглянулись. Болтливый попутчик – находка для следователя.

– Вы были знакомы с Алевтиной Михайловной? – спросил Гуров.

– А как же! Меня, кстати, Майей Васильевной зовут. Да, мы немного пообщались. Слава богу, что совсем чуть-чуть, а то бы я, наверное, ее убила.

– О как! – рассмеялся Стас.

– Да вы же ее не знаете! С ней же не то что вместе жить – с ней рядом находиться опасно! – возмутилась Майя Васильевна. – Мы в одно время въехали в соседние квартиры. Через год я переехала на Советский проспект, там квартира побольше, и это почти в центре поселка. А она так и осталась жить в старом доме. Но пока мы жили рядом, то я натерпелась от нее. Я понимаю, что характер с возрастом может испортиться, но она ведь тогда была еще молодая. Ей еще пятьдесят не стукнуло. Ну да, точно, одна тысяча девятьсот девяносто второй год. Я-то постарше буду. Дочка вот в Москву переехала. Машину недавно поменяла. Это уже третья за все время. Первая была белой, вторая называлась «Сиеста» или как-то так, а сейчас она взяла «Гольф».

Предчувствуя, что рассказ Майи Васильевны вот-вот съедет на постороннюю тему, Лев Иванович постарался повернуть ее воспоминания в нужную для себя сторону.

– А у Алевтины Михайловны ведь тоже была машина? Не помнишь, Стас? – обратился он к Крячко.

– Была у нее машина. Черная, красивая. Я потом увидела ее на улице. Едет, по сторонам не смотрит. Удивилась, что Алевтина, оказывается, рулить умеет. А я и не знала.

– Наверное, вы тесно общались, когда жили в одном доме, – предположил Крячко. – Обычно люди начинают ссориться, если слишком часто видятся.

– Да нет, я вообще-то человек не конфликтный, а очень даже мирный, – убежденно возразила Майя. – А вот Алевтина сразу себя показала. До капитального ремонта стены были очень тонкими, и мы ей постоянно мешали. Так вот, она взяла привычку оставлять записки в нашей двери. Вставляла их в замочную скважину и уходила. В записках каждый раз новая претензия и просьба принять к сведению. Ей все не нравилось: и как громко мы топаем, и как смеемся, и что из нашего окна тянет сигаретным дымом. Но мы не топали, в семье никто не курил, а что касается громкого смеха, то тут уж извините. В магазине на нее жаловались, мне знакомая рассказывала, что ей вечно то картошка мелкая, то полы грязные.

– Вероятно, у нее была сложная жизнь, – сказал Гуров. – Проблемы там…

– Вероятно, вероятно, – согласилась Майя Васильевна. – Странно другое. Ее муж был совсем другим человеком, тихим и вежливым.

– Она еще и замужем была? – поразился Стас.

– Ну да. Вид у него всегда был такой… извиняющийся. Как и встретишь, то аж чуть ли не кланяется. Они с Алевтиной дома работали. К ней приходили ученики, а он писал книги. Его звали Юрий Дворский. Алевтина на нас жаловалась, а сама с ним очень сильно ругалась. Орала на него, весь дом слышал. В итоге они развелись, и он уехал из поселка. Хороший дядька, всегда нам улыбался. Вот такая она была, ваша Голикова. Многим тут нервы потрепала. Жаль, конечно, если с ней что-то случилось, но баба была нервная. Слушайте, а я ведь даже не спросила про деньги. Могу на карту вам перевести сколько нужно.

– Вынужден довезти вас до пункта назначения бесплатно, – вздохнул Гуров.