Захаров сдержанно кивнул в ответ и молча присел на пододвинутый лейтенантом стул. Снял фуражку, поискал глазами, куда ее пристроить, и положил по примеру особиста на край стола. Вытащил портсигар, щелкнул крышкой и неожиданно обратился к стоящему навытяжку Крамарчуку:
– Да не стойте вы… гм… подполковник, присаживайтесь.
– Так точно, – сглотнул слюну тот, тяжело опускаясь на стул. Усталость все сильнее давала о себе знать, а уж учитывая, что за весь день он так ничего и не ел… Но расслабляться было рано: предстоял, возможно, самый главный разговор этого долгого сумасшедшего дня. – Спасибо, товарищ генерал-майор.
– Бросьте, – усмехнулся начштаба, – не разводите тут… манеры. Вы не мой подчиненный. К счастью. Расслабьтесь. Да что вы на меня так смотрите?!
– Понимаете, я… – Крамарчук стушевался, взглянув на сидящего с каменным лицом лейтенанта.
– А вы говорите, как есть. Не стесняйтесь. Уж постараюсь понять. – Захаров чиркнул спичкой из протянутого старлеем коробка, прикуривая папиросу.
– Хорошо. Если как есть, то я впервые встречаю живьем человека, о котором много слышал и читал в… моем времени.
– Что, я и в историю попал? – с делано равнодушной усмешкой переспросил тот, однако подполковник увидел в его глазах искренний интерес… и с трудом скрываемый страх. – И что же писали обо мне, гм, потомки? Надеюсь, не одни гадости?
– Я не историк, товарищ генерал, в деталях могу ошибаться, но помню, что во время предстоящей войны вы спланировали и провели ряд успешных наступательных и оборонительных фронтовых операций. Кроме того, в июне будущего года вы совершите крайне рискованный поступок и, по сути, нарушите прямой приказ командования. Вы заранее приведете округ в боевую готовность, займете приграничные укрепления и выведете войска из мест постоянной дислокации (Захаров едва заметно вздрогнул). Этим вы не только избежите тотального разгрома первых дней войны и сохраните боеспособность частей, но и фактически спасете всю авиацию округа, загодя перемещенную на не разведанные противником полевые аэродромы. – Крамарчук перевел дух, искоса взглянув на генерала. Захаров молчал, лишь окаменевшее лицо отражало испытываемые им чувства.
– После победы вы займете пост начальника Главного разведуправления, а в шестидесятом станете начальником Генерального штаба Вооруженных Сил Советского Союза. – Подполковник сделал еще одну паузу – приближалась кульминация (и самое опасное место) его рассказа, ради которого он буквально вывернул наизнанку собственную память, припоминая те или иные детали. – А вот теперь самое интересное, товарищ генерал. В начале шестидесятых, после конфликта с Никитой Сергеевичем Хрущевым, вас понизят в должности, и на свой пост вы вернетесь только после отстранения его от власти в 1964 году. Правда, вернетесь уже не только начальником Генштаба, но и первым замом министра обороны. Пожалуй, все, остальное не столь интересно.
Захаров молчал, папироса в безвольно лежащей на колене руке успела потухнуть, но он этого даже не замечал. Молчали и Крамарчук с лейтенантом, прекрасно понимая, что их высокопоставленному гостю необходимо хоть какое-то время, чтобы как минимум просто прийти в себя. Первым заговорил Захаров:
– Хорошо, допустим, вы не врете. В конце концов, я сам спросил. Но это пока только слова. Да, я видел эти танки и бронемашины, но их хотя бы можно было пощупать. Что вы еще можете рассказать? Так сказать, по существу? Например, об этой грядущей войне? Хоть какая-то конкретика у вас есть? – Генерал взглянул на потухшую папиросу и поискал глазами коробок.
– Есть. Война начнется 22 июня будущего года. Что самое страшное, в то время, когда немецкая авиация уже бомбила Минск и Киев, когда были уничтожены приграничные аэродромы и железнодорожные узлы, многие части на нашей западной границе продолжали исполнять директиву «не поддаваться на провокации». Им просто никто не сказал, что война уже началась, что можно и нужно вступать в бой. Разрешите еще один экскурс в… в ваше недалекое будущее?
– Давайте, – сдавленно согласился Матвей Васильевич. – Что уж теперь. Выкладывайте товарищ-господин подполковник, – все-таки нашел он силы пошутить.
– Насколько я знаю, у вас дружеские отношения с товарищем Жуковым, вроде бы даже на «ты». Так вот, накануне войны у вас состоялся… то есть, простите, еще только состоится, разговор[5 - Реальный исторический факт.]. Вы будете настаивать на передислокации войск к границе, но Георгий Константинович откажет, прикрываясь несогласием товарища Сталина. Но при этом добавит, что за прорыв в случае нападения вы ответите лично, своей, так сказать, головой.
– И что я?
– Вы поймете намек, товарищ генерал, и начнете готовить округ к боевым действиям. Осуществите поэтапную подготовку войск к прикрытию границы и заранее оборудуете позиции на случай оборонительных боев при отступлении, причем сделаете все это скрытно, не вызвав реакции со стороны НКВД. – Крамарчук виновато улыбнулся лейтенанту. – И не привлекая внимания вражеских разведок. В итоге потери среди ваших бойцов окажутся на несколько порядков ниже, чем в других приграничных районах. Впрочем, об этом я уже говорил.
– Ясно. Спасибо, что разъяснили мою… дальнейшую судьбу. Продолжайте. Расскажите мне о войне. Ведь вы об этом хотели поговорить?
– Да. Но и не только. Как это ни дико звучит, сейчас есть куда более важные вещи, о которых вам необходимо узнать. Разрешите закурить?
Захаров нетерпеливо протянул подполковнику собственный портсигар и спички:
– Не тяните, подполковник. Коль уж начали, так продолжайте…
* * *
– Что ж, подполковник, я вас понял. – Захаров устало потер переносицу. – Очень даже хорошо понял. Страшные вещи вы тут порассказали, настолько страшные, что лично я даже склонен вам поверить. Война… да, ужасно, но не менее ужасно и все остальное. Страна, которой уже нет… обидно. Ладно, не о том разговор. На самом деле главное ведь не это, а некая возможность все изменить, так? И вам нужна моя помощь. Кстати, лейтенант, – генерал неожиданно взглянул на Качанова, – а ты не боишься? Ведь обратной дороги-то уже не будет?
– Не боюсь, товарищ генерал-майор. Товарищ Крамарчук (услышав обращение, Захаров вскинул было бровь, однако смолчал) верно утром сказал: это не какая-то сомнительная сделка. Мы должны доставить эту информацию в Кремль, любой ценой, но доставить. И я готов идти до конца.
– Смелый, молодец. Недаром у тебя и часовые такие смелые, что даже в генералов стрелять готовы. Хорошо. С минуту на минуту сюда прибудут представители твоего ведомства, так что ты уж ими займись. Как – тебе решать, но о нашем разговоре, да и о, гм, товарище Крамарчуке им, как мне кажется, знать необязательно. Думаю, это будет несложно, пускай пока железяками да остальными пленными занимаются. Насколько мне известно, товарища Старовойта[6 - Старовойт Александр Иванович, с 15.01.39 по 01.41 гг. – начальник УНКВД по Одесской области.] сейчас в городе нет и не будет еще дня три, так что сюда приедет кто-нибудь рангом пониже. Но все равно, будь осторожен, меньше чем майора не пошлют, и копать он станет всерьез. От расследования тебя вряд ли отстранят, почему – сам понимаешь, но начеку будь в любом случае. Ну, а насчет наших дальнейших действий? Похоже, нам пока везет – завтра я должен лететь в Москву по недавним бессарабским делам, там постараюсь попасть на прием к наркому. Думаю, мне это удастся, есть каналы. А там уж… как кривая вывезет.
– Разрешите? – неожиданно подал голос Крамарчук. – Товарищ генерал, возможно, вам есть смысл взять с собой кое-что из захваченных «трофеев». Ну, как доказательство. Что-нибудь не слишком большое, но…
Захаров снисходительно усмехнулся:
– Глупости говоришь, подполковник. Если я собираюсь попасть на прием к Берии, то перед этим мне придется сдать все личные вещи и пройти досмотр. Хочешь, чтобы меня заставили объяснять, что за непонятные штуковины я с собой привез, с какой целью и как собирался их использовать? Не надо. Лаврентий Павлович и без того разберется. А вот эти, гм, материалы, – генерал кивнул на исписанные Крамарчуком листы, – я с собой заберу. И сам внимательно почитаю, и товарищу Берии покажу. Да и вообще, не стоит им здесь оставаться.
– Лейтенант, – без перехода обратился он к Качанову, – вы оба хоть что-то сегодня ели?
– Никак нет, товарищ…
– Идиоты. Только мне голодных обмороков не хватало, еще и в подобной ситуации. Значит, слушай приказ: бегом раздобудь что угодно, хоть сухпай, и поешьте. И больше не пить, это тоже приказ. А то ощущается… амбре, понимаешь. Не стоит нарываться, ясно? Выполняй.
– Но…
– Никуда наш подполковник не денется. Я пригляжу.
Лейтенант, кажется, начавший что-то понимать, секунду колебался, затем кивнул и вышел из кабинета, не позабыв закрыть дверь на ключ. Дождавшись, пока шаги особиста затихнут в конце коридора, начштаба ОдВО повернулся к Крамарчуку:
– Сам понимаешь, подполковник, вопросы вашего питания меня волнуют постольку-поскольку. Беспокоят другие, всего два. Первый – возможно, мне показалось, но когда ты говорил о товарище Жукове, ты чего-то недоговаривал. Это так? Нет, можешь, конечно, не отвечать, но если уж играть в открытую, то играть в открытую. Тем более что ты, по сути, как никто другой нуждаешься в моей помощи. И?..
– Так точно, товарищ генерал, – устало кивнул Крамарчук – интересно, сколько он еще продержится? Полчаса? Час? Разговор с Захаровым высосал из него последние остатки сил, и то, что он сейчас ощущал, было уже даже не усталостью, а какой-то глубокой апатией. Безразличием. Еще и голова снова разболелась.
– К концу войны Георгий Константинович не был в особом фаворе у товарища Сталина, из-за чего в сорок шестом был отправлен командовать Одесским округом. В пятьдесят третьем он стал одним из активных участников преступного заговора против товарища Берии.
– Вот даже как? – Захаров задумался на несколько минут. – Интере-е-есно. Что ж, сделаем выводы. Спасибо, что не побоялся рассказать. Надеюсь, лейтенант об этом не знает?
– Нет.
– Правильно, молодец. И не смотри на меня так. Считаешь, если мы с Жуковым товарищи, я так уж ничего и не знаю, ни о чем не догадываюсь? Ошибаешься. Так-то. Тогда второй вопрос…
Прежде чем продолжить, Матвей Васильевич делано неторопливо достал папиросу, предложил Крамарчуку (подполковник, которого уже воротило от табака, отказался), закурил. Как ни странно, Юрий знал, о чем он спросит. Догадался или просто поставил себя на его место. Да и о чем еще может спросить у гостя из будущего любой нормальный человек, как не о дате собственной смерти?
– Я вот спрошу сейчас, а ты ответь. Только не ври, как человек прошу, не как генерал…
– В семьдесят втором, – негромко произнес Крамарчук, не дослушав. – Вы проживете до семьдесят второго года и со всеми почестями будете похоронены в Кремлевской стене.
– Дату не помнишь? – тихим, будто разговаривая со старым другом… или вовсе с самим собой, голосом спросил тот, не поднимая головы.
– Нет, только год.
– Значит, хорошо пожил. И не зря. А сейчас, стало быть, и еще более не зря поживу! Э-эх… Ты не думай, подполковник, я тебе верю. И Качанов твой молодец, правильно все понял, рискнул. Продержитесь пару дней, а там уж все нормально пойдет. Если что – костьми лягу, но вас вытащу. Только если вдруг это самое «что» случится, вы уж молчите о наших разговорах, всего два дня молчите…
Ответить Крамарчук не успел – да и что было отвечать? Скрежетнул ключ, и вернувшийся Качанов выложил на стол две буханки ржаного хлеба, несколько банок тушенки и непривычного вида термос.
– Покушаете с нами, товарищ Захаров?
– Спасибо, лейтенант, пора. – Генерал и на самом деле поднялся со стула, одернул китель, привычным жестом надел фуражку. Неожиданно жестко взглянул на Качанова:
– Лейтенант, мне нужно всего два дня, может, даже меньше. Но за эти два дня никто не должен узнать того, о чем узнал я, понимаешь? По крайней мере, некоторых деталей. Тот немецкий полковник и украинский майор, о которых говорил товарищ Крамарчук, ты насчет них не дергайся, пусть пока идут в разработку. Что бы они ни показали, мы все равно сработаем на опережение. А потом все это уже просто будет неважным. Ты все понял?
