Прежде чем ответить, собеседник вздохнул и снова вытащил из кармана кителя пачку сигарет, но курить не стал. И даже доставать из пачки сигарету не стал:
– Специалисты считают, что одновременное существование не ограниченной по сроку функционирования психоматрицы и ее исходника слишком опасно. Теоретически это может помешать выполнению задания. Поэтому в интересах всего человечества…
– Поэтому в интересах всего человечества гореть нам в аду, Сережа, и нам с тобой, и твоим спецам, – негромко пробормотал адмирал, еще ниже опуская голову. – В одном чане вариться будем; вариться и вечно слушать объяснения наших многомудрых научников о том, что опасно, а что нет. Ладно, иди.
– Леша, я…
– Иди, кому сказал, – по-прежнему не поднимая головы, перебил тот. – Знаешь, об одном сейчас жалею – о том, что согласился в этот Проект перейти. Сидел бы себе сейчас тихонько при штабе флота, через три года вышел на пенсию и никогда бы не узнал ни про твой «Хронос», будь он поскорее закрыт, ни про «интересы человечества». Которыми отчего-то очень любят прикрываться те, кто решает в очередной раз изменить судьбу этого самого человечества. Я ведь адмирала еще во время Первой Галактической получил, когда с банкирчиками из МФК[1 - МФК – Межпланетная финансовая корпорация, развязавшая первую в человеческой истории галактическую войну (см. роман «Код власти», изд. «Эксмо», 2010 год).] воевал, – и, между прочим, горжусь этим. Боевое у меня звание, а не по выслуге лет. А сейчас? Впору самолично погоны сорвать… Считай, мое согласие ты получил, приказ оформишь позже, пришлешь с нарочным на подпись.
Адмирал неожиданно поднял опущенную седую голову, в упор взглянул на подчиненного:
– Иди, распоряжайся, спасай человечество. Это не моя война, но спорить не стану. Повторюсь, разве что: я очень надеюсь, что вы не ошибаетесь.
Глава 1
Молодой, но так и не успевший состариться город был мертв уже больше двадцати лет. По заросшим травой и кустарником улицам не ездили автомашины, во дворах школ и многоэтажек не играли дети, в пустых окнах домов не загорался вечерами свет, не играла музыка. Из предусмотренных проектом пятидесяти тысяч жителей ныне здесь обитало лишь несколько сержантов и прапоров-вэвэшников дежурной вахтовой смены, непонятно что и от кого охранявших, да бессчетное множество самого разнообразного зверья, от безобидных белок, одичавших кошек и лошадей до переселившихся из близлежащих лесов волков и диких кабанов.
Но истинным хозяином города, конечно же, был ветер. Вездесущий, всезнающий и всепонимающий, он изо всех сил пытался вдохнуть в него хоть какое-то подобие жизни. Сквозь давным-давно выбитые окна ветер врывался в пустые квартиры, аккуратно складывая в углах покинутых комнат пожелтевшие, свернувшиеся в трубочки фотографии, скрипел дверями рассохшихся от времени шкафов, трепал вылинявшие занавески, шелестел страницами чудом уцелевших газет и журналов. И, словно разуверившись в своих силах хоть на миг оживить навечно покинутые дома, тоскливо завывал в шахтах застывших между этажами лифтов. А затем, устав плакать над растворившимся в жарком радиоактивном мареве той давней весны прошлым, уносился прочь. Туда, где надгробным памятником возвышалась над городом уродливая пирамида Саркофага.
А ведь совсем недавно, всего каких-то два с небольшим десятилетия назад, это был не просто город-спутник могучей современной Станции, а построенный в одной отдельно взятой советской республике маленький социалистический рай. Город будущего, город детей и роз, город покорителей мирного атома. Высокие зарплаты, молодые – средний возраст под тридцать лет – жители, отдельная квартира у каждой семьи, практически нулевой уровень преступности, сосновый бор за городской чертой, полные продуктовые и промтоварные магазины.
Затем было преступно затянутое на целые сутки изгнание из рая, официально названное «временной эвакуацией в связи с неблагоприятной радиационной обстановкой». И взбесившиеся рентгенометры, насчитывающие тысячи микрорентген на крышах домов, и сотни – внутри квартир. И страшный термин «зона абсолютного отселения». И двадцать лет разрушения и звенящей пустоты. И сводящие с ума граффити на стенах брошенных домов – словно негативные отпечатки былой, доатомной, жизни. Фигурки детей, животных, раздирающие душу и сердце надписи…
Мирный атом нанес удар, оставивший после себя пятьдесят пять тысяч квадратных километров зараженной, непригодной к жизни земли; территорию, равную по площади территории современной Бельгии.
Припять.
Чернобыльская, имени Владимира Ильича Ленина, атомная электростанция.
Это случилось двадцать шестого апреля тысяча девятьсот восемьдесят шестого года.
Украина, город Припять, 2010 год
… – «Дмитрий Кольцов, собкор, Вадим Никонов, оператор». Журналисты, значит? – закончив изучать документы, не то спросил, не то просто констатировал факт охраняющий въезд в тридцатикилометровую зону немолодой, лет сорока с лишним прапорщик внутренних войск, возвращая молодым людям их редакционные и командировочные удостоверения, но заполненный типографский бланк списка на проход в Зону с размашистой резолюцией начальника спецкомендатуры по охране ЧАЭС оставил у себя.
– И чего вас всех сюда тянет? Снова в Припять, небось? Или на саму станцию? Впрочем, ладно. Пожалуйста, выйдите из машины. Мобильные телефоны, радиопередающие устройства, фото и видеокамеры предлагаю сдать сейчас. Вернем при выезде. Если найдем во время обыска, задержим за нарушение пропускного режима.
– Вот разрешение на провоз аппаратуры, – равнодушно пожал плечами один из парней, протягивая очередной подписанный бланк и послушно вылезая из машины. – А почему «снова»? – неожиданно переспросил он, обмениваясь быстрым взглядом с товарищем.
– Так и на прошлой моей вахте тоже приезжали. Те, правда, из другой газеты были и втроем, вместе с проводником из физзащиты в смысле, – охотно пояснил прапорщик, залезая в салон видавшего виды знакомого «уазика» с местными номерами. Досмотр оказался хоть и поверхностным, но достаточно тщательным – по крайней мере, начинку бардачка и карманов дверей вэвэшник проверил, да и под сиденья заглянул. И даже непонятно зачем понюхал содержимое лежащей между сиденьями бутылки с минералкой. Перебравшись на заднее сиденье, он заглянул в багажник и, видимо, удовлетворившись осмотром, молодцевато спрыгнул на дорогу. Закончив с салоном, прапорщик открыл капот, рассматривая двигатель. Не обнаружив и там ничего незаконного, он захлопнул крышку и, отряхнув руки, приветливо улыбнулся:
– Ну, и ладно, езжайте себе с Богом, чего там. На въезде в город еще один пост будет, привет ребятам от меня передайте, ладно?
– Да без проблем, передадим, – вежливо улыбнувшись, равнодушно пожал плечами журналист. – До свидания, товарищ прапорщик.
– И вам до свиданья, хлопцы. Только маленький совет: возвращайтесь до шести вечера, иначе потом будут проблемы – не выпустим, по инструкции не положено, придется в машине ночевать, – прапорщик отступил назад и поднял давно не крашенный красно-белый шлагбаум с проржавевшей табличкой, на которой еще можно было разобрать трафаретную надпись: «СТІЙ, ЗАБОРОНЕНА ЗОНА! ПРЕД’ЯВІ ПЕРЕПУСТКУ!»
Автомобиль миновал пропускной пункт и, быстро набрав скорость, помчался по вполне приличного качества асфальтовой дороге, явно уже не раз отремонтированной после того давнего и страшного апрельского дня. Часовой несколько секунд смотрел вслед, задумчиво хмурясь, затем пожал плечами, опустил шлагбаум и вытащил из кармана форменной куртки сигареты (курить в Зоне в принципе не рекомендовалось из-за повышенной радиации и положений Устава боевой службы спецчастей Внутренних войск, но этому правилу мало кто следовал). Закурив, он оперся на жалобно скрипнувший шлагбаум и пробормотал себе под нос:
– Ездят тут, снимают, статейки пишут. Делать им больше нечего, только лишние рентгены ловить! Молодые еще, дурные, все никак острых ощущений не нахватаются… – прапор раздраженно стряхнул пепел, снял с форменного ремня мотороловскую рацию и нажал тангету:
– Сто восьмой, я сто тринадцатый, прием! Пропущена автомашина «УАЗ», цвета хаки, местная, госномер Катерина, Христина, единица, семь, полста пять. На борту два журналиста: Дмитрий Кольцов и Вадим Никонов. Разрешение на аппаратуру есть. Цель прибытия: создание репортажа. Двигаются по направлению к сто десятому. Как принял? Прием.
Рация прошипела подтверждением и вернулась на свое место. Прапорщик пытался понять, что ему показалось странным в только что уехавших журналистах. И, как ни странно, понял: взгляды, которыми те обменивались, пока он их документы смотрел да салон досматривал. Очень такие серьезные взгляды, как-то не слишком свойственные ушлой и бесшабашной журналистской братии.
Последний раз он видел подобные лет двадцать назад, будучи еще молодым, только-только отслужившим срочную, курсантом Золочевской школы прапорщиков, случайно пересекшимся на загородном полигоне с гэбэшным спецназом. Те ребятки тоже так друг на друга смотрели, когда свои способности в рукопашке и стрельбе демонстрировали.
Вот, кстати, и еще одно наблюдение: никаких сумок с фотовидеоаппаратурой, которые представители СМИ почти всегда за собой таскают, в машине не было, а разрешение на провоз предъявили. Хотя, конечно, нынешние цифровые камеры свободно в кармане умещаются, но все-таки как-то оно все… странно.
Хмыкнув, вэвэшник выбросил сигарету и побрел в свой фургончик, стоящий на обочине рядом с недавно обновленным ярко-желтым щитом с правилами поведения в зараженной местности. С другой стороны, может, оно и странно, но ему-то какое дело? Документы он проверил, там все чин чинарем, да и шмон нормально произвел: с этими журналюгами глаз да глаз нужен! В принципе сегодня звонил начштаба, предупреждал об их приезде и приказал сделать все строго по инструкции, но и без особых перегибов. Читай – без тотального осмотра с инспектированием содержимого баков, проверки днища с помощью зеркал и личного досмотра металлодетектором. Да и машина знакомая, из ближайшего райцентра, ее всегда пресса для поездок арендует, ну а то, что ему взгляды не понравились?.. Так оно ему надо? За двадцать лет службы, знаете ли, всякого насмотрелся, так что ученый, спасибо! В чужие игры, особенно в те, где смежники из «конторы» участвуют, лезть себе дороже. А у него, между прочим, и семья в Запорожье, и внук недавно родился, и очередь на квартиру подошла. Да и пенсия, считай, уже в кармане. Так что, ну их на фиг, эти взгляды. Нет, станут ребятки назад ехать, он, конечно, еще разок на них осторожненько глянет, но это так, исключительно для себя, а не для, как говорится, протокола…
Реестровая запись 05-11008. Статус системы: бездействие / неактивна. Статус оболочки-носителя: зарядка 0 % / разряжен. Статус исходной матрицы: режим ожидания. Статус реципиента: нет данных / не обнаружен. Хронопривязка: нет данных / невозможна. Общее время ожидания: 69:02:14:08:38:44 ± 0,002 сек.
– Сейчас направо и на следующем перекрестке – налево, – сверившись с картой, самой обычной бумажной картой, расстеленной на коленях, а вовсе не новомодным GPS-навигатором, сообщил тот, кого давешний прапорщик назвал Дмитрием. – Там будет небольшая улочка и с правой стороны школа. Нам типа туда.
Водитель, согласно документам – между прочим, самым настоящим, так что вэвэшник не ошибся – значившийся оператором Вадимом Никоновым, послушно сбавил скорость, поворачивая направо по улице, заросшей высокой, в пояс травой, пробивающейся сквозь давным-давно растрескавшийся асфальт. Кое-где дорогу преграждали кусты и даже самые настоящие деревья, успевшие вымахать на десяток метров: подстегнутая радиацией природа за двадцать с небольшим лет сумела отвоевать у города большую часть его территории.
Стоящие вдоль улиц дома, почти невидимые за кронами разросшихся деревьев, провожали автомобиль мрачными взглядами пустых глазниц-окон. Вообще, город, который оба они раньше видели только лишь на фотографиях в Интернете, производил двоякое впечатление. С одной стороны, это был даже не оставленный людьми, а именно окончательно мертвый город, город-призрак, каждый квартал и каждое здание которого, казалось, еще два десятилетия назад навечно пропитались духом какой-то фатальной, ощущаемой каждой фиброй души безысходности, а с другой?
С другой стороны – вернее, по другую сторону – стояла как раз эта самая природа, день за днем и год за годом доказывающая, что жизнь еще далеко не окончена; что она просто не может окончиться и будет продолжаться. Продолжаться, несмотря на все вместе взятые техногенные катастрофы, загрязнение окружающей среды и прочие самоубийственные старания неугомонного и глупого человечества.
– Заснул, коллега? – прервал размышления Вадима спокойно-скептический голос напарника. – Давай налево и вон там тормози. Приехали.
– Не заснул. Даю, – буркнул Никонов, аккуратно припарковывая «УАЗ» возле бровки того, что двадцать лет назад было тротуаром. Из высокого, под два метра, куста шиповника торчал покосившийся проржавевший знак «Осторожно, дети». Следов пешеходной зебры, ясное дело, не осталось и в помине, почти весь прилегающий к школьному забору асфальт скрыла густая изумрудно-зеленая трава. Буйная растительность надежно укрыла машину от посторонних взглядов, так что «корреспонденты» могли не бояться привлечь внимание мобильных патрулей, буде таковые появятся.
Несколько секунд молодые люди сидели молча, вслушиваясь в нарушаемую лишь потрескиванием остывающего мотора тишину, затем Кольцов отложил в сторону карту и повернулся к товарищу:
– Ну, что, пошли? Или перекурим сначала?
– Давай перекурим, – неуверенно согласился Вадим. – Неуютно мне здесь как-то. А тебе разве… твою мать! – дернулся он, когда на капот со стуком приземлилась крупная непуганая белка, с интересом воззрившаяся на людей сквозь запыленное лобовое стекло.
– Ну, давай перекурим, – улыбнулся Кольцов, краем глаза продолжая наблюдать за любопытным зверьком. – Держи, – он протянул товарищу пачку сигарет.
– И знаешь, что? Кончай дергаться, – Дмитрий кивнул на лежащий между сиденьями бытовой дозиметр «Белла». – Ничего тут страшного нет. Фон, конечно, немного повышен, да и это все, – он неопределенно покрутил головой, подразумевая окружающий их город, – тоже на нервы действует, но, с другой стороны, сейчас заберем контейнер и еще до темноты будем уже далеко-далеко отсюда. Успокоился?
Дмитрий затушил едва раскуренную сигарету и выкинул в приоткрытое окно, спугнув резким движением наглую белку. Вадим кивнул и, поколебавшись, задал уже давно мучивший его вопрос:
– Слушай, майор, а почему они именно здесь его спрятали-то? И когда?
Кольцов, уже собравшийся было открыть дверь, медленно обернулся к товарищу и, неожиданно широко улыбнувшись, сказал:
– Блин, Вадик, а я вот все думаю – когда ж ты, наконец, спросишь! Ведь, знаешь, что я в курсе, а молчишь, что тот партизан на допросе. Я уж прямо о дурном думать начал. Да шучу, шучу, – успокаивающе дернул он рукой. – Кстати, ты еще забыл спросить, что это вообще такое. Вот с последнего вопроса я и начну: что это такое, я не знаю и, честно говоря, знать не хочу. Чтобы спать спокойно и проблем на собственную выпуклость пониже спины не иметь. Теперь дальше: спрятали эту штуку летом девяносто первого года, в аккурат накануне сам знаешь каких событий. Ну, и первый твой вопрос – почему именно в этом месте? А самому догадаться слабо?
– Ну… хрен его знает, наверное, потому что здесь никто и искать бы не стал.
– Ага, вот и я тоже так подумал: ну, какой дурак будет искать нечто жутко секретное и ценное в заброшенном и зараженном радиацией городе? Тут же ни спецхранилища, ни охраны, ничего нет. Типа, хочешь спрятать получше – оставь на виду. А вот отчего его за столько лет так отсюда и не забрали? Я так понимаю, обычная наша неразбериха: сам знаешь, что в родной «конторе» до середины девяностых творилось. То аббревиатуры в названии менялись, то руководство, то архивы «в соответствии с реалиями нового времени» реорганизовывали.
Вот и сведения об этом контейнере только недавно в архиве обнаружили, да и то почти случайно. Тот человек, что тайник оборудовал и за режим секретности отвечал, видать, куда дальновиднее других оказался, раз еще до развала Союза понял, куда все катится и чем закончится. Вот и постарался на славу, и контейнер в Припяти спрятал, и архивные данные подчистил. А может, и не только данные, но и круг посвященных, того, сократил… Ладно, хватит трепаться, пошли.
