
За ним примчался эмчеэсовский Ми‑8 и доставил группу брянского отделения ФСБ. С ним прилетел и Виктор Семененко, обрадовав Сан Саныча.
К вечеру прибыла колонна с пограничниками, а в начале восьмого прилетел военно-транспортный Ми‑8 АМТШ, вооружённый двумя подвесками НУР и дальнобойными ЗУР, на котором расположилась команда высших чинов из Брянска и из Москвы. Среди них заместитель министра обороны генерал Серёгин и губернатор Плешаков, толстый, лысый, малоразговорчивый, а также начштаба Минобороны генерал-полковник Коротун. Он был примерно того же возраста, что и Абросимов, выглядел сонным, однако вёл себя просто, спокойно, говорил вполголоса, вопросы задавал дельные, а решал всё исключительно быстро. Он не стал ждать утра и потребовал отвести его к ведьминой поляне, хотя уже стемнело.
Сан Саныч устал, но не столько от ходьбы, сколько от переживаний и ожидания, но отказаться от очередного похода к поляне не рискнул. Верику он хотел оставить в деревне на попечение Фёдора Трофимовича, но она оставаться не захотела и увязалась за ним. Именно с её помощью приезжее начальство и убедилось в реальности «мистики», когда сначала в камне исчез и вернулся из него ворон, а потом прилетел ещё один и принёс записку от Максима Жарова, сделанную в Хлумани. В записке переходец из России в Рось коротко обрисовал ситуацию в «перпендикулярной вселенной» и просил помочь с переселением.
Из-за работавшего в лагере дизель-генератора в лесу было шумно, поэтому Коротун велел его выключить. Полчаса генерал изучал записку, задавая вопросы переходцам, потом оглядел собравшихся в палатке руководителей подразделений и служб и задал последний вопрос:
– Задача ясна?
– Так точно, товарищ генерал, ясна, – послышались голоса.
Коротун нашёл глазами своего адъютанта – майора.
– В Москву, Паша.
Майор исчез за пологом палатки.
– Вы прямо сейчас хотите лететь, Олег Евгеньевич? – спросил Плешаков. – Может быть, лучше завтра утром?
– Проблема не терпит отлагательства, Иван Дмитриевич, – буркнул Коротун, направляясь к выходу, и Сан Саныч простил ему обманчиво сонный вид.
Так как по ночному лесу в Гнилку идти было нелегко, Александр попросил Абросимова выделить ему и спутникам палатку, и в первом часу ночи, после чаепития, они наконец устроились втроём (Семененко ушёл к своим коллегам) в военном шатре из зелёного брезента, где стояли четыре раскладушки. Каждой палатке предоставили военный аккумулятор БАК‑3, и они освещались переносками. В тусклом свете лампочки лицо Верики казалось жёлтым, и Александр участливо спросил, когда она прилегла:
– Хочешь водички?
– Нет, я чаю напилась.
– Устала?
– Чуток, – простодушно призналась она. – Зато мы принесли бацьке хорошую весть. Эти деданы такие серьёзные, прямо жах. Ты уверен, что они нам помогут?
У Александра такой уверенности не было, но вслух он проговорил:
– Помогут! Так ведь, Женя?
Шебутнов, рухнувший на соседнюю раскладушку, не сказал ничего. Он уже спал.
– Спи и ты, – сказал Александр.
Верика послушно повернулась на бок, не раздеваясь, он укрыл её по пояс одеялом и вышел.
Ночь раскинула над лесом красивый звёздный купол. Луна ещё не поднялась на востоке, и звёзды сияли, как в последний раз перед тем, как погаснуть навсегда. Сан Саныч отошёл от палатки на прогалину и замер, зачарованный панорамой неба. Но в кармане загудел «ноки», пришлось достать.
Звонил отец:
– Не разбудил?
– Нет, – улыбнулся Александр. – Любуюсь звёздами.
– Ты не в городе?
– В Сещинском лесу.
Старший Зубрик помолчал.
– Секретное задание?
– Потом расскажу, па.
– Давно не звонил, мать тревожится.
– Утром непременно позвоню.
– Ладно, спокойной ночи.
– Подожди, па. – Александр виновато поёжился, сам не поняв, зачем остановил отца. – Лена подала на развод…
На этот раз пауза была длинней.
– Причины?
– С моей стороны никаких, просто она давно хотела уйти. Но я не об этом. Понимаешь, я встретил девушку…
– Поздравляю.
– Ей всего шестнадцать вёсен… э-э, лет.
Старший Зубрик причмокнул губами.
– Это… любопытно.
– Она не отсюда, очень красивая и… – Александр сбился. – И я не могу без неё.
– Чего ты хочешь от меня?
– Совета.
– Какого совета?
– Не будешь возражать, если я женюсь?
– Ей же всего шестнадцать. Или ты с ней уже…
– Нет! – Голос сорвался, и Сан Саныч понизил тон. – Она не россиянка, а там у них можно жениться даже на четырнадцатилетних девчонках. Подожду, конечно, пару лет.
– Ну, жди. Хотя на твоём месте я ждать бы не стал. Если их законы позволяют – женись сейчас.
Александр смутился.
– Понимаешь, я ещё не знаю, любит она меня или нет.
– Тогда сначала узнай, а потом решай. Пока, военком.
В трубке пинькнул гудочек отбоя связи.
Сзади раздался шорох.
Сан Саныч обернулся и увидел подходившую Верику. К вечеру похолодало, но девочка вышла из палатки в одной рубашке и пробиралась между деревьями, привычно обхватив плечи руками. Остановилась перед ним.
– Что ты тут делаешь?
– Почему не спишь? – ответил он вопросом на вопрос.
– Тебя нет рядом, – просто ответила она.
Несколько мгновений они смотрели друг на друга. В больших глазах девочки отражались звёзды и казалось, что в них стоят слёзы.
Он протянул к ней руки.
Верика шагнула вперёд, обняла, прижалась к нему, пряча лицо на груди, прошептала:
– Любый мий…
И звёзды над головой вспыхнули ярче…
Глава 23
Два дня испытатели хтона, охраняемые хладунами и росичскими глушебоями, провели в бухте под стеной тепуя Роси, семь раз спускались к гиганту, пытаясь разобраться в его программах, и в конце концов «белемнит» начал вести себя примерно как машина с простеньким компьютером, понимающим несложные команды.
Максиму он подчинялся менее охотно, делая паузы, зато Любава быстро нашла с ним «общий язык» и даже «прикрикивала» (мысленно, разумеется), когда хтон, откликавшийся на новое имя Дар, тормозил. Но команды он выполнял вполне адекватно, обрадовав не только «пилотов», но и всех, кто был причастен к процессу заневоливания.
Главное, с чем разобрались «пилоты-укротители», крылось в одной из программ, вшитой в мозг Дара создателями. Она позволяла испускать энергию в форме вытянутого облака, что поначалу заставило укротителей считать хтон оружием. Однако облако это оказалось иного свойства, нежели ожидали испытатели. Оно не было ни лазерным лучом, ни плазменным языком, ни сгустком какой-то известной энергии. Хорос, конечно, сделал свои выводы, и по ним выходило, что хтон излучает лептонное поле, воздействующее на психику людей. Речь шла об известных земным учёным тау-лептонах, свойства которых были ещё плохо изучены наукой. Хорос сетовал, что, будь у него необходимые инструменты и системы датчиков, он быстро разобрался бы с эффектом Т-шокера. Термин предложил Максим, сам же Хорос назвал его «эффектом тау-лептонного воздействия». Но росичским руководителям было достаточно и того, что хтон обладает могучим генератором гипнополя и его можно использовать для отражения атаки еуродского флота.
Испытание Т-шокера закончилось хоть и драматически, но, к счастью, не трагедийно. Максим не знал, куда была направлена антенна излучателя, в данном случае клешни хтона, и отдал приказ выстрелить «по болоту» слабенькой порцией поля, надеясь, что Дар поймёт. Однако пучок тау-лептонов хлестнул по кораблям в бухте, и экипажи восьми болотоходов свалились без памяти. Привести их в чувство удалось только через полторы годыны. Но некоторых моряков пришлось отправить на заставу к лекарю.
Гонта, конечно, рассердился на испытателей, не обдумавших всех последствий эксперимента, зато Милан Душич был в восторге.
– Отличная машина! Если вы откалибруете её, у нас будет мощная защита от любых атак выродков. Вы говорите, выстрел был слабый?
– Я не подумал, – сказал раздосадованный Максим, – что он может не понять меня. Слово «слабый» я помыслил по-русски, а надо было по-росичски.
– Вряд ли это помогло бы, – раздумчиво возразил Хорос; судя по лицу учёного, он был доволен испытанием не меньше Милана. – Хтон, по сути, и генератор, и ретранслятор психофизической энергии. Наверняка он понял твою мысль, независимо от того, на каком языке ты думал. Выстрелил он действительно лучом небольшой мощности. А если бы использовал ещё и энергию «большого глюка», мы бы, наверно, все тут откинули копыта.
На причале, где собрались экспериментаторы и росичи с глушарами, стало тихо. Потом Гонта произнёс невнятную фразу, от которой Любава закрыла рот ладошкой, а Милан Душич рассмеялся.
– Хорошо то, что хорошо кончается. Будем тщательнее обдумывать любой разговор с хтоном. Но меня волнует другое. Кроме создания этого вашего Т-эффекта, он ещё должен был служить генератором мракобоя, так, Клим?
Хорос кивнул.
– Сначала я думал, что у него термоядерный реактор, потому что только он способен выдавать энергию так долго, в течение тысяч лет. Но мы не обнаружили внутри него ни одного источника радиации. Видимо, генератор у хтона работает на ином принципе, причём без использования радиоактивных материалов. Мы давно изучаем остатки техники атлантов, часть которой досталась Еуроду, и можем предположить, что энергию они качали непосредственно из вакуума. Хтон её запасал и при необходимости передавал мракобою. Кстати, по патрубкам энергоканалов можно судить и о видах энергии. Это опять-таки лептонное излучение, хотя, скорее всего, для подзарядки хтон передавал не тау-лептоны, а другие лептоны – их не один вид. Были бы у нас нужные датчики, я сказал бы, какие именно.
– Ничего не понял из ваших головоломных объяснений, – с улыбкой отмахнулся Милан, – но это не главное. Теперь я могу с уверенностью доложить князю о готовности дать отпор конунгу. Утром мы получили донесение от наблюдателей: его флот двинулся к Роси. Самое интересное, что конунг, похоже, испытал мракобой. Был зафиксирован Выдох Мрака на Топь. Остатки атлантского кладбища исчезли. На месте островов тянется глубокая борозда из льда.
Лица разговаривающих повернулись к Хоросу.
Учёный в задумчивости пощёлкал суставами пальцев.
– Из льда?
– С виду как бы лёд, но посланные враны ведь не могут проверить, так это или нет. Может мракобой оставить такой след?
– Лёд… – пробормотал Хорос рассеянно. – Вообще-то мракобой по своему назначению должен разворачивать или перемешивать измерения континуума. Почему на болоте образовался ледяной ров, я не понимаю. Может быть, пространство было свёрнуто локально? Уж больно мал эффект.
– Разберётесь?
– Для этого мне надобно посетить район кладбища.
– Что ж, когда-нибудь это станет возможно. Тем более что решение послать в разведку самолёт уже принято. Но было бы неплохо отправить навстречу флоту конунга и хтон. К чему ждать, когда он приблизится к нам на расстояние удара?
– Правильно! – воскликнул Малята, присоединившийся к отцу. Но, заметив взгляд старшего из-под бровей, он сконфузился. – Звыняйтэ.
– Что ты имеешь в виду? – прогудел воевода.
Малята встрепенулся.
– Отправим вперёд самолёт и двинем следом наш флот, захватив хтон. Было бы славно ударить первыми. Если конунг опередит нас, жертв будет намного больше.
– Согласен! – вырвалось у Максима.
Гонта посмотрел на него внимательно.
– Россия пережила примерно такой же момент, – добавил пограничник. – Нанесла опережающий удар по нацистам Украины в феврале две тысячи двадцать второго года. Если бы мы этого тогда не сделали, война началась бы на нашей территории и сопровождалась гигантскими жертвами. Я это к тому, что и здесь нужно поступить так же.
– Рад слышать поддержку, – кивнул Милан. – Сегодня я буду в столице, навещу князя и передам ему ваше предложение. Вернусь завтра. Филипп, начинайте готовиться к походу.
– Слушаюсь, – проворчал Гонта.
* * *Хозяйственники воеводы расстарались, и все члены экспедиции были одеты в болотокосы – местные «спецкостюмы» наподобие российских костюмов для экстремального туризма. В болотокос входило тонкое бельё из местного шелкольна (его ткали пауки, живущие на стеблях льна), штаны с красивым ремнём, пушистая рубашка, кюлот-безрукавка, кафтан (колонтарь из пластин золотого дуба, не пробиваемых ни ножом, ни мечом) и шапка под бейсболку с длинным козырьком. Разнились костюмы только цветом: у мужчин они были сине-фиолетовые, у женщин (Любавы, Марфы и Окулины) – серо-серебристые. Сшиты костюмы были великолепно и пришлись всем впору, давая владельцам свободу действий.
Вооружились по местным меркам круто.
Во-первых, взяли с собой хладуна, которого приручил Малята. Можно было взять ещё одного, но Гонта отказался дать лягву, сославшись на необходимость прикрывать хтон во время похода флота. Его собирались отправить навстречу флоту конунга сразу вслед за самолётом.
Во-вторых, помощники Хороса предоставили разведчикам опытную партию гранат со слюной хладунов, а также два электрошокера с электрическими скатами вместо батареек.
Загрузили на борт и «взвод» клювастых воронов, обученных не только вести аэроразведку, но и нападать на врагов. Птицами командовали двое бойцов Любавы и Окулина, способные, как и весь отряд, пользоваться глушарами.
Кроме того, все ратники имели те же «мослы», а четверо были вооружены пневомушкетами, не считая мечей и ножей.
Из боевой живности, кроме воронов, взяли с собой и стайку стрекоз, используемых в качестве наблюдателей, а также рой шмелей, чаще всего применяющихся росичами для отпугивания еуродских диверсантов. Шмели не особо поддавались обучению и тренировке, нападая на всё, что движется, поэтому выпускали их только в случае крайней необходимости, вбрасывая рой в гущу врагов. Шмели не разбирали, кто перед ними, свои или чужие, могли атаковать самих обороняющихся, отчего их следовало направлять точно на цель.
К сожалению, бластеры в форме браслетов, найденные в бардачках самолёта, действительно были разряжены, и зарядить их от местной электрической (лептонной) сети не удалось. Погоревав о невозможности применить это грозное персональное оружие атлантов, Максим сосредоточился на управлении аппаратом, предоставив спутникам самим решать, чем они вооружатся. Своим личным оружием он считал нож (взяли два десятка прекрасно уравновешенных лезвий) и глушар, которым он научился владеть не хуже ратников.
Из бухты вывел самолёт Максим, занявший место первого пилота. Справа от него за панель управления села Любава, слева Марфа. Сердце корябнул коготок вины: образ сотника Гвидо всё ещё мутил совесть, хотя в гибели его Максим виноват не был.
Перед самолётом раскрылся грандиозный океан Великотопи, за кормой уходил к горизонту тепуй Роси, воспоминания уступили место необходимой сосредоточенности, и Максим почувствовал в душе азарт. Захотелось побыстрей добраться до флота выродков и схватиться с конунгом, жаждущим мести и полного желания уничтожить всех росичей, потомков гипербореев, вынужденных отстаивать право на жизнь.
Однако минута бежала за минутой, мимо проплывали горы пены, водорослевые холмы, коралловые атоллы, полосы фитопланктона, то и дело в воде мелькали головы или хвосты обитателей болота, отовсюду доносились характерные для Великотопи звуки, ничего особенного не происходило, и Максим через час «полёта» отдал джойстик Любаве.
– Командуй, я подремлю.
Она пересела на его место.
– Отдыхай, до кладбища плыть и плыть.
– Милан сказал, что флот конунга отошёл от кладбища, поэтому мы можем встретиться с ним раньше, учти.
– Пару часов можно не беспокоиться.
– Надеюсь. – Максим вышел из кабины в салон, где сидели, негромко переговариваясь, ратники отряда, и встретил их взгляды.
– Тревога? – спросила темноволосая, с глазами-вишенками, Окулина. Ничего героического или суперменского в её облике не было, но умение девушки обращаться с глушаром вызывало уважение.
Впрочем, в отряде быстрого реагирования, которым командовала Любава, все девушки прекрасно владели оружием, обладая при этом обликом и красотой подиумных (по впечатлению гостей из России) моделей. Марфа, ближайшая сподвижница дочери воеводы, тоже была красавицей, претендующей, по мнению Сан Саныча, на звание «Мисс Вселенная».
Максим улыбнулся, вспомнив признание Александра, мельком подумал о Верике, сестре Любавы, в которую влюбился военком. Девочка, а по сути, девушка, тоже обладала модельной внешностью.
– Нет, нам ещё далеко, – ответил он на вопрос Окулины. – Посижу тут в уголочке.
Спутники снова занялись беседой, изредка обмениваясь шутками. Они были молоды, сильны, хорошо тренированы и не думали о том, какие препятствия ждут их впереди. Впрочем, и Максим был далеко не старик и относился к жизни с эйфорией уверенного в себе человека. До поселения в Роси основной чертой его характера являлся здоровый флегматизм, хотя при этом он не отказывался от рискованных мероприятий и с удовольствием метал ножи. Но выход за границу своего миропонимания, а ещё больше – жизнь росичей и встреча с Любавой, резко изменили душевное состояние бывшего инженера, и теперь он жил иными категориями, приспособившись к росичскому экстриму и не страшась угроз.
Устроившись в самом тупике салона в хвосте самолёта, молодой пограничник какое-то время наблюдал за проплывавшими в смотровой полосе островками, которых становилось всё меньше (самолёт выбрался на более или менее свободное пространство болота), и не заметил, как уснул. Проснулся же от укуса в голову, как показалось. Он даже отмахнулся от «комара». Однако никто его не кусал, это включилась интуиция, развившаяся в новых условиях бытия до состояния сторожевого «автомата».
Из-за перегородки перед пилотской кабиной появилась Марфа, увидела, что командир отряда открыл глаза, поманила рукой.
Максим с готовностью направился за ней.
Самолёт перестал мчаться как торпеда и теперь еле полз. Вид болота изменился. Планктонных и грязных полос стало меньше, количества островов тоже, но они выросли в размерах, и некоторые напоминали плоские столовые поднятия плотных мхов. Впереди, в направлении на «северо-запад», виднелась тёмная полоса, размывающая горизонт. Выглядела она недоброй, и Максим невольно напрягся, пытаясь заглянуть в её глубины. Полосу вдруг прострелила беззвучная зарница, и в то же мгновение болото под самолётом колыхнулось как мутное варево в кастрюле.
Голоса ратников в салоне стихли.
В кабину всунулась Окулина.
– Что случилось, командир?
– Гроза идёт, – пробормотал Максим.
– Водолей, – подтвердила Любава. – И как раз со стороны кладбища. Интересно, эскадра конунга попала под него или нет?
– Посылай врана.
Любава помолчала, раздумывая.
– Фронт водолея от нас примерно в пятидесяти лигах. Это час-полтора времени. Останавливаться и ждать его приближения нет смысла. Если флот выродков остановился, у нас будет шанс подойти к нему близко. Вряд ли они рискнут плыть во время бури. Да и следить за Топью не будут, уверенные в том, что никто не пойдёт по болоту в такую погоду.
Любава сделала паузу.
– Так, командир? – тактично спросила она.
– Согласен, – сказал Максим.
– Садись. – Жена уступила кресло. – Идём дальше с небольшой скоростью. Я займусь птичками.
Максим сел, освобождая голову от ненужных переживаний и мыслей.
Посланные вперёд вороны через час сообщили известие о появлении двух катамаранов. То есть, конечно, не сами сообщили, не имея раций, а ратники, умевшие смотреть на ландшафт болота глазами птиц, увидели приближавшиеся суда.
Максим передал управление самолётом Марфе и перебрался в салон. Сосредоточился на восприятии мысленной передачи воронов и вселился в сознание одного из них.
– Это разведка конунга, – сказал он уверенно. – Владыка послал вперёд разведчиков и ждёт от них донесений.
– Где же сам флот? – спросила Любава, также связанная с воронами каналом мысленной передачи.
– Наверняка идёт следом либо пережидает шторм.
– Что будем делать?
Максим снова вошёл в состояние пси-резонанса с птицами, словно делал это всю жизнь, и оглядел болото глазами ворона с высоты сотни метров.
Стена водолея была уже близко, накрыв треть горизонта мутной полосой дождя. Болотную бурю не зря росичи называли водолеем, потому что она и в самом деле представляла собой настоящий водопад, низвергающий на Топь сотни тысяч тонн воды и грязи. Моряки Роси, как правило, круто сворачивали, увидев приближение тучи, но, если не успевали, редко кто из них спасался.
– Я бы обошла, – сказала Марфа.
Максим молчал, размышляя.
– А я бы пошёл прямо! – сказал Малята. – Раздолбал бы разведку и…
– Ну-ну? – хмыкнула Любава. – Продолжай.
– Напал бы на хладоносец с мракобоем.
– Мы это уже проходили. К тому же выродки, в отличие от нас, имеют дроны и тут же сообщат о нас флагману. Подойти скрытно к флоту не удастся.
– Обходим катера, – наконец решил Максим. – Ни к чему рисковать обнаружением. Делаем крюк в десяток лиг, чтобы с гарантией нас не заметили, и будем искать флот. Потом пошлём птичек или стрекоз.
– Надо их задержать, пока не подойдут наши десантники с хтоном, – заметил Малята. – Давайте захватим катамараны, сядем на них и подойдём к кораблям выродков как свои. Они будут думать, что возвращаются разведчики, и мы легко прорвёмся к мракобою.
– А дальше? – с интересом спросила Марфа.
Молодой пограничник (Гонта назвал его первоносцем) потоптался на месте.
– Захватим мракобой… бабахнем по флоту…
– Ты умеешь им управлять?
– Нет, но… – Малята порозовел. – Мы же смогли заневолить хтон?
– Мысль хорошая, – усмехнулся Максим, – но Люба права, мы это уже проходили. Риск в таком деле неоправдан. Будь мы на лопотопе, подошли бы к флоту под водой, но самолёт наверняка заметят и откроют огонь.
– Хладуны бьют всего на двести стадий, – отмахнулся Малята. – И скорость у нас в десять раз выше, успеем смыться.
– Подходить не будем, нас послали на разведку, а не для диверсионной работы. Так что, Марфа, держи на восток.
– Слушаюсь, военарх! – ответила девушка.
И хотя здешние стороны света не имели понятий «запад», «восток», «север» и «юг», так как магнитные полюса Великотопи гуляли от весны к весне и ориентировались моряки по движению светила, помощница Любавы поняла Максима.
Обошли идущие малым ходом катамараны легко.
Тучи надвинулись вплотную, подул странный ветер – как бы со всех сторон сразу – и моряки Еурода по сторонам не смотрели, убрав паруса и покинув палубы судёнышек. А через час начался ливень, и видимость упала до нуля. Пришлось остановиться и росичам, направив нос самолёта навстречу несущемуся водолею.
Вороны не вернулись, несмотря на команды, переданные им ратниками дистанционно. На вызовы оба откликаться перестали, и Окулина, отвечавшая в отряде за содержание птиц, огорчилась. Её переживания передались Максиму, и командир разведчиков почувствовал смутную тревогу. Почудилось, что они упустили из виду нечто важное, о чём надо было подумать раньше. Показалось также, что в голову пытается просочиться чужая мысль, несущая неприятные известия. Он даже поделился ощущениями с Любавой, но в этот момент на самолёт обрушился водопад болотного шторма, и обсуждать душевные тревоги стало недосуг.
Шторм длился два часа и кончился внезапно.
Вой ветра, шум ливня и гул болота прекратились как по волшебству, стена дождя отодвинулась, уходя на «юг», и небо стало стремительно светлеть. Через несколько минут в разрыв между тучами выглянуло солнце Топи. И тотчас же закричал Малята, сидевший в левом кресле рядом с Марфой:
– Макс, выродки!
Максим, сидевший в салоне среди ратников, запрыгнул в кабину.
Перед самолётом на фоне взбаламученного водолеем болота всего в паре лиг виднелась эскадра, насчитывающая не меньше сотни кораблей разного класса. Впереди попирал болото гигантский тримаран-хладоносец с тремя корпусами чёрного цвета и золотыми надстройками. Это был флагман еуродского флота «Брама Господня» во всей красе. А за ним виднелся ещё один хладоносец, накрытый чёрно-багровой тушей «ежа».
– Там… мракобой! – вытянул руку Малята.
– Уходим! – очнулся Максим.
Однако Марфа не подчинилась, также вытянув руку в сторону флота.
– Вран!
Действительно, над болотом со стороны эскадры летел посланец росичей, а его сопровождала стайка стрекоз, поблёскивающая слюдой крыльев.
– Ктыри! – охнул Малята. – Бежим! Не то они нас взорвут!
– Не успеем! – проговорила Марфа с сожалением.
– Окулина, хваток! – крикнула Любава. – Открываю люк!
Ратники принялись действовать как на пожаре, не потеряв ни секунды.
В открывшийся носовой люк высунулся боец, которого придерживал за пояс второй ратник, и метнул навстречу странной стае приспособление для ловли птиц, на лету развернувшееся в сетчатый колпак. Этот колпак накрыл ворона, и боец умело втащил сжавшийся мешком хваток в салон.