Тайна трех

Глава 8

Он купил кофе в упаковке-кофейне

Утром первого сентября мы с Аллой завтракали на кухне, когда в дверях появились Максим и Яна. Они оба были отстраненно холодны друг с другом. Яна держалась профессионально, оставалась вежливой и не обращала внимания на заскоки сына своей нанимательницы.

На нас с Аллой еще были намотаны банные полотенца поверх волос и мягкие халаты, а Максим с Яной предстали при полном параде.

В цветовой гамме Яны преобладал насыщенный синий цвет. Длинная прямая юбка до щиколоток. На ногах черные ботинки с белыми толстыми колготками. Вьющиеся волосы убраны под толстый атласный ободок, похожий на головной убор, а не на украшение.

Кивнув мне, Яна протянула Алле планшет, согласовала с ней предсвадебные обязательные списки дел и вышла с кухни.

Меня каждый раз поражало, как быстро Максим приходил в форму после приступов аллергии. То его глаза лезли из орбит красным лабиринтом лопнувших капилляров, то он становился обычным – улыбчивым, надменным, румяным и благоухающим.

– В какой руке, Кирыч? – спросил Макс, замерев в арочном проходе.

– Э-э, в левой?

Сияя, он вытащил из-за спины букет цветов: белые кустовые розы в крафтовой упаковке. Во второй руке оказался еще один букет из красных лилий (к счастью, не камелий).

– Предки шиповника, – уставилась Алла на розы, – они цвели в садах Мидоса в V веке до нашей эры, а в царской России появились в XVII.

– А эти? – опустил Максим букет лилий возле Аллы.

– «Посмотрите на полевые лилии, как они растут: ни трудятся, ни прядут. Но говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них». Евангелие от Матфея, глава шесть, стих 28 и 29, – процитировала Алла. – Триста граммов феромона гераниола из розы для человека весом 80 кг смертельны. А истинная лилия может вызвать почечную недостаточность у кошек. Убери, пока Геката не погрызла их.

– Тогда тебе лилии, а тебе розы, – поменял Максим букеты местами. – Точнее, вашим учителям.

– Мы не дарим цветы, Максим. Мы перечисляем пожертвования на приют для собак и в дом престарелых.

Чтобы приободрить Максима – все-таки старался: вызвал курьера, вспомнил про цветы, – я забрала букет из лилий, сказав:

– Поставлю у себя в комнате.

Он чуть улыбнулся и кивнул, а когда ушел, я зыркнула на Аллу:

– Он же хотел как лучше. Чего ты? – чуть не добавила я «это же не камелии», но, чтобы ее снова не начало трясти, промолчала.

– Кирочка, любой цветок ядовит. Он знает, что я не переношу срезанные, и все равно притащил.

В холле нас дожидалась Яна, поторапливая:

– Девушки, вам пора одеваться. Расписание на первую четверть добавлено, – протянула она нам с Аллой планшетки. – Алла Сергеевна, у вас на этой неделе несколько встреч с менеджерами свадебного агентства. Две примерки платьев, и вы с Константином до сих пор не подтвердили велком-меню.

Алла грустно подняла на меня глаза, поясняя:

– Ему нет дела до цвета моего платья, будет ли оформление светло-бежевым или темно-телесным, он не хочет даже выбрать гамму дресс-кода гостей.

– Может, у него дальтонизм? – пыталась я в уме представить различие светло-бежевого и темно-телесного.

Мы с Яной переглянулись, обе улыбнувшись.

– Алла, Костя – парень. И айтишник. Вряд ли он отличит айвори от… от, – придумывала я, что похоже на цвет слоновой кости.

– От нюда или экрю! – подсказала Яна.

– Вот-вот! Выбери сама, к тому же я читала про Оймякон, там в октябре минус тридцать. И снег. У вас точно будет много белого и…

– Блен-де-блана, льна и льда! – перечисляла Яна белые оттенки, поискав в интернете.

– Точно! Я за блин-де-банан! Такой гаммы точно ни у кого не будет.

– Спасибо, родная, – обняла меня Алла, – что бы я без тебя делала?

Алла ушла в свою комнату, а мы с Яной поднялись ко мне. Она обещала подсказать, что именно из разнообразия вещей в шкафу считается школьной формой.

И первое, что я увидела, было:

– Чулки? Это же школа, Яна.

– Это не чулки. Это гетры. Их носят для тепла, уюта и удобства.

Распахнув шкаф, Яна достала высокий чехол из непрозрачной темно-бордовой ткани. Я уставилась на него, как на цилиндр факира, из которого вот-вот рука фокусника вытянет кролика (главное, не радиоактивного).

Прострекотала молния, и возле меня на покрывало кровати опустилась одежда тех самых светло-телесных и темно-бежевых тонов.

– Юбка?! – уставилась я на клинья короткой юбочки. – А дизайн не Максим, случайно, рисовал? – пошутила я.

– Нет, Воронцова Алла, – ответила Яна на полном серьезе. – Воронцовы – главные меценаты пансиона. Вам с Аллой нет надобности проживать на территории, но многие ученики со всей страны живут в кампусах. Алла разработала много разных дизайнов: от купальников для команд по плаванию до фраков и жабо для верховой езды.

– Все, к чему прикасается Алла, превращается в искусство. Я в детстве наряжала картонных девочек в сменные платья на белых бумажках, пока Алла наряжала целый кампус студентов. Надеюсь, она не ткала им всем крапивью нить, а сделала заказ в ателье?

Яна задорно хихикнула, пряча лицо за экраном планшетки.

Через десять минут я рассматривала свое отражение в зеркале, пока Яна повязывала тонкую ленточку бантом на моих распущенных волосах, собирая прядки на макушке.

Мягкие синие гетры с узором и тонкой окантовкой черного, еле заметного кружева заканчивались на границе бежевой юбки. Яна настаивала, что рубашку следует заправить, а не оставлять навыпуск. Поверх выпуклых пуговиц (ну да, Алла обожала украшать такими свои повседневные наряды) Яна опустила кулончик на длинной цепочке.

– Он раскрывается, – подсказал она. – Для фотографий или просто для красоты. Это тебе в подарок от меня.

– Яна, ну что ты.

– Да он ничего не стоит, ты не думай.

– Он здоровский, спасибо, – рассматривала я кулон, отгоняя мысль, что главное – не вырезать для него фотки зигзагом.

– Готова? – протянула мне Яна удлиненный пиджак, который опускался ниже уровня юбки и был украшен овальным гербом с вышивкой трех красных колосков внутри.

Моя сова с письмом точно потерялась где-то среди улиц Нижнего Новгорода, ведь я могла представить себе что угодно, произнося в уме слово «школа», и последнее, о чем бы я подумала, играя в ассоциации, был «замок».

– А его тоже проектировала Алла? – уткнулась я носом в стекло машины, пока перед нами с Женей поднимался шлагбаум и пара собак быстро обнюхивала периметр «Ауди».

– Заметно, да! – весело ответил Женя.

Проверяя руками задник пиджака, не задрался ли он выше юбки и гетр, я шла рядом с Женей, пока он провожал меня к деревянным трибунам. Ну хоть стоять не придется.

– Здесь было старое поместье, – объяснял Женя. – Совсем старое и разрушенное. Когда Владислава Сергеевна пыталась устроить Аллу в школу, та заявила, что правильных школ не существует. Если она и будет учиться, то только в той, которую придумает сама. Где будут давать не только знания, но и развивать интуицию, логику, творчество, спортивные навыки.

– Типа Гарварда?

– Только обновленной версии. В духе Аллы, когда древнее соседствует с современным. Кроме библиотеки с оригиналами Эдгара Алана По «Тамерлан и другие стихотворения», Артюра Рембо «Сезон в аду» и «Географии» Птолемея, здесь есть класс роботехники и нанотехнологий. Детей учат программированию с первого класса, разумеется, если ученик сам того хочет. Уроки генетики, танцев, эмоциональное воспитание, авиамоделирование, скалолазание, гольф и верховая езда, пчеловодство. На ярмарке они свой домашний мед продают.

– Пчеловодство? Такой штуки в Гарварде точно нет.

– Вон там Алла, видишь? – проводил Женя меня до трибун. – После уроков заеду.

Я задрала голову, всматриваясь в деревянный частокол скамеек, аккуратно вплетенных между каскадов яблоневых садов. Старые деревья покрылись в начале осени наливными плодами, пока под ними собирались ученики, готовые приступить к впитыванию знаний – запретных и не очень.

Был ли особый символизм в том, что сады оказались именно яблоневыми? Я вспомнила, как Алла рассуждала про запретный плод знания, что вкусили люди, выбрав не Эдем, а опыт. Выращивая и холя свою оранжерею, Алла оставалась верна науке.

– Нет, Жень, не нужно заезжать за мной. Я на самокате в «Биб», потом на каток.

– На самокате? По трассе?

– Я переоденусь, – хлопнула я рукой по тугой сумке на длинном ремне, – никакая пчела мне под юбку не залетит!

– Кирочка! – обрадовалась Алла, подвигая коленки, чтобы я протиснулась мимо. – Рада, что ты не опоздала! Как тебе форма?

– Класс, – вытянула я большой палец вверх, – а брюки носить можно?

– Конечно.

– А дырявые? Эстетично такие потертые на коленях, как все мои джинсы?

– Кирочка, джинсы придумали матросы, а потом идея понравилась пастухам – удобно коров пасти. Ты же леди. И бант в волосах тебе очень идет.

– А… лента… ну да, пригодится стянуть самокатную цепь, если оборвется, – согласилась я.

Мимо нас с Аллой пробирались к свободным местам девушки и парни. Хохочущая троица подруг расцеловывала в щеки каждого встречного. Одна из девушек с длинными рыжими волосами, проходя мимо нас, грубо толкнула Аллу своими острыми коленками и стукнула ее по голове своей сумкой на длинном ремне.

Алла ойкнула, а я резко подорвалась со скамейки.

– Тощая корова еще не газель, – произнесла я, придумывая уже минимум два способа использования ленточки с волос для нанесения травм этой рыжей-бесстыжей.

– Она мне помешала, – огрела меня уничижающим взглядом рыжая. – И ты не стой на пути. Не путайся под ногами, поняла?

Рыжая с подругами удалились, метнув нам с Аллой в лица копну своих перетянутых ленточками прядей.

– Роксана Рогова, – услышала я голос парня слева. – Стерва класса. И секси класса! Я ненавижу ее и обожаю, – расплылся парень в слащавой улыбке. – Алла, ты в порядке? – поинтересовался он. – Жаль, нет с собой куска гадолиния – самого холодного камня, приложить бы к затылку.

– Холодных гадин и без камня хватает, – не сводила я взгляда с Роговой, которая уже потеряла интерес к нашей компании.

– Привет! – вытянул парень руку, переложив единственный стебель гладиолуса в левую ладонь. – Я Антон Коровин. С ударением на «и».

Кудрявая голова Антона, круглая, как у Карлсона, крутилась на шее, и его губы весело улыбались. Оттопырив пальцами широкий ворот мягкой коричневой водолазки, он обмахивал лицо брошюркой с программой жизни кампуса в новом семестре. Его классические мужские туфли оказались расшнурованы, а щиколотки огибали красные сморщенные носки.

Мы с Аллой быстро пожали ему руку.

– Привет, Кира Журавлева! – ответил Антон на манер групп психологической поддержки, когда все сидят на стульчиках кружком и называют свои имена. – Привет, Алла Воронцова! Повезло вам тусоваться с Максимом Воронцовым. Какие он закатывал вечеринки! Танцовщицы, байки, фаер-шоу и горка, облитая маслом, с приземлением в бассейн из пены!

– Облитая маслом горка? – не могла я представить зачем.

– Чтобы было удобней голыми по ней скользить и нырять в бассейн!

А вот теперь я представила даже слишком многое.

– Вы катались голыми с горки?

– Точняк! Сколько мы пили! Я пробухал ту ночь миллиард структурно-функциональных единиц, – почесал он смущенно затылок.

– Каких?

– Нейроновых.

– Ты ученый?

– Не льсти, Кира Журавлева! Она-то гений ботаники, а я просто ботаник.

Заиграл гимн. Алла нашептывала слова, Антон голосил их во все горло, а я беззвучно шевелила губами, будто жевала жвачку, представляя обнаженную вечеринку в пене и масле с участием Макса и кучи девушек. И прежде всего высокой и грудастой Роксаной Роговой.

И он звал на свидание меня? Зачем ему это, если такие, как Рогова, раздевались на каждой его вечеринке?

Знала я только одно – каждый способен измениться, и если я не буду верить в людей, во что же мне тогда останется верить?

Первоклашка нажала красную кнопку, которая имитировала отправку денег на счета приютов для собак и в дома престарелых. Не было ни загрязняющих землю хлопушек с серпантином, ни воздушных фольгированных шаров, которые, как подсказала мне Алла, разлагаются в почве двести лет, отравляя животных и рыб.

Школа оказалась экологичной по отношению к природе и к людям. Я видела детей на инвалидных колясках, а в школе, пусть ее стены и походили на бастион, были удобные электрические пандусы для них и специальные широкие проходы в классах к партам на первом ряду.

Вот бы везде так было. К сожалению, в моей школе дети с ограниченными способностями учиться не могли. Если такие ученики появлялись, они занимались дистанционно. Почему-то в этот момент мне стало дико стыдно. Оказавшись у Воронцовых, я впервые испытала на себе, что означает выражение «испанский стыд», когда косячит кто-то другой, а паршиво почему-то на моей душе – из-за того, что Алла пишет формулы своему отцу, чтобы тот спонсировал ее проекты, из-за того, что кто-то завтракает возле домашнего водопада, из-за пансиона, в котором комплект школьной формы стоит как дубленка моей мамы.

Перед глазами встала дверь главной резиденции Воронцовых с деревянной резьбой. Я ощутила себя той самой бабочкой на длинном тончайшем деревянном хоботке, которым она держится за мир, не принадлежащий ей. Еще немного – и я окажусь в паутине, из которой меня не спасут никакие журавлиные крылья.

После вводного урока, когда Антон Коровин подарил учительнице единственный гладиолус и подготовленная для букета ваза перестала нагонять сиротливую тоску, я, Алла и Антон решили прогуляться во внутреннем дворе.

Антон таскал наши с Аллой сумки, упрашивая замолвить за него словечко перед Максом, чтобы снова оказаться на празднике жизни. Иногда они с Аллой обменивались репликами на умном, пока я рассматривала школу, чувствуя себя в ней серым призраком.

Не знаю, по какому праву Роксана решила ненавидеть Аллу, но остальные ученики и учителя посматривали ей вслед, где бы она ни появилась. Каждый знал, кто она такая: сколько написала научных трудов, сколько получила наград и признаний. Умные завидовали тому, что она умнее. Богатые – что богаче. Видимо, считая себя красивей Аллы, Роксана не завидовала слуховым аппаратам Воронцовой и ее вечной бледности, сравнивая ее про себя с молью на красном колоске пшеницы.

– Почему красные колоски? – провела я рукой по вышивке герба на пиджаке.

– Такой сорт, Кирочка, – ответила Алла. – Если у меня получится, она будет давать урожай даже зимой. Ей будет не страшен холод.

Ученики с подносами выходили перекусывать на свежий воздух, пока еще светило ласковое солнце. Можно было взять подготовленные пледы в темно-синюю клетку и устроить пикник на траве. Решив, что мы все равно замерзнем, я отказалась, но Алла продемонстрировала мне механизм нагрева нижнего слоя – достаточно чуть ударить, бросив плед на газон, и выделится нагревающий состав.

Сидя на пледе, Алла чистила апельсин, прочитав перед этим молитву и перекрестив подносы со всеми нашими тарелками.

Антон смутился, но от комментариев воздержался.

– Читал твою статью в «Дженерал Биолоджи», Алла. Пришлось подтянуть инглиш, чтобы понять. Но я все равно ничего не понял!

– Какую именно?

– Про автономную эмбри что-то там.

Она ответила, продолжая таращиться на апельсин:

– Автономную нецеллярную эмбрионию.

– Точняк!

Алла разломила апельсин и протянула ему дольку:

– Видишь? Косточек нет. Спонтанная мутация в 1820 году привела к появлению одного апельсинового дерева без косточек. Все эти апельсины у нас – потомки того дерева. Я бы сказала, клоны. Ты ешь тот же самый апельсин, которые ели Лобачевский или Набоков. Все это языком науки я описала в статье.

– Офигеть! – откусил Антон от рыжей дольки, как мне показалось, излишне осознанно, пока рыжая голова не загородила нам солнце.

– Алла, ты филлеры закачала? – смотрела на нас Рогова, окруженная ореолом подружек. – Уродские очки больше не носишь, а лифчики наконец-то начала. Три года удаленки пошли тебе на пользу.

– И тебе всех благ, Роксана, да будет здравствовать твой неспокойный дух во веки веков.

Роксана и ее подружки отшатнулись, словно Алла не благословила их на здравие, а прокляла.

– Чего ты цепляешься к нам? – воображала я способы нанесения травм апельсином. – Лучше бы прополола пару грядок своими ногтями-тяпками.

Девушка слева хихикнула, но тут же получила тычок локтем в плечо от Роксаны.

– В своих ногтях, Журавлева, я принесла кое-что для тебя.

Опустив руку к сумке, она брезгливо швырнула мне под ноги огромный глянцевый конверт.

– Ответ по заявке на конкурс «Сверх», – повысив голос, Роксана произнесла так, чтобы услышали все, кто обедал рядом. – Тебе отказали! Поняла?

От накала драмы Антон начал икать. Или нужно было нормально жевать апельсин, а не чавкать им десять минут, представляя, как это делал Лобачевский.

Рыжая свора исчезла за сливовыми стволами, и Алла первой подняла послание.

– Отказали? Это какая-то ошибка. По заявке никому не могут отказать. Они берут всех.

Забрав конверт, я вытащила бланк, быстро пробежала глазами.

– Оргвзнос, – произнесла я единственное слово. – Отказ за неуплату взноса.

– Боже! Я уж было подумала! – обрадовалась Алла. – Яна все уладит. Ерунда.

– Нет, – не позволила я забрать Алле конверт. – Я не возьму у вас деньги. И так живу, ем, в школу хожу за ваш счет.

– Но Кирочка… – не могла найти Алла слова, беспомощно хлопая ресницами.

Она разбиралась в автономной нецеллярной эмбрионии, но не понимала, что такое желание сохранить каплю самодостаточности. Интересно, мне выплатят в «Биб» авансом пять зарплат сразу?

– Возьми деньги у меня. Сколько там? Сотка? Как у всех, да? – предложил Антон. – Без процентов и бессрочно.

– А что взамен? – скрестила я руки.

– Вечеринка у Аллы и Макса! – мечтательно откинулся он на руки, жмурясь в лучах. – Хоть с маслом, хоть без!

– Согласны, – быстро ответила Алла, передавая ему конверт, – ты приглашен на вернисаж. А в храме, Антонушка, я закажу сорокоуст за твое здравие.

– Э, спасибо… – почесал он голову, благодаря и за то, и за другое.

– Спаси Боже! – просияла счастливая Алла.

Антон тут же перевел единичку с пятью нулями на мою карту. Как это было просто для него и таких, как Воронцовы. Этих денег хватило бы, чтобы закрыть отцовский кредит за машину. Еще осталось бы. Сто тысяч рублей. Я таких денег никогда не держала в руках.

Пока относила новый бланк заявки, смотрела в бесконечность школьной стены, увешанной почетными грамотами, дипломами, снимками профессоров, политиков, бизнесменов. Школа украсила коридор, который вел в администрацию, заслугами своих подопечных. Иногда главным достижением, чтобы оказаться на стене, было родиться в нужной семье.

Коридор, что вел в учительскую, был оснащен вдоль стен бегущим под ногами траволатором для быстроты передвижения. А еще я заметила странные полки с овальной обувью на колесиках.

– Фаст-волкеры, – подсказал Антон.

Сев на пол, он растопырил ноги и быстро закрепил устройства ремнями.

– На моторе. Ускоряют походку на триста процентов. Их нигде еще в мире нет, только в кампусе. Попробуй! – протянул он мне пару. – У нас есть класс скоростной философии. Там типа трек. Ездишь на фаст-волкерах и читаешь с проектора мудрые изречения, определяя автора. Чем больше определишь, тем выше балл.

– Мудрые изречения? – вспоминала я хоть бы одно. – Типа демотиваторов: привет, подписчики, сегодня мы будем распаковывать обои?

Антон расхохотался:

– Когда я стану блогером, то буду рассказывать про крышесносибельное!

После уроков, к счастью, без пчеловодства, гольфа или верховой езды, которые проходили факультативом и выбирались по желанию, Антон проводил нас с Аллой на парковку. Ее увез водитель Олег по свадебным делам, а мы направились в сторону велосипедов, самокатов и скутеров.

Сразу на трех парковочных клетках – конечно, поперек – остановился красный внедорожник. Из салона вышел Максим, облокотившись спиной о капот. Он лениво закинул согнутую ногу на переднее колесо.

И смотрел он на Антона, а не на меня.

«Ревнует?» – не поняла я, что это за прищуренный взгляд недовольства.

Убрав вейп, Максим подошел к нам и поцеловал меня в щеку:

– Привет, родная. Как провела день?

Он собирался приобнять меня за плечо, но я увернулась:

– Максим, это Антон Корови́н. Мой, точнее, наш с Аллой одноклассник. Он, – теперь прищурилась я, – рассказал столько всего интересного про вечеринку с катанием голышом по масляной горке.

– Еще бы.

– Это было вау! – резюмировал Антон свои впечатления, размахивая руками.

– Ну что? Едем? – хмыкнул Макс, смерив Антона оценивающим взглядом.

– Едем! – заторопился Антон.

– Я вообще-то со своей девушкой говорил, приятель, – остановил Максим порыв Коровина залезть в машину.

– Девушкой? – переглянулись мы с Антоном.

– Я не твоя девушка, Макс, – строго отрезала я, – и я опаздываю на работу.

– Кира работает! – гордо заявил Антон, словно первоклассник, который хвастается перед родителями другом-отличником. – А я заплатил ее взнос за участие в «Сверх»! – Он пытался заработать очки преференции в глазах своего идола, но только вбивал очередной гвоздь в крышку собственного гроба.

– Кира, подожди, – не успел остановить меня Максим, пока я стартанула по асфальтированной дорожке со знаком кирпич (жаль, что не с ускорением на триста процентов).

Наплевав на знаки (кто бы сомневался), Максим пытался уговорить меня сесть в салон, догоняя на своем джипе, и когда он приблизился к самокату вновь после трех попыток, я свернула на лесную тропинку, где сразу же забуксовала, но продолжила толкать самокат дальше, собирая распущенными волосами всех свисающих гусениц и каждую паутинку, обволакивающую мои коленки со съехавшими гетрами.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

1

Здесь и далее – Нижний Новгород.

2

Натюрморт отфр. nature morte – мертвая природа.