Оказалось, уже вечереет. Мы вышли из дома рано, однако длинный летний день почти миновал. Но мы не удивились – нам казалось, что наши злоключения продолжаются долго-долго. И опять испугались: скоро ночь!
Хромая, медведь двинулся широким шагом прямо в чащу. Мы кинулись за ним. Сюда он принес нас на плечах, и страшно было думать, что проделать обратный путь придется пешком. Мы устали и проголодались: после домашней утренней каши мы ели только чернику. Вскоре мы уже едва волочили ноги. Медведь часто оборачивался и подгонял нас.
А темнело, как нам казалось, быстро: закат еще сиял багряным золотом сквозь вершины, но внизу было уже так сумрачно, что мы с Эльгой едва различали дорогу и держались за руки, боясь друг друга потерять. На ту пору ничего со мной не случалось более тяжкого, чем этот обратный путь из Закрадья в белый свет!
Мы ковыляли на своих натруженных маленьких ногах, обессиленные целодневным хождением, испугом, голодом, жаждой. Даже плакать у нас больше не осталось сил. Горло пересохло, смертельно хотелось пить, но мы боялись сказать об этом медведю. Он может рассердиться, а мы ведь сейчас на том свете – есть ли здесь обычная вода, не мертвая? Голова кружилась, от голода меня мутило, и порой я забывала, где я, что со мной случилось и почему я куда-то иду…
И наступила миг, когда мы одновременно споткнулись, не удержались на ногах, осели на мох и замерли, привалившись друг к другу. Нам уже не было страшно: пусть ест нас, если ему надо, но мы больше не в силах и шагу ступить!
Недовольно ворча, медведь подошел и снова вскинул нас на плечи. Покачиваясь на ходу, среди мрака неизвестности, обессиленная до бесчувствия, я, кажется, заснула, потому что дальше не помню.
Очнулась я оттого, что медведь спустил нас наземь. Кругом было темно, и меня пронзил ужас: он занес нас под землю! Однако тут же я увидела: светит полная луна, заливая белым сиянием тропу вдоль берега широкой реки. Это что – Забыть-река, что отделяет белый свет от Нави?
– Вон там ваш дом! – медведь махнул лапой куда-то вперед. – Мне дальше нельзя, собаки учуют. Ну, бегите живее, пока я не передумал! И в другой раз не попадайтесь. Непременно съем!
Мы огляделись и поняли, где очутились. В это лето нам впервые позволили немного покрутиться у купальских костров, и мы уже видели это место ночью. Мы были уже на своей стороне брода, на луговине, где паслось наше стадо. А за нею стоит Варягино!
Видя спасение совсем близко, мы встали и пустились бегом по тропе, даже забыв попрощаться с медведем. Бежали с чувством чудесного избавления от неминуемой гибели; остановились только выпить воды из реки – ведь это была уже наша родная река, привычная, живая!
Вода придала нам сил, и вскоре мы увидели знакомые громады темного частокола вокруг нашей усадьбы.
Шагов за десять до ворот Эльга вдруг остановилась.
– Подожди! А что, если… прошло сто лет и там все умерли?
– Как умерли? – я недоуменно взглянула на нее.
У меня упало сердце.
– А вдруг мы пробыли в лесу целых сто лет? Я знаю, так бывает. В Нави все кажется по-другому. Думаешь, провел там один день, а на самом деле – сто лет.
– Ну… Не идти же назад, к нему… Пойдем, постучимся. Узнаем, кто там теперь живет.
– А вдруг наши мамы уже умерли?
– Зато там живут наши внуки… – я фыркнула, так мне стало вдруг смешно.
– Дурочка, какие у тебя внуки? Ты же девочка!
– Ну, у Аськи с Кетькой. Вот мы войдем, а там неведомые люди, и они скажут: наш дедушка был Асмунд сын Торлейва… Может, мы Аську еще застанем!
– Он не проживет сто лет!
– А может, проживет! Он мне говорил, что хочет прожить сто лет!
– Эй, кто там под воротами? – окликнул нас мужской голос, и я, едва веря ушам, узнала голос своего отца. – Что за люди? Вы не видели двух маленьких девочек? У нас две девочки потерялись, мы боимся, не унес ли их медведь в лес? Их зовут Эльга и Ута.
– Это мы! – завопили мы с Эльгой, от счастья прыгая на месте (откуда только силы взялись). – Мы здесь, здесь!
Вот так в тот раз закончилось наше приключение.
Поначалу мы опасались, что нас станут ругать – зачем, мол, потерялись, бестолковые? – но все обошлось. Нас обнимали, целовали, умывали, кормили, поили, причитали над нами… Мы испытывали несказанное блаженство, вновь оказавшись в привычном родном доме, в безопасности, среди близких!
Наутро матери выдали нам передники, и мы стали носить их с гордым чувством, что отныне мы – не детища, а отроковицы!
Мы и правда изменились после этого дня. Стали как-то по-иному смотреть на мир. Наши маленькие семилетние сердечки содрогнулись от встречи с неведомым, души на миг выглянули из своих обиталищ и вернулись не совсем такими, как прежде.
Я и сейчас ясно помню все: наш смертный страх, решимость безысходности, торжество каждой малюсенькой победы…
Мы стали ощущать себя старше и уже с чувством превосходства смотрели на тех, кто, пусть даже будучи взрослее нас годами, не был в лесу и не варил кашу медведю. Побывав за гранью, теперь мы знали кое-что, недоступное простакам.
Но мы не загордились. Помня о страшном медведе в лесу, еще усерднее учились, старательнее помогали матерям по хозяйству, не ленились за прялками. Как знать, чего лесной владыка потребует в другой раз? А не справимся – съест. И ни высокий тын, ни родители, ни даже мечи отцовской дружины не спасут.
Ведь тот пугающий мир, где вершатся людские судьбы, оказался гораздо ближе, чем мы думали.
Глава 3
Зимой, когда реки покрываются льдом и с одной на другую можно проехать просто на санях, обозы торговых гостей тянутся с юга на север почти непрерывно. Завидев на реке вереницу саней, люди съезжаются из лесных весей: привозят на продажу добытый за зиму мех, сотканные бабами полотна, меняют на соль, красивую посуду, полосочки ярких шелковых тканей, блестящие бусы из стекла и камня. На куньи и бобровые шкурки вымениваются серебряные шеляги, а те можно просто носить в ожерелье, а можно перелили на перстни и обручья. Князья и старейшины приглашают проезжающих на пиры. Угощают, расспрашивают о новостях – порой не менее ценных, чем товары, – получают и дарят подарки.
Через устье Ловати на Ильмень-озеро и дальше на север варяги ездили постоянно. Целые роды кормились тем, что поставляли им припасы, чинили сани и лодьи, обеспечивали всем необходимым, давали проводников. У князя Дивислава для варягов было поставлено несколько просторных изб возле реки, но в самом Зорин-городце он их на постой не принимал. Он первым завел собственную дружину для поддержания порядка на торгу и охраны путей, отказавшись от найма воеводы-русина. Свой род он вел от старшего из троих братьев, которых звали Зоря, Полудень и Вечерко. Каждую зиму, в Карачун, на княжеском пиру непременно рассказывалась повесть о братьях, которых отец, Дунай-князь, послал на север искать себе доли. Старший, Зоря-князь, добыл себе в жены берегиню реки Ловать и осел ближе к устью. Двое младших ушли по восточному берегу Ильменя и поселились там. До нынешнего века дожил только род Зори, и Дивислав полагал себя наследником дедней славы, ответственным за то, чтобы не уронить ее под напором все сильнее наседающей руси.
Снарядился Зоря-князь,
Едет по полюшку, по чистому,
Едет по лесу, да по зеленому,
Одолела его жажда нестерпимая,
Ищет молодец да быстрой реченьки,
Быстрой реченьки, ручья бегучего.
День искал, другой искал,
А на третий говорит ему конь-огонь:
Не ищи ты, Зоря-князь, быстрой реченьки,
Не ищи ручья ты бегучего.
Затворила все ручьи да реченьки
Берегиня-водяница, ведьма лютая.
Затворила двенадцать рек, двенадцать ручьев,
Придавила белым камешком,
А сама и спать повалилася.
Вопрошает Зоря-князь своего коня:
– Где сыскать мне ту водяницу, ведьму лютую?
В обчине Зорин-городка стояла тишина, нарушаемая только размеренным голосом гусляра. Хотовид, волхв и сказитель, был дальним родичем Дивислава и в каждый Карачун заново пел сказание о своем предке. И все, кому хватило места в княжьей обчине – родичи во всех коленах, домочадцы, старейшины окрестных родов, наиболее знатные из торговых гостей, кому случилось пережидать здесь праздники солоноворота, пока нельзя трогаться в путь, – затаив дыхание, слушали о том, как заселился людьми этот край, откуда пошли роды, населяющие ныне берега Ловати.
Как ударил Зоря-князь да дереву,
Разлетелося дерево да по полешечкам,
А полешечки – да на щепочки.
Пробудилася тут ведьма лютая,
Закричала она да громким голосом:
– А и кто такой не дает мне спать-почивать?
Буде зверь лесной – со шкурой съем,
Буде добрый молодец – с костями съем.
