– А кто сфотографировал их сходку, они не просекут?
– Мы же не полные идиоты. Или ты считаешь, что под снимком будет гордо красоваться подпись: авторы – Питер Блейк и Персиваль Фелпс? Разумеется, я напишу, что снимок анонимно предоставлен местным жителем. Да о том, что журналисты влезут куда угодно и без мыла, бандиты и так знают. Но фото мертвого тела – однозначный приговор нам всем. Нинель! Ни слова об убийстве!
– Ясно, босс! – буркнула под нос журналистка, не отрываясь от пишущей машинки.
Ольсен приготовил всем кофе, нарезал бутерброды с сыром и открыл банку шпрот.
– Угощайтесь. Сегодня мы все поработали на славу, – в голосе босса не было ни капли пафоса. Лишь констатация факта. – Питер, тебе что, наплевать на собственную жизнь?
– Я боюсь перехода. Он зачастую болезненный. Что будет там, меня не пугает. Да и вообще, все, что произошло – не со мной.
– Интересная философия, – шеф подошел к раковине, вымыл и тщательно вытер стакан. – Что ж. Завтра отдыхайте. Отсыпайтесь после сверхурочных.
– Я отвезу всех домой, – сказал Фелпс, отставив пустую чашку. – Собирайтесь.
Уже в машине я взял Нинель за руку:
– Приглашаю завтра в темное место, где много перепуганных людей!
– На дневной сеанс? Завтра в «Парамаунте» вестерн «Бутч Кэссиди и Сандэнс Кид». Лучший фильм в мире. Герои прорываются на свободу с револьверами в руках!
– «Бутч Кэссиди и Сандэнс Кид»? Никогда не слышал. Я думал, мы пойдем на премьеру «Зомби-демоны в космосе».
Нинель на секунду сникла и убрала руку. Потом неуверенно предложила:
– Давай… монетку подбросим?
– Вот еще. У меня хватит денег на два сеанса. Гулять так гулять!
Нинель схватила меня за уши, привлекла к себе и поцеловала. От нее едва уловимо пахло дорогими духами и, почему-то, чернилами.
В тот вечер я, к неудовольствию тети Эдны, не стал ужинать. Почистил, перезарядил пистолет и лег в постель. Уснул я почти мгновенно.
Глава 13. Два сеанса
Нинель встретила меня у своего дома. Она, словно маленькая девочка, с хрустом топтала молодой ледок. Время только перевалило за полдень, и негреющее солнце ярко сверкало на трамвайных рельсах. Скучный асфальт припорошил легкий снег. Улица казалась картиной, нарисованной влюбленным художником.
– Выспалась? – я приветствовал напарницу глупым вопросом. На самом деле мне просто было неловко. Я уже забыл, когда в последний раз гулял с девушкой по улице.
– Кое-как… Ты знаешь, если бы тебя убили, я бы, наверное, сошла с ума. Все, кто работал со мной раньше – полные уроды. Ты первый не смеешься над моим прикидом.
Я прищурился и мысленно оценил на четыре балла длинную коричневую куртку, брюки и замшевую шапку с помпоном.
– Не вижу в твоей одежде ничего странного. Тебе не кажется, что надо было взять с собой Фелпса, – я поспешил перевести стрелки на коллегу.
– Зачем?
– Он мне понравился, как личный шофер.
Смех Нинель зазвенел колокольчиком. Журналистка показала на фотоаппарат у меня на груди:
– Без работы как без рук? Надеешься на хороший материал? Смотри, Перси не дремлет!
– Лучше дома сидеть, чем выйти на улицу без камеры. У меня такое правило.
Нинель выразительно пожала плечами: делай что хочешь, лишь бы мне это не мешало.
Издали донесся перестук колес. Трамвай, чуть переваливаясь сбоку на бок, подкатил к остановке и, скрипнув тормозами, остановился. Я бросился к двери.
– Это не тот! – Нинель схватила меня за руку. – Четверка, а нам нужен шестнадцатый. До издательства все равно, на чем ехать, но четверка идет прямо, а шестнадцатый сворачивает у ратуши.
Я поднял руки: сдаюсь! Трамвай вздохнул, отпуская тормоза, и тронулся, резво набирая ход. А за ним к остановке приближался следующий вагон – с номером шестнадцать в окошке над кабиной. Теперь Нинель сама потянула меня внутрь.
Как и сказала моя боевая подруга, у ратуши трамвай повернул на обсаженную тополями улицу. Всего одна остановка, и я увидел гранитное здание с колоннами, похожее, скорее, на музей, чем на кинотеатр. Над входом горела, сверкала и переливалась разноцветным неоном вывеска «Парамаунт».
Я галантно пропустил Нинель вперед и вслед за ней вошел в фойе и остановился. После яркого солнца приглушенный свет ламп показался непроглядным мраком. Только постояв минуту с закрытыми глазами, я начал хоть что-то различать сквозь безумное мельтешение колец и вспышек. Моя спутница сняла очки и, часто моргая, усиленно терла их носовым платком.
– Что желаете? – кассир расплылся в улыбке.
Я внимательно изучил расписание.
– Вестерн. Ближайший сеанс.
– Сожалею, но все билеты распроданы. Попытайте счастья у распространителя. Только я вам ничего не говорил.
Я подошел к мужчине, отирающемуся у входа. На его губах застыла очаровательная улыбка. Такому просто хотелось отдать деньги. Все.
– Липпи Салливан, – он снял жестом невидимую шляпу. – Я слыхал о вашей проблеме. Краем уха. Готов помочь. У меня остались два билета на «Бутча». Сами понимаете, мои услуги требуют… гм… возмещения понесенных расходов.
Я, конечно, изрядно переплатил, зато уже через пять минут мы с Нинель удобно устроились в партере прямо перед экраном и потягивали из картонных стаканчиков колу. Липпи оказался честным малым: он обманывал в цене, а не в товаре. Места оказались отменные, разве что мешало постоянное шуршание пакетов и хруст попкорна. В следующий раз надо попросить Перси, чтобы отвез нас в кинотеатр под открытым небом.
Фильм привел меня в восторг. Перестрелки, погони, насквозь пропыленная романтика разбойной жизни, жаркая страсть, актеры – звезды первой величины, на этот раз у киношников получился настоящий шедевр. Когда под песню о дожде Кид начал самоуверенно демонстрировать Этте Плейс велосипедное родео, я захлопал в ладоши и не удержался от комментария:
– Да… В те времена у влюбленных было немного развлечений.
Нинель тут же впилась мне в шею острыми коготками, и я засунул язык подальше за зубы. Лучше не злить подругу, не то она выпустит из меня всю кровь! Женщины непредсказуемы и опасны. Поэтому до конца фильма я не произнес ни звука.
Второй раз я рискнул открыть рот в самом конце, когда по экрану бежали титры:
– Странно. Почему Бутч держит в правой руке револьвер с четырехдюймовым стволом, а в левой – с пятидюймовым? Он же не левша. Логичней наоборот.
– Потому что он ранен в эту руку, – ответила Нинель, поднимаясь с кресла. – Откуда ты знаешь столько об оружии?
Я взял ее под руку, и мы вышли в фойе.
– Отцовское воспитание. Он считал, что если мужчина не умеет стрелять, он не достоин называться мужчиной.
Нинель скромно промолчала. Я мысленно записал ей это в плюс и снова направился к кассе.
