– Пришли, не обманули! Еще одно доказательство того, что старина Формен никогда не ошибается. Вот ваш аппарат. Пользуйтесь на здоровье!
Ольсен протянул мне фотокамеру в кожаном футляре – «Лейку» со светосильным объективом. Но когда я отстегнул клапан и потянул рычаг взвода затвора, то едва удержался на ногах.
– Что-то не так? – Ольсен помог мне сесть.
– Это моя камера, – прошептал я. – Царапина под курком.
– Не знаю, не знаю. Я купил ее новую и оставался единственным владельцем.
Меня накрыло ощущение нереальности происходящего. Вот так сидишь в ресторане, наслаждаешься сочным стейком и вдруг понимаешь, что на самом деле ты сейчас где-то далеко, за гранью бытия. Но настоящий мир там, в черной неизвестности, а то, что с тобой происходит здесь – всего лишь иллюзия, созданная хитрыми демиургами. В самом деле, что им стоило скопировать в игру мою собственную камеру, снимки с которой служили на суде вещественным доказательством?
Секунда, две, и наваждение рассеялось. Забегая вперед, скажу: оно посетило меня в первый и последний раз.
– Забудьте, – я махнул рукой. – Все в порядке. Большое вам спасибо. Я могу приступить к своим обязанностям?
– Подождите минутку, Блейк. Сейчас я познакомлю вас с партнером. Вернее, с напарницей.
Ольсен поднял трубку телефона и бросил кому-то:
– Срочно ко мне!
Не прошло и пяти минут, как в комнату впорхнула самая странная девица, которую я когда-либо видел в жизни. Тощая, как щепка, плоскогрудая, с узкими бедрами, она зачем-то натянула на себя нелепый коричневый костюм из искусственной замши. Лицо незнакомки показалось мне симпатичным, но лишь после того, как я мысленно снял с нее массивные очки-блюдца и стер с тонких губ коричневую помаду. Короткие волосы экстравагантная дева зачесала назад и на пробор. Одним словом, она сделала все, чтобы превратиться в безвкусное чудовище.
Ольсен сел в свое кресло:
– Позвольте представить вас друг другу! Питер Блейк, фотограф, Нинель Соколова, наш лучший репортер!
– По-моему, это какой-то нестандартный репортер, – только и вымолвил я.
– Обычных, рядовых сотрудников, у меня и без того полная редакция. Мне нужны особые люди. Для особых поручений. В общем, спускайтесь в подвал, в фотолабораторию и притирайтесь друг к другу.
Я озадаченно почесал затылок:
– У нее кабинет там, что ли?
– Да, Нинель предпочитает работать внизу. Она не переносит табачный дым, поэтому я выделил ей отдельную каморку. И еще одно, Питер. Я никак не ограничиваю вас в пленках и реактивах. Снимайте все, что вздумается за счет редакции.
– Кажется, я понимаю. Самые интересные кадры получаются случайно, да?
– Вы удивительно догадливы, – ухмыльнулся Ольсен. – Я вас больше не задерживаю, Блейк.
Нинель порывисто распахнула дверь. Я встал и последовал за девицей. Но, уже покидая кабинет, я не удержался и воскликнул:
– Да она немая!
В ответ Нинель звонко расхохоталась:
– Вот она – мужская логика. Если женщина молчит, значит, она с дефектом. Ошибаетесь, Блейк! Я очень даже разговариваю. Иногда слишком много. Вы в этом еще убедитесь. Кстати, можно на «ты»?
– Без проблем!
Нинель проводила меня в подвал. Лаборатория занимала большой зал с вытяжкой под потолком. Примерно половина ее была отгорожена стеной со светонепроницаемой дверью – там размещалась проявочная, оборудованная по последнему слову техники. Фотоувеличители с автоматической фокусировкой, электрические таймеры, устройства контроля температуры растворов – здесь все сверкало и блестело новизной. Я заглянул в шкаф с реактивами и пришел в полный восторг:
– Концентрированный глициновый проявитель! – я потряс большую пластиковую бутыль с надписью «Илфорд». – Сам таким пользуюсь. То, что надо для лентяя. Разводишь колпачок в литре воды – и вуаля! Хватает на пять пленок.
– Я рада и все такое, – ответила Нинель. – Пойду работать. Надо закончить статью.
Она села за стол в дальнем углу, возле кожаного дивана. Застучала пишущая машинка. Тут же звякнул колокольчик конца строки. Нинель шпарила по клавишам всеми десятью пальцами, как заправская машинистка.
Я не успел оценить ее работу. Распахнулась дверь, и в лабораторию ворвался усатый гигант, с ног до головы увешанный камерами. Кажется, у него была даже зеркалка с заводным механизмом! На груди поблескивала табличка с надписью «Пресса» и фамилией: Персиваль Фелпс.
– Ты – наш новый проявщик? – спросил усач и выложил три малоформатных кассеты. – Срочно обработать и напечатать! Горячий материал! Я обожду здесь.
Я приготовил растворы, достал три бачка, черный рукав и приступил к зарядке. Руки не забыли свою работу: пленка словно сама укладывалась в спиральную канавку. Фелпс, заложив руки за спину, нарезал круги вокруг стола для обрезки фотобумаги…
Когда я закончил и высушил пленку феном, фотограф карандашом отметил нужные кадры. Я захлопнул дверь, включил красный свет и встал к увеличителю. Несколько минут – и на бумаге проявилась черно-белая картинка. Фелпс выхватил у меня мокрые снимки и ринулся вон из лаборатории.
– Как его прижало, – хихикнула Нинель, едва я показался из проявочной.
Я проглядел негативы:
– Не вижу никакого смысла в этих жирных рожах.
Нинель взяла у меня пленки:
– Жирные рожи, ха! Это, между прочим, речь мэра в ратуше. И званый обед у владельца металлургического комбината. Теперь ясно, почему Перси носится, как наскипидаренный. Бомонд – дело крайне серьезное. И опасное, между прочим. Там ухо надо держать востро. Чуть что не так – обвинят в прозелитизме и подвергнут обструкции.
– В чем… обвинят? – я слегка ошалел от тарабарщины из уст журналистки.
– Вылетишь без выходного пособия, одним словом. Теперь понятно?
– Да уж. Ты, похоже, в курсе местной специфики.
Нинель промолчала и уткнулась носом в бумаги. Я достал свою «Лейку», зарядил камеру новой пленкой из холодильника и сфотографировал напарницу. Тихий щелчок не остался незамеченным – Нинель подняла глаза и недовольно хмыкнула. Я нахально спустил затвор еще раз.
– Значит, сегодня я обедаю за твой счет, – безапелляционно заявила мне она. – Такая наглость не должна остаться безнаказанной.
– Окей! – принял игру я. – Будешь моим информатором. Покажешь, где ближайшее кафе. Хорошее и недорогое.
Нинель кинула на меня притворно-презрительный взгляд и занялась своими делами. Снова пулеметом загрохотала пишущая машинка. Потом канонада прекратилась. Нинель аккуратно собрала листы бумаги в пачку, встала и, качнув бедрами, выплыла из лаборатории. И куда только делись ее порывистые, резкие движения?
Делать мне было нечего. Никакой работы не предвиделось даже на горизонте. Я вскипятил воду в электрочайнике, приготовил кофе и включил радио. Передавали городские новости.
– В последнее время в элитных районах города участились случаи грабежей. Предварительное расследование показало, что к преступлениям причастна криминальная группировка «Дельфины». Лидеры «Быков» выражают недовольство многочисленным вторжениям на их территорию. Похоже, начинается новая война кланов. Полиция советует законопослушным гражданам оставаться дома в темное время суток и иметь для защиты хотя бы одну единицу огнестрельного оружия. А теперь о забастовке рабочих на металлургическом комбинате «Холодная сталь»…
Маленькая женская рука с накрашенными в коричневый цвет ногтями повернула рукоятку выключения приемника.
– Будешь слушать новости – запросто заработаешь творожное… то есть, тревожное расстройство, – назидательно сказала Нинель. – Я за тобой, вообще-то. Ты мне должен обед.
