Чайная роза
Фиона знала причину материнского кашля: сырые стены их новой комнаты в Адамс-Корте. Комната находилась рядом с единственной водоразборной колонкой, которая постоянно подтекала, отчего булыжники вокруг всегда были скользкими, а стены окрестных домов – сырыми и холодными.
Адамс-Корт был коротким, мрачного вида тупиком, куда с Варден-стрит вел узкий кирпичный проход. Одинаковые дома по обе стороны, разделенные семью футами пространства, вымощенного булыжником. В каждом – по две комнаты на первом и втором этажах. Их новое жилье помещалось на первом этаже дома номер двенадцать, с фасада. Прежде чем переселиться сюда, Фиона с матерью сходили посмотреть. Кейт узнала об этой комнате от своей подруги Лилли. Раньше тут жил жених Лилли. После свадьбы они перебрались в более просторный дом на другом берегу Темзы. В комнате не было ни раковины, ни шкафа. Всю одежду развешивали на гвоздях. Четырнадцать футов в длину, шестнадцать в ширину. Бо́льшую часть мебели им пришлось продать. Едва войдя, Фиона возненавидела эту комнату, но когда мать спросила ее мнение, в глазах Кейт было столько надежды вперемешку с тревогой, что Фиона сдалась. Она сказала, что им просто нужно привыкнуть к размерам комнаты и тогда все наладится. А что еще им оставалось? Только привыкать.
Старые друзья и соседи всячески пытались удержать их на Монтегю-стрит, предлагая комнаты в своих домах, где и без того было тесно. Все это делалось по доброте душевной, но с практической точки зрения никуда не годилось. Совесть не позволяла Кейт воспользоваться этими предложениями. Родди тоже попытался помочь. Фиона не должна была об этом знать, но узнала. Как-то вечером, еще на старом месте, он вернулся с дежурства. Кейт приготовила ему чай. Дверь в гостиную была открыта. Фиона слышала их разговор, который поначалу касался усилий матери добиться компенсации от «Чая Бертона». И вдруг Родди предложил ее матери… выйти за него замуж.
– Кейт, я знаю, что ты меня не любишь, – говорил он. – Я и не жду твоей любви. После стольких лет, прожитых с Пэдди. Я знаю, какими были ваши отношения. Речь не об этом. Тут такое дело… Я бы смог заботиться о тебе и детях. Я бы остался в своей комнате, ты в своей, и все продолжалось бы так, как прежде. И вам не понадобится съезжать с насиженного места.
А потом Фиона услышала материнские всхлипывания и тревожный голос Родди:
– Черт меня подери! Прости, Кейт. Я совсем не хотел довести тебя до слез. Я лишь помочь хотел. Какой же я идиот…
– Нет, Родди, ты совсем не идиот, – ответила ему мать. – Ты хороший мужчина. Любая женщина была бы рада иметь такого мужа. Плачу я совсем не поэтому. Ты меня растрогал. Мало в нашем мире тех, кто поставит чужое счастье выше собственного. Но тебе не надо взваливать себе на плечи чужую семью. Тебе нужно создавать свою, с Грейс. Ты же с нее пылинки сдуваешь. Все знают, что ты намерен на ней жениться. Мы справимся сами.
Но справятся ли? У Фионы такой уверенности не было. Вот уже который день у нее внутри звучал голос, не уставая напоминать, что денег у них совсем мало. Того, что они с Чарли зарабатывали, едва хватало на оплату комнаты. На еду оставались крохи. Откуда взять еще? Что они будут делать, когда подросшей Айлин понадобится новая одежда или у кого-то прохудится обувь? Этот голос сводил ее с ума. Он кричал, требуя ответов, которых у Фионы не было. Она молилась, прося Бога о помощи, прося послать ей силы, чтобы выдержать тяготы потерь, и мужество перед лицом новых испытаний. Ответа она не получила. Похоже, Бог ее не слышал.
Когда становилось совсем невмоготу, она опускала руку в карман и нащупывала синий камень, подаренный Джо. Она плотно сжимала камень в ладони, представляла лицо Джо, напоминала себе об их магазине, мечтах и грядущей совместной жизни. Такой день наступит, причем скоро. Денег в их копилке прибавлялось. В каждом письме Джо называл сумму, которая была выше предыдущей. Если дела и дальше пойдут столь же успешно, они смогут пожениться гораздо раньше. Он написал об этом в последнем письме. Читая письмо, Фиона сияла от радости. Однако ее радость быстро померкла, когда она вдруг поняла, что скорого замужества не получится. Семья нуждалась в ее жалованье. Ма по-прежнему ожидала компенсации от «Чая Бертона» за потерю кормильца. Компания может выплатить двадцать фунтов. Этих денег хватит, чтобы подыскать жилье получше. Тогда и мать почувствует себя увереннее и не будет так волноваться за малышей. Фиона понимала: пока их положение остается шатким, не может быть и речи об ее уходе из родительской семьи.
Проходя мимо прилавка мясника, Фиона пожалела, что у нее нет денег на большой кусок говядины. Мать приготовила бы жаркое с картошкой и подливой. Их нынешний бюджет не выдерживал таких расходов. Но даже если бы деньги и нашлись, им было бы негде это жаркое приготовить. Их комната не имела плиты, только очаг с узкой решеткой, куда не поставишь больше одного чайника или кастрюльки. Фиона тосковала по сытным обедам, которые ма готовила на Монтегю-стрит. Нынче чашка чая – единственная их горячая еда.
Сегодняшний ужин будет таким же скудным. Ей и Шейми – вареная картошка и хлеб с маргарином. Никакого масла – слишком дорого. Чарли и ма получат то же самое и еще по селедке. Чарли требовались силы для работы в пивоварне, а Кейт – чтобы поправиться. Кашель буквально изматывал мать. Порой она так заходилась в кашле, что лицо багровело и ей было не отдышаться. Быть может, завтра Чарли получит немного денег сверх жалованья. Тогда Фиона сходит за дешевой бараниной на жаркое. Мясо можно будет сварить в кастрюле вместе с картошкой и морковкой. Оно подкрепит силы ма и станет первым шагом к избавлению от проклятого кашля.
Купив напоследок каравай хлеба и четверть фунта маргарина, Фиона пошла домой. Щупальца тумана сжимались вокруг оранжевых огоньков газовых фонарей, отчего их свет делался неровным и колеблющимся. Словно живое существо, туман двигался, окутывая лотки и прилавки, заглушая звуки и затрудняя видимость.
Туман вызывал у Фионы дрожь. Идти сквозь него было все равно что завернуться в мокрое, холодное одеяло. Сумка с провизией оттягивала руку. Фиона проголодалась. Она целый день провела на ногах, и сейчас они саднили. С тех пор как она, думая совершить благое дело и спасти подруг от увольнения, подсказала мистеру Бертону, что можно делать больше работы меньшим числом работниц, мистер Минтон просто оборзел. Ей доставалось от него сильнее, чем остальным. После работы он заставлял Фиону мыть чайные совки, вытирать столы и подметать пол. Сейчас ей хотелось только одного: поскорее оказаться дома. Поддавшись этому порыву, она решила срезать путь.
Свернув с Хай-стрит, Фиона двинулась по тонущей в тумане Барроу-стрит, представлявшей собой даже не улицу, а грязный переулок с полуразвалившимися домами, где давно никто не жил. Двери здесь были сорваны с петель. Окна зияли разбитыми стеклами. Такая же участь постигла и здешние газовые фонари. Фиону окружали темнота и тишина. Пройдя ярдов двадцать, она засомневалась: стоило ли пускаться в столь опасное приключение? Фионе вспомнился другой переулок, где на нее напал жуткий Сид Мэлоун. Как она тогда перепугалась! Что, если Сид увидел ее сегодня на рынке и двинулся следом? И потом, в Уайтчепеле продолжал орудовать Джек-потрошитель. Три недели назад, в конце сентября, он за одну ночь убил еще двух женщин: Элизабет Страйд на Бернер-стрит, а Кэтрин Эддоуз – на Митр-сквер. Об этом только и было разговоров. Фионе тогда было не до Джека-потрошителя, она горевала по отцу. Однако сейчас ей вдруг вспомнились те жуткие истории. Бернер-стрит и Митр-сквер находились совсем неподалеку от Барроу-стрит. Джек до сих пор не пойман. Он сейчас мог находиться где угодно. Здесь никто не услышит ее криков… «А ну прекрати! – мысленно отчитала себя Фиона. – Не будь дурой! Сократив путь, ты дойдешь домой за десять минут вместо двадцати».
Фиона заставила себя думать о другом, начав вспоминать их новых соседей. С одной стороны жила Франсес Сойер. Чарли говорил, что она подрабатывает проституцией. С другой обитал некий мистер Хэнсон, которому Фиона дала другое имя, более соответствующее его склонностям. Жуткий тип: вечно ухмыляется и трогает у себя между ног. Он пытался подсматривать за Фионой и другими женщинами через щель в сортире. По крайней мере, люди в их доме подобрались порядочные. В задней комнате на втором этаже жил мистер Йенсен, человек тихий и замкнутый. Он работал каменщиком. Комнату рядом с ним занимала миссис Кокс, вдова с двумя мальчишками, на которых она постоянно орала. Самыми приятными были супруги Джим и Люси Брейди, жившие в задней комнате первого этажа. Джим всегда находил время поиграть с Шейми, а Люси, ожидавшая первенца, каждый день чаевничала с Кейт, расспрашивая о родах и младенцах.
Тяжело жить бок о бок с таким количеством чужих людей. Нужно подыскать себе жилье получше. Но для этого требуется больше денег. Не желая сидеть и ждать, когда поступит чек от «Чая Бертона», Фиона обошла несколько окрестных магазинов, спрашивая, не нужна ли им работница на вечер субботы и воскресенье. Мать нашла работу на дому и теперь делала из шелка цветы для рождественских гирлянд. Чарли тоже помогал семье. Когда порой казалось, что им сегодня придется ограничиться хлебом с маргарином, он приходил домой с несколькими шиллингами, заработанными на кулачных боях. И тогда семья ела мясные пироги или рыбу с чипсами.
Погруженная в мысли, Фиона едва прошла половину Барроу-стрит, когда позади послышались шаги. Ничего особенного, такая же девчонка торопится домой с рынка. Но голос внутри высмеял ее успокоительное вранье, заметив, что шаги уж больно тяжелые, совсем не девичьи. Фиона и на это возразила голосу: судя по звуку шагов, они еще слишком далеко от нее. Голос напомнил ей про туман, который приглушает звуки, отчего их источник кажется дальше, чем был на самом деле. Фиона покрепче схватила сумку и прибавила шагу. Шаги сзади тоже стали быстрее. Ее явно преследовали. Ей не оставалось иного, как побежать.
Туман мешал разглядеть конец переулка, но она знала: до него недалеко. Там наверняка окажутся люди, они ей помогут. Она бежала изо всех сил, однако преследователь ее нагонял. Шаги становились все громче, и вдруг она поняла, что ей не убежать. Замирая от страха, она все же решилась обернуться назад.
– Кто здесь? – крикнула Фиона.
– Тише. Не бойся, – ответил мужской голос. – Я тебе не сделаю плохого. Меня зовут О’Нил. Дейви О’Нил. Мне с тобой поговорить надо.
– Я… не знаю вас. О-отстаньте от меня, – запинаясь, произнесла Фиона.
Убежать не получилось: человек, назвавшийся О’Нилом, схватил ее за руку. Фиона выронила сумку. Она хотела закричать, но он зажал ей рот.
– Не кричи! – прошипел он. – Я же сказал, мне с тобой поговорить надо.
Фиона заглянула в его глаза и увидела отчаяние. Он явно был не в себе. Наверное, это и есть Джек. Сейчас он ее убьет. Фиона испуганно всхлипнула и плотно зажмурилась, чтобы не видеть его жуткого ножа.
– Я тебя отпущу, но не убегай, – сказал назвавшийся О’Нилом.
Фиона кивнула. Он убрал руку с ее рта. Почувствовав, что рот свободен, она открыла глаза.
– Прости, что напугал, – сказал он. – Я еще на рынке хотел поговорить с тобой, но боялся. Никогда не знаешь, кто за тобой следит.
Фиона снова кивнула, стараясь оставаться спокойной и не будоражить О’Нила. Она едва слышала его торопливые, сбивчивые фразы. Он нес какую-то бессмыслицу. Пусть он и не Джек, но наверняка свихнутый, а свихнутые бывают опасны. Главное – не рассердить его.
Человек смотрел на ее испуганное, непонимающее лицо.
– Ты что, совсем меня не знаешь? Я Дейви О’Нил. О’Нил… неужели не помнишь?
И вдруг она вспомнила. Не его. Имя. О’Нил. Его допрашивали полицейские. Это он пролил смазку, на которой поскользнулся ее отец.
– Д-да. Знаю. Но…
– В беде с Пэдди обвинили меня, только я не виноват. Керран велел мне смазать лебедки, но я нигде и капли не пролил. Еще и сами лебедки вытер для надежности. Я всегда так делаю. Говорю тебе: после меня все было чисто. Клянусь!
– Но если не вы… тогда как…
– Я должен был хоть кому-то рассказать, что не виноват. Многие даже говорить со мной не хотят. Но ты – дочка Пэдди. И тебе надо знать. – Дейви огляделся по сторонам. – Мне пора.
– Постойте! – Теперь уже Фиона схватила его за рукав. – Как это понимать? Если вы не проливали смазку, почему она там оказалась? Я не понимаю…
О’Нил вырвался из ее рук:
– Большего сказать не могу. Пойду я.
– Нет, подождите! Пожалуйста!
– Не могу! – Он озирался, как загнанный зверь; собравшись уходить, он вдруг повернулся и спросил: – Ты вроде на чайной фабрике работаешь?
– Да…
– Держись подальше от рабочих союзов. Слышишь? – хрипло зашептал он. – Без твоего отца Уоппингское отделение развалилось на куски. Но Тиллет пытается их собрать. Теперь поговаривают о создании союза упаковщиц чая. Ты туда не суйся. Обещай мне…
– Ну хорошо, обещаю! Но хотя бы назовите причину!
О’Нил молча исчез в тумане. Фиона думала его догнать, но дрожащие ноги не желали двигаться. Ну и нагнал же он на нее страху! Надо успокоиться, не то ма увидит, разволнуется и пристанет с расспросами, а ма о таких вещах знать незачем. Фиона испытывала ужасное замешательство. Она не знала, как относиться к появлению О’Нила и его безумным речам. Этот человек явно не в своем уме. Шел за ней по пятам, потом вдруг появился из тумана, точно призрак. Наверное, мучается угрызениями совести.
Или… он сказал ей чистую правду. И если он не проливал смазку, как тогда ее отец поскользнулся? От этого вопроса Фионе стало не по себе. Он терзал ее и прежде. Ей вспомнился разговор Фаррела и Долана после похорон. Они тоже удивлялись, как ее отец, столько лет проработавший без малейших происшествий, вдруг поскользнулся и выпал из погрузочной двери. Тогда Фиона не придала значения их разговору, а свои нелепые подозрения посчитала фантазиями ума, затуманенного горем. Но так ли это?
Что ей сказал Дейви О’Нил? Что он не проливал смазку? Или что там вообще не было никакой смазки? Второе просто невозможно: полицейские осмотрели место падения и обнаружили ее. Дядя Родди читал их отчет и сказал, что изложено толково. О чем еще говорил О’Нил? «Многие даже говорить со мной не хотят…» Фиона почувствовала, как ее страх сменился гневом. Слова О’Нила уже не казались ей бессмыслицей. Грузчики ополчились на Дейви, считая его виновником смерти ее отца. Они его сторонились. Возможно, он даже ушел с прежнего места работы и не мог найти другую. Он хотел с ее помощью исправить положение. Неужто надеялся, что она расскажет людям о его непричастности? Каков наглец! Ее отец мертв, семья бьется в нужде, а этот Дейви думает лишь о том, как бы вернуть себе расположение бывших товарищей по работе. Да пошел он! Можно подумать, у нее нет других забот, кроме злоключений Дейви О’Нила. Мерзавец проклятый! Перся за ней, перепугал до смерти, а потом понес какую-то чушь про рабочие союзы. Уговаривал ее ни в коем случае не вступать. Как будто у нее есть лишние деньги на членские взносы!
Дрожащей рукой Фиона провела по лбу, откидывая налипшие пряди волос. Надо поскорее убираться с Барроу-стрит. Одной встречи со свихнутым ей хватило через край. Чего ж она стоит столбом? Ждет, когда из тумана вынырнет еще кто-нибудь? Злость, владевшая ею, требовала выхода. Жаль, что никому об этом не расскажешь. Чарли сумел бы проучить О’Нила, но прежде Фионе самой досталось бы от брата за беспечность, а она совсем не жаждала словесной взбучки. Никому она не станет рассказывать. Она просто забудет об этой встрече. Фиона нагнулась за сумкой. Оттуда ничего не вывалилось, а вот груши, скорее всего, помялись. Она зашагала к выходу из переулка, тревожась за состояние селедок. К счастью, они не пострадали. Приближаясь к концу Барроу-стрит, Фиона все еще поносила О’Нила, обещая себе: если ее когда-нибудь угораздит снова встретиться с этим недоразумением, она выдаст ему по полной.
Глава 13
Стайка уличных оборвышей напоминала птиц, роющихся в мягкой илистой глине под Старой лестницей. Только вместо клювов они совали туда худые чумазые руки и охотились не за червяками, а за обломками меди, старыми бутылками и кусками угля. Фиона смотрела, как они рыщут вдоль полосы отлива, набивают карманы и торопятся наверх, чтобы продать старьевщику найденные сокровища.
Она сидела с Джо на их любимом месте. Эту часть реки она знала как свои пять пальцев. Все вокруг было знакомым с детства: пенистые волны, здание склада Батлера на противоположном берегу и терпкий запах чая. Знакомым, но уже не таким, как прежде.
Фионе было не отделаться от этого ощущения с самого утра, едва Джо внезапно появился у них дома. Она пыталась и никак не могла сообразить, в чем дело. Но в Джо что-то изменилось. На нем был красивый твидовый пиджак цвета лесного мха, который ему отдал Гарри. Под пиджаком белая рубашка. Наряд дополняли новые шерстяные брюки, купленные им для поездки в Корнуолл с Томми Петерсоном. В этой одежде Джо ничем не напоминал грубоватого рабочего парня. Он выглядел как уверенный молодой человек, чьи дела столь же уверенно идут в гору.
На Фионе была ее темно-синяя юбка, белая блузка и серая шаль. Она даже обрадовалась ветреной осенней погоде, заставлявшей кутаться в шаль, под которой скрывалась небрежно заштопанная дырка на рукаве. Фиона испытывала неловкость, сравнивая свою поношенную одежду с щегольским нарядом Джо. Прежде ей никогда не бывало стыдно перед ним.
Джо находился в приподнятом настроении, довольный работой, отношением Петерсона и собой. «Так и должно быть, – думала Фиона. – Он и двух месяцев не проработал на новом месте, а уже ожидает повышения». Джо рассказывал, не умолкая ни на секунду. Он так и сыпал восторженными фразами, расхваливая деловые качества Петерсона. Лицо Джо раскраснелось. Еще бы! Он говорил о возможности стать закупщиком. Потом он заговорил о поездке в Корнуолл, где останавливался в дорогом отеле. Свою речь он пересыпал словечками из языка покупок и продаж, которых Фиона не понимала. Она пыталась радоваться за Джо, хотела разделить его воодушевление, но… ей казалось, что все это принадлежит ему одному.
– …а в нашей коробке уже восемнадцать фунтов и шесть пенсов, о чем я рад сообщить.
Эти слова выбили Фиону из невеселых раздумий. Она вновь почувствовала себя неловко.
– Мне туда нечего добавить. Может, на следующей неделе…
– Не волнуйся. Я добавляю туда за нас обоих.
Фиона нахмурилась. Ей не понравились слова Джо. Что значит – он добавляет за них обоих? Ведь это была их мечта. Их магазин. Она тоже хотела вносить свой вклад. Магазин виделся ей результатом их совместных усилий и жертв. Неужели Джо этого не понимает?
Он взял ее руку и погладил.
– Любовь моя, да у тебя совсем огрубела кожа на ладонях, – сказал Джо, разглядывая ее руку. – Зайдем к аптекарю, купим тебе мазь.
– Спасибо, у меня есть, – сухо ответила Фиона.
Она сунула руки в карманы юбки. Дома у нее не было никакой мази, но она не хотела этих… благодеяний Джо. Его слова задели Фиону. Ей показалось, что Джо упрекает ее. У Фионы всегда были такие руки, как у каждой работающей женщины. А утонченные леди с нежными ручками не занимаются упаковкой чая. «Вот у Милли руки наверняка мягкие и гладкие», – с неприязнью подумала Фиона.
– Фи, что с тобой? – спросил Джо, заметив ее насупленное лицо.
Господи, Фиона чувствовала себя несчастной. А ведь Джо пытался быть внимательным, и не только к ней, но и ко всей ее семье. И приехал он не с пустыми руками. Привез большущую корзину овощей и фруктов. Джо попытался обыграть это как подарок, хотя прекрасно знал, что экономит их скудные деньги. Кейт он привез конфет, а Шейми – расписного деревянного солдатика. Надо было видеть, как просияло лицо малыша. Фиона получила шесть красных роз. Джо был так внимателен к ней. Тогда почему у нее так погано на душе, откуда в ней желание загородиться от его забот?
– Тебе показалось, – соврала она, заставив себя улыбнуться и не дать тягостным мыслям испортить драгоценные часы, проводимые вместе после стольких недель разлуки.
– Понимаю. Я слишком увлекся рассказами о работе. Наверное, утомил тебя. Прости, Фи. – Он притянул Фиону к себе и поцеловал.
В объятиях Джо ее страхи исчезли. К ней вернулись прежние ощущения. Внешний мир, как всегда бывало, отодвинулся. Есть только они… любящие друг друга, принадлежащие друг другу. И никаких мыслей о Петерсоне и работе. Никаких тревог за мать и безденежную жизнь в одной комнате.
– Фи, мы сейчас так редко видимся. Для меня это невыносимо. Я привык тебя видеть.
– Ну так наслаждайся зрелищем, – весело сказала Фиона. – Потерпи немного. Скоро Ночь Гая Фокса. Осталось каких-нибудь две недели. – Фиона так ждала этого праздника, что сами разговоры о нем повысили ей настроение. – Мы все соберемся на Монтегю-стрит и устроим костер. Я не представляю, как можно праздновать в другом месте. – Фиона порывисто сжала руку Джо. – Ты приедешь на целый день или только на вечер? – (Он отвернулся.) – Джо?
– Фиона, я не смогу приехать.
– Ты не приедешь?! – закричала она, сраженная его ответом. – Но почему? Только не говори, что Петерсон и в праздничный вечер заставит тебя работать!
– Совсем не потому. Томми устраивает большое торжество, и я должен там быть.
– Почему? Это же не работа. Разве ты не можешь ему сказать: «Нет, спасибо большое» – и поехать домой?
– Не могу. Это не просто вечеринка. Там соберутся все, кто у него работает. В Ночь Гая Фокса Томми раздает премии и объявляет о повышениях. Пойми, Фиона: если я не пойду, это будет как пощечина Петерсону. Пожалуйста, не злись. Я тут ничего не могу поделать.
Но Фионе было не совладать с собой, и она разозлилась. А вместе со злостью навалились грусть и досада. На Монтегю-стрит Ночь Гая Фокса всегда была любимым праздником. Так повелось с незапамятных времен. Ребятня мастерила своих Гаев. Все соседи сходились посмотреть на костер и фейерверки. Влюбленные пары стояли перед костром, держась за руки. Фиона надеялась, что так будет и у них с Джо. Ей нравилось само ожидание праздника, возможность хотя бы немного развлечься и забыть о повседневных тяготах. А теперь все насмарку.
– Милли, поди, тоже там будет?
– Думаю, да. Это же их дом.
Фиона помолчала, потом спросила:
– Ты любезничаешь с ней?
– Что?
– Отвечай!
– Нет! Фиона, что за чертовщина? Ты опять за старое?
– Извини, ошиблась, – язвительно бросила она. – Твоя единственная и настоящая любовь – Томми, а вовсе не Милли? Должно быть, так. Ты же проводишь с ним все свое время.
Джо взорвался.
– Фиона, чего ты от меня хочешь? – закричал он. – Хочешь, чтобы я ушел от Петерсона? – Джо не дал ей времени на ответ. – Были у меня такие мысли: все бросить и вернуться сюда, к тебе. Но я не поддался порыву, поскольку думаю о нас обоих. Я стараюсь получить повышение. Желающих много, но я рассчитываю, что Томми остановит выбор на мне. Тогда я буду зарабатывать больше. И мы сможем открыть магазин. Я смогу по-настоящему заботиться о тебе.
– Я не прошу тебя заботиться обо мне! – крикнула она в ответ. – Я лишь прошу иногда появляться здесь… – Она чувствовала: у нее дрожат губы. Черта с два она заревет! Она сейчас слишком зла. – Мне и так тяжело после смерти па. Сам знаешь. А если бы ты хоть иногда был рядом… просто поговорить.
– Фи, ты же знаешь. Если бы мог, я был бы рядом. Знаешь ведь! Наша разлука скоро закончится. Потерпи еще немного. Мне самому невмоготу, но что делать? Не могу же я разорваться надвое. Не добавляй мне вины. У меня ее и так с избытком.
Фиона собиралась ему ответить, но слово «вина» ее остановило. Получается, она заставляла Джо чувствовать себя виноватым. У нее заурчало в животе. «Только бы не вывернуло», – подумала Фиона. Она чувствовала себя пристыженной. Закрыв глаза, Фиона увидела Джо в обществе Гарри и Милли. Они гуляли и смеялись. Свободные, не обремененные заботами. Они говорили о Томми, перебрасывались шутками, посматривали на ярко освещенные витрины, мимо которых проходили, распивали чай в каком-нибудь приятном заведении. Зачем Джо возвращаться сюда, на грязные улочки Уайтчепела, если он может весело проводить время с ними? Зачем ему выслушивать ее заботы и страхи, когда он может слушать смех Милли? Где ей соперничать с такими, как Милли? В своих обносках она похожа на старьевщицу. Старая шаль, грубые руки. Должно быть, Джо уже сделал сотню сравнений не в ее пользу. От этой мысли все внутри Фионы сжалось. Она не может и шести пенсов добавить в их коробку… И вдруг она поняла: Джо теперь жил новой жизнью, увлекательной, полной интересных людей и новых впечатлений. Он двигался вперед, отдалялся от нее и не хотел себе лишних тягот. Она стала для него… обузой. Он не говорил этого вслух. Зачем? Это и так понятно. Что ж, Фиона Финнеган слишком горда, чтобы быть чьей-то обузой.
Она поморгала, отгоняя наворачивающиеся слезы, затем порывисто встала.