Марго
Письмо быстро обрастало аргументацией.
Марго, дорогая! Останови своё раздражение. Твоё письмо меня озадачило и расстроило. Нельзя так говорить о нации в целом. Немцев самих называли когда-то свиньями во Франции. Эти бабушки-старушки, о которых ты упоминаешь, далеко не нейтральные люди. У них были свои семьи, которые вынужденно разделили и это принесло много огорчений. У них много других мотивов, неизвестных тебе. И более того, за ними целая эпоха проживания на чуждой территории, что накладывает сильный отпечаток на психологию и поведение. Я верю всему, что ты написала в письме, но осуждать нацию недопустимо. Мы сами многое претерпели невразумительного и дурного. Не надо в это углубляться. Нужно верить в силу лучших черт человека. Нужно возрождаться и помогать в этом другим!
Милая Маргарита! Забудь всё плохое, что ты слышала о латышах. Бери впечатления только из своей жизни. Я с некоторыми латышками учился в институте. Это милые и хорошие женщины, возможно, излишне практичные и критичные, но – хорошие. И в любом случае, моя дорогая, на первом месте в отношениях должно быть прощение человека в надежде на его исправление. Прости всех, о ком слышала и не слышала. Пусть Бог поможет тебе в этом. А плохие люди всегда имеются в любой нации.
Я понимаю силу твоей возбуждённой фантазии, понимаю усталость и даже злость… Но… Прости всех, дорогая моя! И живи заново с открытой душой.
Дай мне обещание, что со времени получения моего письма ты станешь думать о латышах, как о своих братьях и сёстрах. Дай мне обещание в этом! Это тебе поможет жить дальше с реальной надеждой на спокойное счастье. Надобно знать, что большинство простых людей не виновны в своей исторической правде.
Твоё письмо заставило меня написать стих. Не знаю, как получился. Что-то и в самом деле я стал плохо анализировать жизнь, не замечать тонкости… в общем накатывает старость. Но прочти. Может быть чем-то я тебе помогу изменить отношение к людям, среди которых ты постоянно живёшь.
Целовать тебя не стану, пока не дашь мне обещание становиться каждый день сестрой для всех вокруг. На тебе лежит миссия облагораживания людей, а не осуждения. Так-то, моя дорогая Марго. Ты никогда не была такой, как все и потому… и потому впереди у нас обоих целая эпоха самовоспитания. В письмо был вложен листок со стихом.
Жизнь – это вспышка в дальних небесах…Мы ощущаем сложность всех своих движенийИ будим Прошлое, стараясь на весахИзмерить истинность всех наших убеждений.Но Прошлое ушло от наших зорких глазИ трудно нам понять, где зло и ложь видений…Нам хочется добра сейчас и даже в прошлый раз,Чтобы добиться истины для будущих творений.И топая по лужам прошлых бурных лет,Мы брызгами окатываем рой возможных мыслей…И в брызгах прошлого – хватаем пистолетИ прерываем звук возможных светлых гуслей.Душа, остепенись! Взгляни на мир священныйИ на сегодняшний весёлый хоровод…Пусть будет лишь Сегодня!! Мир благословенныйТебе разумность мыслей явно принесёт.Грехи и горе… слёзы и разлуки…Пусть будет в прошлом их святая быль!Остепенись! Оставь былые муки…Пади на поле… где растёт ковыль.Жизнь – это вспышка в глубине Вселенной.Она действительна Сегодня и сейчас!Забудем прошлое. Пусть мир благословенныйНаправит наши мысли, хотя бы в поздний час!Но вот беда – вся Память бесконечна!У Бога нет возможностей стереть её совсем,Зато людская жизнь всегда, везде конечнаИ это облегчение приносит людям всем.Остепенись, Душа! Прости и боль, и холод…Остепенись! Мы только миг живём!Лови весёлый звук, где человек твой молод…И к радости веди одним простым путём.Отослав письмо с институтской почтой, Лебедев глубоко вздохнул, как бы переживая за маленькую девочку без родительского присмотра, и заглянув на несколько минут в библиотеку, сразу же уселся за дальний стол. Следующее письмо из Риги стонало в кармане невыразимой тоской.
«Здравствуй, дорогой Игорь! Как хорошо на меня действуют твои письма! Как своеобразный громоотвод при сильной буре. Этот громоотвод предотвращает катастрофы и большие пожары от молний.
В минуты печали, В минуты сомненийЯ жажду участья твоих утешений.И слабая воля моя трепещет в тисках бытия.Хотелось бы руки к тебе протянуть,Росою бы душу свою сполоснуть,Закрыть бы глаза и склониться на грудь,И к чуткому сердцу всем сердцем прильнуть.Хотелось бы очень поверить и знать,Что боль мою сможешь, захочешь унять,Хотелось до тла бы с тобою сгореть,В любимых объятьях твоих умереть.Любовь моя тайная… письма твои…Не встреча случайная – грёзы мои!Не сердись на меня. Я так думаю, чувствую и так пишу. Мне хорошо становится, когда я тебе пишу. Это меня уравновешивает и не даёт проявляться нервным взрывам. Уже только за это тебе большое спасибо. Где же мне найти лекарство лучше? Мне кажется, что и ты сам в разговоре со мной тоже изменишься к лучшему и станешь видеть хорошие сны.
Душа твоя, в том нет сомненья, найдёт в тиши уединеньяТакую радость утешенья, такое счастье наслажденья…Блаженство и такой покой, что ты на всё махнёшь рукой,Забудешь, что ты не такой, забудешь всё за то мгновенье…Но это сон лишь, к сожаленью… Как мне хотелось, чтобы он,Чтоб этот самый чудный сон, как символ долгого терпеньяБыл повторён без измененья… Или хотя бы в сонный часПриснился мне ещё хоть раз.До свидания, дорогой Игорь! До свиданья, дорогой!
Твоя, глупеющая от мечтаний, Марго».
─ Чего это Вы, Игорь Александрович, в лице изменились? ─ заметила сотрудница отдела Астанина. ─ На Вас поглядеть, так и помереть можно от скуки. Поди-ка любимая послала за тридевять земель в тридесятое царство?
– Ох и интуиция у Вас, Людмила Ивановна, развита здорово ─ неторопливо огрызнулся Лебедев. ─ С вами только старые клады искать. Пойду-ка поищу этот клад в одиночку. ─ Лебедев, кряхтя, как старик, встал со стула и не спеша вышел из библиотеки.
В коридоре его встретила секретарь директора:
─ Игорь Александрович, я бегу Вас к телефону звать. Вам уже второй раз звонят с оловозавода. Идите скорее, трубка на столе лежит…
Звонила заведующая аналитической лабораторией, Валентина Васильевна. Просила забрать материалы по обследованию рабочих, поскольку на заводе вдруг объявили косметический ремонт и выделенную для Лебедева комнату нужно освободить. На заводе действительно оставались пять или шесть коробок с кардиограммами, протоколами замеров условий труда, два прибора и множество письменных предложений от рабочих по улучшению или рационализации аппаратов и процессов.
Вывезти материалы удалось в тот же день. И теперь стол Лебедева был отгорожен этими коробками от остального пространства общей комнаты.
Домой Лебедев пришёл позже обычного и тут же получил выговор от жены:
─ Я на пятом месяце беременности, а тебя дома нет! Пошли погуляем, я уже собралась. Сейчас дочку соберу. Ужинать будешь позже. Всё равно еда уже остыла. Придём и разогреем. Будешь знать, что приходить домой надо вовремя. Пошли, пошли… я ещё не выходила на свежий воздух.
Лебедев спокойно поцеловал жену, погладил по голове дочь, надел тёплую шапку и сменил перчатки на шерстяные варежки. На дворе стоял суровый октябрь, который только и ждал, кого бы ненароком основательно подморозить.
─ Слушай, муж, – заговорила Ирина, когда они вышли на улицу. – Я почитала твои черновики отчёта по оловозаводу. Это что такое? Это действительно правда? Ты нигде там не ошибся?
– Да… как будто всё правда, если приборы не врут.
– Я только медсестра и много не понимаю в этих делах… Тем более я не радиолог… но… мне кажется, что с такой работы надо уходить. Единственный вопрос… кто будет содержать и кормить твою семью, когда ты преждевременно потеряешь трудоспособность? Ты же сам в выводах пишешь, что при таких условиях рабочий может находиться рядом с той печкой максимум 10 минут и при наличии респиратора. ─ Ирина недовольно хмыкнула и подняла воротник зимнего пальто. – Потом ещё про какую-то кучу отходов или шлама ты пишешь. Куча находится посреди заводского двора. Народ мимо ходит постоянно… ты говоришь о тонкой пыли, которая постоянно в воздухе даже при малом ветре. А замеры ваши показывают, что радиоактивность этой кучи на грани возможностей прибора… прибор иногда зашкаливает. Ты о семье подумал? Или тебя семья не касается?..
Лебедев шёл рядом с женой и упорно молчал. Для оправданий у него не было слов. Действительно, всё выглядело довольно мрачно.
Ужин в семье Лебедева прошёл в невесёлой обстановке. Так было уже много раз и всё по разным причинам. Субботу и воскресенье в эту неделю муж старательно выполнял просьбы жены, стараясь не раздражаться и не раздражать свою жену. И тут он решил, что письма из Латвии ему необходимо хранить только на работе. Только на работе!..
Во второй половине воскресного дня ему удалось съездить на Главпочтамт. Ему вручили два письма.
«Игорь, здравствуй! Здравствуй, Игорь! Воспоминанья мучают меня,И я как слабая рабыня не знаю, что сказать отныне… Меня грызёт боль бытия…Как будто я совсем не «Я». И ничего не понимаю, и как-то пламенно страдаю…А, в общем, просто умираю… От боли в сердце… от тебя.В законном браке с мужем верным скитаюсь я… томлюсь безмерно…Не может он меня понять, не хочет, может быть, как знать…А мне волненья не унять, А мне сомненья не изгнать.И так приходится (как скверно! ) От одиночества страдать…Если говорить правду, то не всё так сразу было плохо. Не стану я корить судьбу. Не стану злобно обижаться…Я знала и счастье, я знала любовь, И были мы счастливые очень.Волненье приходит подобное вновь, –Но верить ему ― нету мочи.В такие безумные ночи мне лгали любимые очи…Я долго любила, где можно страдать… Теперь не люблю, но страдаю опять.Зачем грусть-тоска меня точит, судьба надо мною хохочет?Она надо мною смеётся и шепчет: всё снова вернётся,Что в Юрмале будут, как в Сочи, такие же знойные ночи…
До свидания, мой дорогой Игорь! Снизойди и ответь! Пожалуйста…»
Лебедев глубоко вздохнул, погладил слегка вспотевший лоб… вытащил из кармана платок и вытер лоб… положил платок в карман и… застыл в неподвижной позе.
– Молодой человек, – попросила откуда-то из другого мира пожилая женщина, – подвиньтесь немного, я доченьке письмо напишу. Она ждёт, моя дорогая…
Лебедев подвинулся и освободил место старушке интеллигентного вида. Старушка старательно принялась писать письмо и время от времени глубоко вздыхала. Лебедев поднялся со стула, отошёл к стене и, повернувшись к окну открыл второй конверт.
«Здравствуй, здравствуй, дорогой! Здравствуй милый и родной! Я с остервенением изучаю быт и его житейскую мудрость. Приходится признать, что я очень глупый человек. Я не могу многого понять в этом советском быту! Уже никаких хороших мыслей не хватает. Муж меня почти во всём игнорирует.
Пытаюсь снова изучать… Так, сколько можно изучатьЖитейской мудрости глубины, себя тоскою изнурятьИ прибавлять Ему седины?!И в час ночной в немом молчаньи от одиночества страдать,И в бесконечном ожиданьи огнём желаний изнывать?Звезде покоя не сиять! Лишь потому, что не понятьЕму души моей мятежной, Пусть своенравной, но и нежной.Я не живу, а существую… Не заточить любовь немуюЕму в законную печать, мечты полёта не отнять.И в брачные святые узы не заковать свободной Музы!В ночи и среди бела дня я верю… Ты поймёшь меня.Игорь, дорогой! Ничего больше не приходит на ум. Стала уже дура-дурой…
Спаси хоть чем-нибудь меня от злого, страстного огня,От быта, чёртовски глухого и от Него – почти немого.Я умоляю – дай ответ… Терпеть такого – мочи нет!Ох, Боже! Где мне приютиться, Чтоб вместе с сыном возродиться?!Обнимаю тебя и целую! Твоя дурная-предурная Марго».
P.S.
Ой, подожди, дорогой! Я тебе ещё одно стихотвореньице дам в ручки твои нежные, в мысли безмятежные…
Не понимаю, что со мной?! Я вся в себе храню молчанье,С твоими письмами домой иду, как с тайного свиданья…Глаза блестят, горят огнём… Душа от счастия ликует…А дома муж… но не о нём мечтаю я… пусть он тоскует.Пусть злится он, пусть пьёт вино, пусть любит женщину другую…Пускай всё так! Мне всё равно, я не люблю и не ревную…Меня обидел он давно… А я обиды не прощаю…Хотя прекрасно понимаю, что жизнь – не цирк и не кино.Вот теперь —До свидания! Твоя бесконечно дурная Марго».
Часть 2
С пропиской в дома для сноса у дирекции института ничего не вышло, и теперь все почему-то обвиняли в этом Лебедева. Особенно возмущалась и даже злобствовала Мария Самуиловна Фурс. На каждом собрании и даже на учёном совете она злобно утверждала, что никакие дела у института не пойдут нормально, пока в его составе имеются сотрудники, которые не думают о коллективе и сплетничают в милиции.
Марию Самуиловну уже одёргивали и упрашивали, но любое её выступление на публике не обходилось без булыжников в адрес Лебедева.
Игорь Александрович невольно начал задумываться о том, как права Маргарита в своих требованиях сменить место работы. И он стал прислушиваться к предложениям о подходящей работе.
Помог случай. Соседка по квартире, где Лебедевы снимали комнату, и которой Игорь Александрович не раз помогал с подъёмом коляски на третий этаж, однажды обратилась к нему с вопросом.
– Вы ведь врач, как я слышала? Наш директор Филиала ленинградского «Объединения» пытается организовать врачебную или токсикологическую лабораторию для проверки новых пластмасс на вредность и безопасность. Он всем сотрудникам приказал подыскивать кандидатуру на роль заведующего лабораторией. Но эту лабораторию надо ещё организовать. Вы бы зашли к директору, поговорили. Это большое предприятие и там квартиры дают иногда.
На второй день Лебедев позвонил на предприятие и попросил разрешения встретиться с директором по поводу новой лаборатории. Встреча состоялась в самом конце дня. Директор филиала, худощавый и усталый человек с интересом и надеждой рассматривал Лебедева, критически оценивая его возможности. А потом неожиданно предложил:
– Давайте, Игорь Александрович, в течение 3-4 дней переходите к нам и начнём работать. Вначале, конечно, Вам в должности «исполняющего обязанности» нужно будет поехать в Ленинград, представиться Генеральному директору «Объединения», он должен дать «добро» и тогда я Вас официально оформлю в штат. Если же высшее начальство отвергнет Вашу кандидатуру, то я возьму Вас на должность заместителя начальника лаборатории. Вот такой расклад на сегодня.
– Прямо так решительно уволиться из института? – недоверчиво переспросил Лебедев.
– А чего медлить и резину тянуть? Вы мне подходите. Сразу начнём работу. А на вашем оловозаводе Вы скоро инвалидом станете. Там ужасные условия… и дирекция какая-то непонятная…
Жена восприняла известие с жаром замученной хозяйки:
– Иди хоть куда, лишь бы квартиру дали.
Командировка в Ленинград была запланирована на три дня. Заместитель Генерального директора «Объединения» Сажин долго и обстоятельно выяснял все жизненные ситуации Лебедева, между делом предложил рассчитать площадь круга и объём бочки по представленному чертежу и попросил рассказать о вредном влиянии ртути на организм человека. К обеденному перерыву Сажин устал от разговоров и попросил собеседника прийти завтра утром к 8-30 к нему в кабинет. Завтра он намеревался познакомить Лебедева с заведующим токсикологической лаборатории «Объединения» и присутствовать при разговоре о профильных направлениях будущей работы в новой лаборатории.
Во вторую половину дня Лебедев не нашёл ничего лучшего, как плотно пообедать и позвонить Маргарите по рабочему телефону в городскую поликлинику города Огре. По телефону ему ответили, что Маргарита Алексеевна на выезде и консультирует кого-то там в каком-то месте. Лебедев не запомнил ни название места, ни того, кого консультируют. И сразу же настороженно подумал: «Как же Марго там работает, когда везде столько непонятных слов и названий? Позвоню поздно вечером по домашнему телефону, когда она приедет домой».
Но и вечером домашний телефон у Маргариты был отключён. Тогда Лебедев принял решение, что завтра, как только завершит все дела в «Объединении», зайдёт в ближайшую почту и напишет ласковое письмо Марго. Женщину нужно было поддержать в её временных трудностях.
Разговоры и встречи с руководством «Объединения» прошли успешно. Кандидатуру Лебедева одобрили. Теперь ему необходимо было запасаться каталогами, заказывать лабораторное оборудование и набирать будущих сотрудников в количестве 4 человек. Было разрешено принять также четырёх лаборантов. На первое время этого было достаточно. Были определены и первые образцы полимерных композиций для токсикологического исследования.
В Новосибирск Лебедев вернулся в приподнятом настроении.
На Главпочтамте его ждало увесистое письмо из Риги.
«Ой, Игорь! Здравствуй, конечно, но всё равно «ОЙ!» В моей семье перемены. Не могу больше терпеть и развожусь. Да и как нам не разводиться, когда мы просто генетически чужие люди?
Он наплевал мне однажды в душу… Как "подобает" порою мужу…Стряхнула любовь я как пыль с ладони и стали чужими мы в нашем доме.Я не хочу с нелюбимым рядом молча лежать в потолок глядя…Там ─ приласкает любой "дядя" под безразличным пустым взглядом.Только такой мне "любви" не надо. Светит мне твой огонёк отныне,Ты ─ моя боль и моя отрада, ты как источник воды в пустыне.Не бойся, дорогой Игорь! Я не агрессивна… Скорее даже наоборот пассивна.
Просто душа вылетает напрочь и трудно силёнок набраться на ночь.Ночью большие ждут испытанья и я готова сбежать в скитанья.Размечтаться приеду к тебе о любви, о тоске, о судьбе,Нашептать тебе в жарком бреду слов безумных и нежных приду.Ну, а если сейчас захочу, быстрой мыслью к тебе прилечуИ навею таинственный сон… Ты встревожен? Ты рад? Ты смущён?И снова не смущайся, мой дорогой. Здесь просто мечты без всяких действий, и даже любовь – без всяких последствий.
Пусть любовь или страсть… Или ложь!..Ну и что ж! Ну и что ж! Ну и что ж!!Я хочу повторить эту дрожь!Вновь родиться при громе гроз!!И всё-таки я жду твои послания,Они ведь для меня – почти свидания…Ты знаешь, я жива твоими письмамиИ телом и душой и всеми мыслями.Узнав о моём желании развестись, муж изматерил меня вдоль и поперёк и дважды сильно ударил кулаком по спине. Я теперь хожу немного скрюченная на левый бок. Но пытаюсь никому не рассказывать и не показывать ничего. Видимо, перелом ребра… Он бросил меня в квартире и теперь боится появляться здесь.
Стояла я тогда растерянной, казалось, было всё потеряноИ только позже мир стал сказкою, когда я повстречалась с ласкою…Казалась мне любовь обидою, Теперь – сама себе завидую.Ах если б с той любовью встретиться…Но шар земной с улыбкой вертится…Мне прошлое, порою, помнится,Когда вдруг посетит бессонница.P.S.
Игорь, спасибо тебе за хорошее письмо. Ты меня по-настоящему лечишь. Ты бы знал, как нужны мне твои письма! Даже Валерка замечает, что после письма я бываю добрая. Он у меня шаловливый. Недавно поразил меня. Я, говорит, уже четвёрку по поведению получил. Чего мне ещё добиваться? И это слова младшего школьника!
Игорь, теперь я чувствую эпоху перемен на своей спине. Я действительно настолько сильно изменилась, что в скором времени ты даже не сможешь узнать мои письма по стилю и почерку. Поэтому я, скорее всего, начну рисовать. Терпи, дорогой!
Твоя искалеченная Марго».
Организация новой токсикологической лаборатории оказалась совсем не простым делом. Лебедев просиживал целыми днями за изучением каталогов и рекламных буклетов для выбора оборудования и материалов для изучения пластических масс с точки зрения их безопасности для здоровья людей. По каталогам составлялись заявки и утверждались директором Филиала Грачёвым Иваном Ивановичем. Попутно нужно было искать новых сотрудников и лаборантов, писать служебные инструкции и разрабатывать технологические регламенты.
В процессе такой утомительной работы неожиданно выяснилось, что камеры для необходимой выдержки животных в парах или аэрозолях компонентов пластмасс вообще никто не изготавливает. Это нужно было сделать самим в своих механических мастерских. Лебедев тут же уселся делать предварительные эскизы этих затравочных камер и советовался с инженерами по поводу вентиляции, подогрева и других параметров воздушной среды внутри этих замкнутых устройств. Камеры должны быть сделаны из толстого витринного стекла, которое тоже нужно было разыскать и заказать официально через институт. И дела семейные так не кстати наслаивались на производственные заботы и… мешали работать.
С больной головой от избытка забот Лебедев неожиданно решил, что на работе можно сделать перерыв и написать письмо Маргарите. Написание писем помогало ему концентрировать мысли, и это качество было бы сейчас очень важным положительным моментом. Он решительно отодвинул от себя кучу бумаг и взял чистый лист бумаги.
«Здравствуй, дорогая Маргарита! – начал он письмо привычной фразой и тут же задумался. – Как-то тривиально всё у меня. Надо бы понежнее, поласковее… Но потом решил подправить уже готовое письмо немного позже. – Вот так, Марго… Собираю по кусочкам лабораторию. Много заказов делаю, но до их исполнения пройдёт много времени, а работы нужно начинать как можно быстрее. Подал заявки в мединститут на двух врачей, то же самое ─ в одно из медицинских училищ на двух-трёх лаборантов, и то же самое – сделал заявку в университет на двух химиков. Всё это может состояться только к концу учебного года. Хочу попробовать позвать Ларионова. Помнишь в нашем спортлагере он с копьём всё бегал и бегал, бросал и бросал. Кое-как остановили парня. Его куда-то в Павлодар распределили. Возможно, сумею его найти и привлечь к работе.
Сейчас приспосабливаем одну большую комнату для содержания крыс и мышей, а вторую, маленькую ─ для лаборатории. Переделываем вентиляцию и отопление. Животным не нужно много тепла, им нужна прохлада. Делаем стеллажи для будущих клеток.
Заново листаю все конспекты по гигиене труда и токсикологии. Литературы мало в этой области».
Лебедев перечитал начатое письмо и снова задумался: «Какое-то время неудачное, – сморщился он. – Плохо всё получается. Такое письмо не годится… Женщина в трансе, в заботах, в переживаниях… Письмо по стилю не проходит для Марго. Ей надо что-то поласковее, потеплее… Зачем ей знать мои трудности с лабораторией? У неё и так проблем хватает…»
Письмо было отложено, тем более, что в его кабинет уже стучали…
Создание новой лаборатории оживило активность всех сотрудников в институте и принесло много хлопот отделу снабжения. Некоторые завлабы упрашивали Лебедева включить в его заявки свои потребности, так как отдел снабжения совсем заснул и много месяцев почти ничего не делает для института. Лебедеву не было возможности ожидать активности пожилого человека и одной его помощницы, поэтому ему самому пришлось ездить по предприятиям, заключать договора, покупать по чековой книжке сырьё, оборудование и материалы… а также выполнять заказы механической мастерской, где уже приступили к изготовлению стеллажей для клеток с животными.
Скоро можно было уже начинать понемногу покупать и завозить животных, которых Лебедев по предварительным договорённостям выпросил у мединститута и некоторых институтов Академгородка. А ещё недельки через две можно будет уже сообщать в головной институт о готовности лаборатории к исследованию первичных токсикологических параметров какого-нибудь конкретного пластика.
В составе лаборатории уже был начальник и три лаборанта.
Голова Лебедева была забита множеством разных забот. Целый месяц он не был на Главпочтамте. Но как-то всё же выкроил два часа в воскресный день и посетил почту.
Оператор почтового отдела вручила ему пять писем с явной завистью, но вслух ничего не сказала.
«Господи! – прошептал про себя Лебедев, получая письма, – когда же я всё сумею прочитать, осмыслить и ответить?..»
Он уселся на свободное место за общим столом, разложил их по датам и скрыл первое письмо.
«Здравствуй, Игорь! Спасибо тебе, дорогой, за советы. Мы начали в детских учреждениях развешивать полотенца, смоченные отваром пихтовой хвои и капать на них несколько капель пихтового масла. Среди детишек стало меньше сопливых, они меньше кашляют. Большинство родителей одобрили эту инициативу, но были и такие, которым не нравится запах скипидара, на котором готовят пихтовое масло. наверное, нам скоро запретят это самовольство по «порче» казённых полотенец. придётся перейти на марлю или бинты.
Работаю и думаю о тебе. Думаю о тебе и работаю.
Чтобы в твоих объятьях, задохнуться б в сплетеньях тесных,Чтоб не слышать твоих проклятий, знать владык не земных, а небесных!Я всегда по утрам тоскую. Писем жду и не вижу света…Мне её бы, любовь земную, ну, а ей бы медаль за это…Жить бы в меру, дышать бы ровно, наслаждаться б одной любимой…Просит смертный у Бога скромно, просит сбыться мечте единой…И бежать по волнам бы Детства… Любоваться лазурью неба…Но куда от тебя мне деться? Эликсир бы покоя, мне бы!Мне бы только простор полёта, Мне бы только летать, как птице…Знали б вы, как пожить охота!.. Только жизнь нам такая снится.Только мы о такой мечтаем, смотрим фильмы, читаем книгу…Всё мы знаем, всё понимаем… Ну, а видим – святую фигу.Успокой свои ритмы, милый. Не трясись от идей высоких,Всё равно, ведь, не хватит силы, а скорей, с тебя выжмут соки.Ну, живи, наслаждайся в меру с самой лучшей из лучших женщин…Не грусти! И гони химеру… Обожай своих братьев меньших.И арапы всегда найдутся… У них очи чернее ночи.И арапы всегда смеются… Нам без них невозможно очень!А на сердце тоска и камень.Одиночество. Скука. Вьюга.А в глазах моих страсть и пламень…Не хватает мне только друга.До свидания, дорогой Игорь! До свидания… Спокойной тебе ночи с глубоким, тихим сном». Твоя мечтающая Марго».