Гриша не видел ничего страшного в слове смутьян, но тот тон, каким это слово было произнесено, заставил его коленки задрожать. Парень понял, что в его адрес только что прозвучало очень серьезное обвинение, а за серьезные обвинения, как правило, серьезно наказывают. Гриша в ужасе гадал, что его ждет – еще один визит в воспитательный сарай, или нечто иное, куда более суровое – как вдруг бугай выдал такое, что у смутьяна волосы зашевелились по всей поверхности тела.
– Ах ты, нехристь! – вдруг взвыл бугай, взирая на Гришу со смешанным чувством ненависти и страха. – Да ты ж безбожник!
Эти новые обвинения, никак, на первый взгляд, не связанные с прежними, довели Гришу до состояния паники.
– Я верующий! – закричал он истошно. – И не смутьян. Я хороший!
– Почто против бога идешь? – заорал на него надзиратель.
И опять Гриша не понял, каким именно своим поступком он пошел против бога. Не тем ли, что забил на навоз и сел отдыхать? Перевоз продуктов жизнедеятельности крупного рогатого скота трудно было назвать богоугодным делом, но Гриша слабо разбирался в вопросах религии. Он хотел внести ясность и задать своему собеседнику вопросы, способные пролить свет на творящееся вокруг непонятно что, но собеседник не пожелал продолжать разговор в рамках цивилизованных норм. Вновь засвистел кнут, и всякий раз это воспитательное орудие находило Гришино мясо. Крича и плача, Гриша свалился на землю и закрыл лицо руками, дабы гуляющая по его телу плетка не выбила ему глаза.
– Вот тебе, нехристь! Вот тебе! – усердствовал душегуб.
– Помогите! – закричал Гриша, утративший способность соображать. – Милиция… Тьфу ты! Полиция!
– Ага! – вдруг обрадовался садист. – Понял свою вину, иуда! В полицию просишься. Я из тебя, нехристь, все смутьянство выколочу, ты у меня не то, что в полицию, к ветеринару запросишься. Против бога идешь! Против барина своего, божьего наместника на земле!
– Ни против кого я не иду, – простонал Гриша с земли. – Я хороший, хороший....
– Не верю! Ты делом докажи, что хороший. Православным подвигом. Вот перетаскаешь за сегодняшний день эту кучу, дам тебе второй шанс, а нет – завтра же выпишу тебе направление к ветеринару. Понял, скот? Пока кучу не перетаскаешь – спать не ляжешь. А если я еще раз увижу, что ты, ирод, бездельничаешь, я тебя, без всякого ветеринара, своими руками перевоспитаю. Оторву тебе все смутьянство под корень. Ясно?
– Ясно, ясно, – простонал Гриша.
– А если ясно, то какого лешего ты разлегся? А ну встал бегом, и за работу!
После этих слов Грише был выдан стимулирующий пинок в бок и еще один по заднице, в качестве бонуса за расторопность. Находясь в состоянии клинической паники, растерянный, испуганный, доведенный до крайней степени отчаяния, Гриша, спотыкаясь, бросился к тележке, схватил ее, и стал изо всех сил доказывать, что второй шанс ему дали не зря. Надзиратель какое-то время стоял и наблюдал за его работой, затем бросил еще парочку угроз, и направился куда-то по своим делам.
Навозная эпопея завершилась примерно в полночь. Безоблачное небо засыпали мириады звезд, в центре повисла огромная Луна, залившая весь мир мертвенно-белым светом. В этом свете тощий, грязный, чуть живой от усталости и голода Гриша напоминал выходца с того света. Рожая задом ежей против шерсти, он кое-как дотащил до места последнюю тележку, вывалил ее, и сам, обессилев, рухнул следом в результат своих же трудов. Грише уже было все равно, что его физиономия вошла в соприкосновение с навозом. Грише даже было все равно, что с ним будет завтра, и настанет ли оно вообще, это завтра. Сожалел он только об одном – что не уложился в срок и пропустил ужин. Единственное, что сейчас хотел Гриша, это порцию горячего наваристого отрыжника. Ради нее он был готов на все, даже умереть, если потребуется. И он решился.
Из последних сил воздвигнув себя на подкашивающиеся ноги, Гриша потащился к сараю, из которого осуществлялась раздача еды. Гриша готов был вломиться внутрь и сожрать все, что там найдется, а потом пускай уже делают с ним все, что хотят – сытому и помирать не страшно – но когда он обогнул одно из строений, то увидел возле раздаточной толпу мужиков. Это были все те же оборванцы, а в руках у них были все те же миски.
Едва не падая от полного бессилия, Гриша подбежал к окошечку и сунул в него алчущие руки. Но вместо миски с едой по этим рукам, судя по ощущениям, кто-то ударил палкой.
– Куда тянешь культяпки, скот? – глухо прозвучало изнутри.
– Я успел! Успел! – бормотал Гриша, дуя на отбитые пальцы. – Я жрать хочу.
– Раздача окончена, – прозвучало из сарая. – Опоздал. Получаешь внеочередную порцию лечебного голодания.
Гриша собрался протестовать, но вовремя прикусил себе язык. Протесты в том месте, куда его занесла нелегкая, были не только бесполезны, но и опасны: за них били.
Гриша попытался выклянчить немножко еды у таких же бедолаг, как и он сам, но мужики в ответ на его просьбу поделиться с ним пайкой, смотрели на просителя с безграничным удивлением. Казалось, что Гриша просил у них не две ложки отрыжника, а интимных услуг по льготному тарифу. Никто даже не попытался поделиться с ним. Гриша остался голодным.
После ужина прозвучал звуковой сигнал, и все, в том числе и Гриша, потащились к большому, похожему на хлев, строению. Внутри оно тоже мало отличалось от обиталища скотины. На земляном полу была набросана грязная солома, и на этом перечень мебели заканчивался. Сквозь дыры в стенах можно было просунуть руку, сквозь дыры в потолке вести астрономические наблюдения. Только одна деталь указывала на то, что в этом хлеву обитают люди – большой телевизор, повешенный на одну из стен.
Оборванцы стали укладываться прямо на солому, иные падали на голую землю. Гриша, лишившись остатков сил, повалился там, где стоял и сомкнул глаза. Последней мыслью его было: вот бы завтра не проснуться!
Глава 5
Послышался скрежет, треск, затем в глаза Грише ударил нестерпимо яркий свет. Сгоряча он решил, что умер, и теперь его душа входит в рай, но тут над головой возникли уже знакомые лица – Льва Толстого, Ярославны и двух гоблинов.
– Лазарь, иди вон! – торжественно призвал Толстой, и ехидно ухмыльнулся.
Гриша, не сдерживая рыданий, кое-как выполз из гроба и как был, на четвереньках, побрел к выходу. Пронаблюдав за ним, Ярославна метнула на Толстого негодующий взгляд, и резко произнесла:
– Я же говорила – необходим хотя бы поверхностный инструктаж. Вы посмотрите на него – человек в глубоком шоке. От него не будет никакой пользы, если он сойдет с ума, а до этого, судя по его состоянию, осталось два-три сеанса.
– Не сгущайте краски, – отмахнулся от Ярославны Толстой. – Паренек крепкий, и не такое выдержит. Да, Григорий?
Гриша, размазывая по лицу гремучую смесь слез, слюны и соплей, сквозь рыдания промямлил:
– Можете меня хоть убить, хоть в турецкий бордель продать, но я туда ни за что не вернусь!
– А за миллион долларов? – змием-искусителем прошипел Толстой.
Гриша резко прекратил истерику. Все чудовищные воспоминания об ином мире мгновенно вынесло у него из головы одно единственное волшебное словосочетание – миллион долларов. Гриша забыл обо всем. То есть, вообще обо всем. Перед его глазами замаячил окруженный божественным ореолом кейс из крокодиловой кожи, под завязку набитый зелеными банкнотами. Гриша ощутил боль в груди, и понял, что это стрела амура пронзила его сердце. Это была любовь. На самом деле, он всегда любил только этот кейс, с самого своего рождения. Все прочие его интересы, такие как пиво, телки и игровые автоматы, были жалкими пустышками, имитаторами счастья, и лишь он один, миллион долларов США, мог вознести его на вершину блаженства, на Олимп наслаждения, на Эверест крутости и на Килиманджаро оргазма.
– Выполните свое задание, и миллион ваш, – сказал Толстой. – Мы не бедные и не жадные. Мало одного, заплатим два.
Гриша только-только успел свыкнуться с мыслью, что он отныне является обладателем миллиона долларов, как вдруг ему на голову свалился второй миллион. Парень застонал и схватился за сердце – оно готово было разорваться в груди от захлестнувшего его чувства безграничного счастья. Два миллиона долларов! Два! Дважды осуществившаяся заветная мечта!
Перед Гришиными глазами замелькали восхитительные картины его счастливого будущего, одна заманчивее другой. Он увидел себя на запредельно крутой вилле, отдыхающим в шезлонге у бассейна. По правую руку от него из земли торчала труба с краном – это был его персональный пивопровод, протянутый прямиком с пивзавода. По левую руку стоял автомат, по желанию выдающий чипсы, сухарики, арахис или фисташки. Где-то между автоматом, дарующим вкуснятину, и левой рукой Гриши раскинула свои очаровательные формы Ярославна. Формы были прикрыты лишь символическим нескромным купальником. Девушка взирала на Гришу влюбленными глазами и была готова в любой момент воплотить в жизнь любую его сексуальную фантазию. За бассейном по газону на четвереньках ползал Лев Толстой и зубами подстригал травку. Откуда-то доносилось бодрое шуршание – это два драчливых гоблина надраивали высеченный из целого кристалла алмаза унитаз шефа своими зубными щетками. Над забором, огораживающим виллу, маячила голова Машки с круглыми и заплаканными от зависти глазами. Как же горько сожалела она, что бросила Гришу, как же сильно и больно кусала себе локти, коленки, всю себя уже покусала. Все волосы повыдергивала она из головы при одной мысли, что могла бы быть сейчас на месте Ярославны, а вместо этого вынуждена каждый день ходить на работу и самой себя обеспечивать. Откуда-то издалека доносились истошные крики, полные боли и отчаяния – это нанятые за большие деньги садисты-извращенцы четвертый день объясняли тому козлу, к которому Машка убежала от Гриши, почем фунт лиха и за сколько паяльник в жопе. А когда Ярославна как бы между делом капризно сообщила, что ее старая машина (купленная ей три дня назад за сумму, равную десяти годовым бюджетам села Большие Кизяки) ей уже надоела, Гриша громко, чтобы Машка все слышала, пообещал купить ей новую машину, в два раза дороже, в три раза круче, и такую же красненькую. После его слов голова бывшей подруги исчезла за забором – Машка упала в завистливый обморок. Гриша, не останавливаясь на достигнутом, тут же пообещал Ярославне купить еще пять шуб (из уссурийского тигра, леопарда, снежного барса и прочих представителей семейства кошачьих, занесенных в «красную книгу»), три килограмма ювелирных украшений и оплатить еще одну операцию по увеличению груди до девятого размера. Из-за забора прозвучал предсмертный стон – Машка мучительно помирала от зависти. Гриша хотел окончательно добить предательницу, но тут кто-то стал трясти его за плечо, и дивное видение рассеялось. Подняв голову, Гриша увидел над собой Ярославну, но уже не в бикини.
– С вами все в порядке? – спросила Ярославна.
– За два миллиона долларов я штаны сниму и голой жопой на ежа сяду, – сказал ей Гриша. – И три дня с него не встану. Или четыре, если потребуется.
– За такое могут судить, – покачала головой девушка. – Жестокое обращение с животными – уголовное преступление.
Лев Толстой, довольно потирая ручонки, бодро спросил:
– Ну, так мы продолжаем?
– Продолжаем, продолжаем, – поднимаясь на ноги, обрадовал его Гриша. – Деньги готовьте. Да за два миллиона долларов я штаны сниму, и делайте со мной, что хотите.
– Отлично! – возликовал Толстой. – Просто замечательно. У вас потрясающая совместимость с зеркальным двойником. Стопроцентное слияние.
– Не вижу поводов для радости, – нахмурившись, проронила Ярославна. – Мы едва сумели вернуть его обратно. При такой сильной совместимости возможен обрыв связи с телом.
– Зато он сможет находиться в параллельном измерении сколь угодно долго, а не как прочие операторы – по часу-полтора. Ни тебе помех, ни сбоев, полное подавление личности зеркального двойника.
– Там и подавлять нечего, – пробормотала Ярославна себе под нос.
Затем она обратилась к Грише:
– Вам надо поесть и отдохнуть. И я все же попытаюсь ввести вас в курс дела. Иначе вы долго не продержитесь. Да и у вас, наверное, накопилось множество вопросов.
– Есть парочка, – кивнул Гриша. – Во-первых, хочу узнать – нельзя ли мне часть денег выплатить в качестве аванса? Мне много не надо, сто тысяч баксов хватит. И еще вопрос: к вам сюда проституток можно вызвать?
