Оставив автомобиль на обочине, вооруженные герои неспешно пошли вперед по трассе. Цент вертел головой, будто что-то высматривая, Владик покорно плелся позади него, исполняя роль мула, везущего поклажу хозяина. А поклажа оказалась нелегкой. Патронов-то Цент взял про запас одну коробку, зато провизии набрал на целый банкет. Это было в его стиле – и хорошо покушать, и транспортировать свое добро на чудом горбу. Как еще сам верхом не залез?
Прошли метров триста. Вадик не понимал, куда они идут, и почему идут, а не едут, но спрашивать боялся. Цент был нетипично собранным, его обычная вялая расхлябанность сменилась напряженной сосредоточенностью. И Владик, видя это, всем ливером чуял грядущие неприятности. Что бы ни встревожило князя, это определенно было что-то опасное. Да в мире ничего другого, считай, и не осталось. Все хорошее, доброе и светлое умерло в нем два года назад, остались только тьма, ужас и свирепые люди.
Цент вдруг резко остановился, и радостно произнес:
– Ага!
Владик вздрогнул, готовясь спасаться бегством. Пересилив страх перед суровым повелителем, он все же дерзнул задать вопрос:
– Что там?
– Дорога.
– Где?
– Вон там. Видишь?
Если бы Цент не ткнул пальцем, и не обозначил точку, куда следовало смотреть, Владик бы легко пропустил тщательно замаскированную прореху в сплошной череде деревьев. Только приглядевшись, можно было заметить ее. Прореха, обозначающая ведущую неведомо куда дорогу, была завалена сухими ветками, и сделано это было намеренно. Кто-то сильно не хотел, чтобы этот съезд был обнаружен случайными людьми, проезжающими мимо по трассе. Мертвецы вряд ли стали бы заниматься чем-то подобным, следовательно, выходило, что дорогу скрыли живые люди.
Как и следовало ожидать, за завалом из веток скрывалась узкая дорога, уводящая куда-то в лес. Здесь же Цент обнаружил еще одну улику – банку пива. Поднял ее, осмотрел, затем откупорил и утолил жажду.
– Что происходит? – спросил Владик. Он ничего не понимал, и это непонимание пугало его.
– Там, – Цент указал рукой направление вглубь лесного массива, – люди. Какая-то община, судя по всему. Думаю, их-то сигнал мы и приняли.
– И мы пойдем к ним?
– Надо сходить. Хоть посмотрим, кто там, в каком количестве. Если они не дикари и не людоеды, попытаемся уговорить их переехать в Цитадель. Мне лишние подданные не помешают.
– А если они окажутся враждебно настроенными? – забеспокоился верный слуга. Оснований для подобного рода беспокойства было более чем достаточно. После конца света дружелюбно настроенных людей почти не осталось.
– В этом случае мы воспользуемся планом «Б», – ответил ему Цент.
– «Б» значит бегство?
– «Б» значит беспощадное истребление. Пусть только попробуют не встретить князя подобающим образом, с красной ковровой дорожкой, караваем и банкетом. Если вдруг выяснится, что эти нехристи не желают стать моими новыми подданными, нам с тобой придется их всех убить. У нас просто не останется иного выбора.
– Необязательно это делать, – рискнул сказать Владик. – Люди сами вольны выбирать, где и как им жить.
– Это устаревшая концепция, – возразил ему Цент. – Свобода выбора давно изжила себя, как и еще целый ряд свобод. Ведь что такое, по сути, свобода?
Рассуждая, Цент пошел вперед по лесной дороге. Владику ничего иного не оставалось, кроме как последовать за своим господином.
– Свобода, это возможность быть собой, – ответил он.
– С этим согласиться не могу, – покачал головой князь. – Если каждому позволить делать все, что заблагорассудится, то многие ли тогда станут работать в полях и на фермах? Да и потом, чтобы быть собой, нужно точно знать, кто ты. Понять это. И понять правильно. Ведь тут и ошибиться недолго. А ошибка может повлечь за собой настоящую катастрофу. Вот подумает какой-нибудь недалекий балабол, что он вождь и лидер, взбаламутит народные массы призывами пламенными, а дальше что? Куда он их, дурень этот, поведет? В какое светлое будущее? Он сам туда дорогу не знает. А народ-то уже взбаламучен, уже на низком старте. Все ждут, когда же оно, светлое будущее, грянет. Когда их, горемычных, величием окатит. Когда, наконец, с колен поднимутся. Все дела побросали, ни за что приниматься не желают. Ждут себе и ждут, год за годом. Ну и чем, по-твоему, хорошим это может завершиться? Ничем, разумеется. Потому и говорю, что прежде, чем свободу человеку давать, нужно понять, кто он и на что годен. Кто-то, например, думает, что он крутой перец, и достоин величия. А на деле он лох обычный, и место ему в поле с лопатой в руках. Что нужно делать? Правильно – отправлять в поле. Если придется, то методом насильственного принуждения. Откажется работать – сечь. Ну а если человек крут и конкретен, ему, понятное дело, почет и уважение, перед ним все дороги открыты. Это, я считаю, более совершенный и прогрессивный вид свободы. Тут тебе не просто анархия, что хочешь, то и делай, тут научный подход.
Владик внимательно слушал Цента, и понял для себя лишь одно – тот величает свободой обычную тиранию, власть силы, и нарекает прогрессивной систему, при которой крутые перцы, вроде него, ведут паразитический образ жизни, эксплуатируя народные массы.
Заметив, что слуга молчит, Цент подумал, что тот имеет дерзость не согласиться с его видением мира.
– Смотрю, ты иного мнения, – произнес он недобрым тоном.
– Нет, нет, ты во всем прав! – быстро сказал Владик. Согласно своду законов Цитадели, несогласие с лидером нации хоть в чем-либо считалось тяжким преступлением и каралось так, что мало не казалось. Процедура наказания состояла из трех стадий, и, как слышал Владик, до третьей стадии пока что никто не дожил.
– Я долго и напряженно размышлял о сути бытия, – вновь заговорил Цент, – и мне открылось немало мудрых вещей.
Легко было думать о сути бытия, целыми днями пиная баклуши и обжираясь шашлыком. Впрочем, Владик, без выходных вкалывая в поле последние полтора года, тоже кое-что понял об этом бытии.
– Думаю, прежний мир, при всех его достижениях, был устроен неправильно, – высказал свое мнение Цент. – Более того, начинаю подозревать, что именно его неправильность и спровоцировала пробуждение древних богов.
– Но ведь это не так, – не удержавшись, возразил Владик. – Богов пробудили люди. Не все люди вообще, а конкретные. Вина на них, а не на всем человечестве.
– Презумпция невиновности, – кивнул головой Цент. – Еще одно заблуждение старого мира. Мы не потащим в будущее весь этот бесполезный хлам. Пойдем вперед своим путем. Иным.
– Каким? – вздрогнул Владик. Зная Цента, он боялся даже представить тот путь, каковым этот свирепый истязатель собирался повести остатки рода людского.
– Иным, – загадочно ответил князь Цитадели. – Я уже давно работаю над новой концепцией мироустройства, но до конца сего эпохального труда еще далеко. Однако кое-что уже успел набросать. Называется все это дело: «Научный крутинизм».
От комментариев Владик удержался, но, судя по всему, на его лице что-то такое проступило, что не укрылось от всевидящего взора правителя.
– Да, согласен, название не очень, – согласился тот. – Есть другой вариант, более развернутый и конкретный. Звучит так: «Концепция нового мирового порядка, или почему крутые должны кушать плов и шашлык, а лохи пахать и помалкивать».
– И в чем суть концепции? – поинтересовался Владик, хотя многое ему стало ясно уже из одного названия.
– Ну, я, вообще-то, пока что только название придумываю, – признался великий мыслитель. – За саму концепцию еще не брался. Отвлекают постоянно, то тем, то этим. Бывало, лежишь себе на диванчике, кушаешь пирожки с ливером, попиваешь пиво, мыслишь о великом, а тут подбегают к тебе всякие, и давай мозги сокрушать – надень штаны, хватит лежа жрать, причешись, побрейся, почисти зубы….
И Цент гневно сплюнул на обочину.
– Что можно взять с этих недалеких людей? – продолжил он. – Не умеют мыслить глобально. Видят только то, что у них перед носом, а дальше и не смотрят. Я же, как вождь возрождающегося человечества, зрю в далекое будущее. И чем дольше зрю, тем четче осознаю, что залог грядущего процветания кроется исключительно в строгом разделении общества на крутых и лохов.
– Но ведь человечество это уже проходило, – напомнил Владик. – Классовое деление….
– Я тебе не о классах толкую, тупая твоя голова! – повысил голос Цент, чем едва не опрокинул слугу в обморок. – Прежде люди делились на знать и чернь, на богатых и бедных. Это было. А вот на крутых и лохов никогда не делились. В благословенные девяностые была предпринята попытка, но она сорвалась происками темных сил.
– Но я не понимаю, в чем отличие твоей концепции от того, что уже было, – признался программист.
– То, что ты слаб умом, я понял еще в день нашего знакомства. Вообще не знаю, зачем я веду с тобой столь многомудрые разговоры. Разве твой скудный разум способен понять все величие и грандиозность моего замысла, всю его прогрессивность и все ожидаемые выгоды? Разве можешь ты понять, какое благоденствие наступит, когда общество строго разделится на крутых и лохов? Только представь – крутые живут в состоянии непрерывного блаженства, отдаются праздности, вкушают изысканные блюда. Их жизнь похожа на сказку. А лохи, в это время, работают, трудятся в поте лица, вкалывают, не ведая выходных и отпусков, за что получают трижды в день миску безвкусной баланды. Разве можно вообразить себе мир прекраснее?
– Но что в этом нового? – не унимался Владик.
– Какой же ты тугодум! Новое то, что прежний мир делился на богатых и бедных, на знатных и незнатных, на умных и глупых. И все это ни к чему хорошему не привело. Я же построю мир, в котором человечество разделится на две фракции: по одну сторону крутые перцы, по другую лохи безмолвные. Что может быть более справедливым? Если человек крут, то заслуживает достатка и благополучия, и не должен он позорить себя физическим трудом. С другой стороны, каково еще предназначение лоха, как не труд бесконечный и покорность во всем?
– Ну а если лохи будут недовольны? – допытывался Владик. – Если они восстанут?
– В том-то и прелесть лоха, что он не восстает, – усмехнулся Цент. – Восстать может только крутой. А если всем крутым уже хорошо, то некому и восставать. В этом-то и новизна моей модели мироустройства. Раньше ведь почему все шло наперекосяк. Взять те же средние века. Там все определялось происхождением. Но что такое происхождение? Ведь у крутого царя запросто может народиться сын лох. А какой из лоха правитель? Навоз на конюшне разгребать он годен, но стоять во главе государства неспособен. Но монархия, классовое общество. Никуда не денешься. Что уродилось, то и будет править. Как править – догадаться не трудно. И заканчивается правление такого лоха закономерно – смута, революция, пуля в монаршей башке, притом не сказать, что незаслуженная. Или вот взять капитализм. Кто правит? У кого денег больше, тот и правит. Но где гарантия, что капитал обязательно попадет в крутые руки? А если в руки лоха? Тут уж жди беды, ибо лох на то и лох, что ничего-то сделать не может.
– Но как же демократия? – спросил Владик. – Разве выборы не являются справедливым способом избрания правителя?
