Даша, помедлив с минуту, села на прежнее место и сказала:
– Мне кажется, что твой друг принял Тасю не за ту девушку…
– Разберутся, – ещё раз повторил Гарик, который тоже не прочь был остаться наедине с Дашей. А Миха… Ну он же любимец женщин, да и не пьян особо. Разберутся…
– Выпьем – предложил он, заметив, что в бутылке ещё оставалось немного вина.
– Нет настроения, – сказала Даша, напряжённо прислушиваясь, что творится в соседней комнате.
А там было тихо, Гарик даже успел с завистью подумать, как быстро Миха окрутил девчонку. Однако чуть позже послышался неразборчивый басовитый шепоток Михи и более отчётливое Тасино:
– Не надо… Ну не надо же, я прошу! – и уже с громко: – Пусти, я говорю!
И через секунды после этого возгласа будто мокрая тряпка шлёпнулась на дощатый пол – это была пощёчина.
– Ты сдурела что ли, идиотка! – заорал Миха, и тут же мокрая тряпка шлёпнулась ещё раз…
Вбежав в комнату, Даша и Гарик опешили от увиденного: Миха, придавив отчаянно сопротивлявшуюся Тасю к диванной подушке, одной рукой держал её за горло, а другой методично отвешивал пощёчины, получая, впрочем, и ответные, от которых как ни старался увернуться не мог, отчего ярился всё больше и больше.
Даша бросилась на помощь подруге, и принялась колотить потерявшего голову парня, куда попало. Тот не ожидая нападения с тыла, развернулся и сильным ударом отбросил её в сторону. Стерпеть, что приятель поднял руку на понравившуюся ему девушку, Гарик не мог. От его короткого правого хука Миха отлетел в сторону, ударившись головой о сервант, посуда в котором тотчас со звоном попадала. А Тася, вскочившая на ноги, добавила ему, заехав обутой в кроссовку ногой в самое уязвимое у мужчин место.
Миха взревев от боли, ринулся на Гарика, попутно залепив Тасе такую оплеуху, что она рухнула на продавленный диван и, кажется, потеряла сознание.
…Когда позже Миха с разбитыми губой, носом и оцарапанной щекой покидал этот проклятый дом, так и не сумев оставить хоть сколько-нибудь чувствительных отметин на лице вихрастого приятеля своего – бывший боксёр, сволочь, умеет увернуться! – он поклялся убить его. Причём завтра же! Дома у него имелся мощный электрошокер, сначала он отключит этого боксёра, а потом перережет ему глотку. Только так!
Он долго искал вокзал, однако, как выяснилось, шёл не в ту сторону. Когда же всё-таки отыскал невысокое здание с четырёхугольной башенкой, электрички уже не ходили, движение замерло. Да и, как выяснилось чуть позже, денег на билет у него не было, всё потратил на этих….
Он крепко выругался и пообещал, что они ещё очень пожалеют о том, что сегодня случилось. Ишь, строят из себя целок, шлюхи поганые! Ничего, вы ещё попомните Миху Матушкина, грозил он, устремив свой взор в тёмное, безлунное небо.
Может ещё и сегодня он рассчитается с Гариком. Подкараулит у дома и врежет по загривку какой-нибудь железякой. Против лома, как говорится, нет приёма, будь ты хоть чемпион мира по боксу!
У здания вокзала он пробыл недолго. Завидев полицейский патруль, благоразумно решил не попадаться им на глаза. И быстро пошёл прочь от вокзала, выбирая наименее освещённые улицы.
4
Уже перевалило за полночь, а спать всё ещё не хотелось. Как на грех днём зачем-то выспался!
После очередной безуспешной попытки заснуть, подумалось: а не махнуть ли прямо сейчас, не дожидаясь утра, на дачу в Малаховку, где его ждут Стёпка с Ириной Викторовной? Правда, уговор был, что приедет он часиков в восемь-девять. Но ведь не заругают же его, если он и раньше срока явится!
Не долго думая Шорин откинул одеяло, привстал с кровати и тут же сел обратно. Куда ж это он ни свет, ни заря поедет-то? До Малаховки минут пятьдесят, и того меньше по ночным пустынным дорогам, приедет, все спать ещё будут. И как он на дачу прорвётся? Ключей ни от калитки, ни от дома у него нет, Елена постаралась. Не барабанить же в двери. И своих перепугаешь, и всю округу перебудишь, собаки забрешут…
Шорин опять лёг, укрылся одеялом.
И тут новая идея взбрела в голову. В детстве каждое лето проводил он на даче у деда с бабкой. Дача эта, вернее дачный посёлок притаилась среди леса, неподалёку от Одинцова, уютного подмосковного городка.
Время, проведённое на даче, Шорин всегда считал лучшим временем детства. Когда деда не стало, одно серьёзное ведомство забрало дачу себе, потому как дача и принадлежала этому серьёзному ведомству.
С тех пор, как Шорин провёл там своё последнее лето, минуло более тридцати лет. И теперь подумалось, а не съездить ли ему туда? Столько лет думал об этом, да всё дела не пускали. А теперь – отпуск, отличная возможность осуществить давнюю мечту. Времени – вагон и маленькая тележка. Пока доедет уже рассветёт: июньские ночи короткие. А из Одинцова сразу в Малаховку, как раз тогда и сынишка, и Ирина Викторовна уже проснутся. Идея?
Из дома Шорин вышел затемно. Сквозь синюю небесную шаль ещё только-только начинали просачиваться бледные как воск капельки рассвета. Было тихо. Горели фонари, под которыми роилась мошкара. Шагать Шорину пришлось до соседнего дома, вытянувшегося вдоль улицы – рядом со своим домом припарковаться он не смог, всё было занято.
Выехав на Первомайскую улицу, притормозил в раздумье: куда? На кольцевую или через центр? Решил – через центр, той дорогой, которой его прежде возили на дачу. Новый Арбат, Кутузовский, Можайское шоссе, а там уж и Минское…
Дорога была почти свободна, Шорин летел с ветерком, правда у постов ГАИ на всякий случай притормаживал.
Через несколько километров свернул с шоссе на неширокую асфальтовую дорогу, которая должна была вывести его к дачному посёлку. Дорога слегка петляла, по обеим сторонам её стоял лес. Тут были и стройные белотелые берёзки, и жёлто-зелёные стволы осинок просвечивали сквозь трепетные листочки, и пышные разлапистые ели, и высокие, стройные сосны, кроны которых, казалось, задевали за облака. Лес то подбегал к самой обочине, то отступал за неглубокие канавки, шедшие вдоль дороги.
Совсем уже развиднелось, солнце, словно встав на цыпочки, выглянуло из-за макушек высоченных сосен. Шорин заволновался, но теперь волнение это было понятно, он ехал на свидание со своим детством! Самой малой малости было достаточно, чтобы воскресить в памяти давно и вроде бы прочно забытые события, разговоры, знакомые когда-то лица…
Ребятни в посёлке, той, что годами была вровень с Шориным, хватало. Тотчас вспомнился Сашка Татаров, парнишка с русой, падающей на глаза чёлкой и торчавшими как локаторы ушами. Другой Сашка – Поляков, худой и сутулый, как старый дед. Андрейка Пендриков, по прозвищу Пендрик, большеголовый задумчивый мальчик, неумелый врунишка Виталька Кучеренко, кругленький и неловкий мальчуган, во всех играх бывший последним…
Были и две девочки, двоюродные сёстры Бабакины, смуглокожая Иришка-хохотушка и Маришка-задавака с тёмными миндалевидными глазами.
Иришка была своим парнем, даже в футбол с ребятами гоняла, а Маришка стояла в сторонке и осуждающе смотрела на сестру.
Когда Шорину было лет десять, он впервые поцеловал девочку. Ходили как-то по грибы, и попали под дождь. Так случилось, что они оказались рядом с Иришкой и, укрывшись под каким-то деревом, они прижались друг к дружке: громыхнул гром. И тут он попросил разрешения поцеловать её, она разрешила. Дрожащими губами прикоснулся он к её холодной, пахнувшей дождём и почему-то яблоками щеке…
Ночью, укрывшись с головой одеялом, он с удивлением подумал, почему это взрослым, он видел это в кино, так нравится целоваться? Ведь ничего особенного в этом нет.
…На выходные в посёлок приезжали родители, а вместе с ними и какие-то родственники, дальние и не очень. Ребятне привозили разные вкусности, которые они ели, выходя на улицу, хвастая у кого что. Впрочем, не жадничали, давали друг другу попробовать свои лакомства.
А взрослые тем временем собирались за длинным столом у кого-нибудь на даче – им необходима была разрядка после напряжённой трудовой недели.
После застолий нередко играли с ребятишками в мяч. Пинали его сперва нехотя, но, войдя в азарт, заводились не на шутку. Однако ненадолго, время, проведённое за столом, сказывалось. Подвыпившие мужики промахивались мимо мяча, падали, под весёлый хохот наблюдавших за действом женщин, а потом и вовсе останавливались, тяжело дышали и утирали обильно выступавший на лицах пот. Ребятня же, продолжая носиться по полю, забивала голы, победно вскидывая вверх загорелые ручонки.
Выходные кончались быстро и вновь в посёлке оставались лишь всегдашние его обитатели: старики да неработающие матери, коих было немного. И ещё был дядя Петя, поселковый комендант, невысокий лысый человек с торчавшими из ушей жёсткими рыжими волосами. Он ходил по посёлку с огромной связкой ключей в руках и постоянно осматривал колодец, водокачку, отхожие места, проверяя, всё ли так как нужно. Встретив кого-либо из дачников, непременно затевал разговор о том, хорош ли будет в этот год урожай яблок и слив.
Кто-то из мальчишек, кажется. Пендрик, сочинил про него частушку:
Дядя Петя-комендант
Нацепил на попу бант,
Разноцветный и красивый
Пахнет яблоком и сливой.
Причём тут был бант, никто не знал, но частушка ребятам понравилась, хохотали до желудочных колик, и даже Маришка скривила красиво очерченные губы в подобие улыбки.
Эти и другие воспоминания одно за другим всплывали в памяти Шорина, по мере приближения к посёлку, до которого оставалось уже совсем чуть по его расчётам.
5
В этот ранний час машин на дороге было немного. С тех пор, как Шорин свернул с Минского шоссе к дачному посёлку, навстречу ему попался лишь старенький жигулёнок, тарахтевший так, что переполошил едва ли не всех пернатых обитателей леса.
А ещё обогнал его на крейсерской скорости красавец «лендровер»
Но вот лес отбежал от обочины и Шорин увидел в образовавшейся низине серую, как свинец гладь пруда. Он сбросил скорость и неспешно проехал по насыпному мосту, границы которого с обеих сторон сторожили серовато-белые пузатые столбики. Метров через десять он съехал на песчаную дорожку, спускавшуюся к пруду, и остановился сразу за невысокой пушистой ёлочкой. Некоторое время сидел не шелохнувшись, пытаясь унять охватившее его вдруг волнение. Было тихо, только в придорожной травке стрекотали кузнечики.
