Люди без прошлого

Паника в умах царила нешуточная. «Задницей чую, – расстроенно бормотал Микульчин, – это последний гвоздь в крышку нашего гроба».

Дом располагался на краю Заречной улицы – действительно, за рекой. До озера – километра три. Зато излучина Каинки, поворачивающей на север, – почти под боком. Край города, но район не депрессивный. Асфальт до самого тупика, окрашенные ограды, опрятные дома, плодовые деревья в садах – просто визитная картинка советского провинциального городка.

Под деревом, нависшим над дорогой, прохлаждалась патрульная машина. На другой стороне дороги собрались «неравнодушные граждане». У калитки нервно мялся опухший старший лейтенант – местный участковый Молчанов. Еще один тип, в штатском, сравнительно молодой, в нелепых очках, как бедный родственник, топтался в стороне.

– Это товарищ Науменко, – простуженным голосом объяснил участковый. – Тот самый, что обнаружил тела. Осторожнее на крыльце, товарищи, этот гад там все заминировал…

– Знаешь потерпевших? – спросил Микульчин.

– Не особо, – Молчанов смутился. – Чего их знать – благополучная семья, ребенка воспитывают… воспитывали. У меня вон – сиделый контингент, тунеядцы, хулиганы, граждане алкоголики… А к обычным людям мы и не присматриваемся. Нормально жили, и соседи о них хорошо отзываются. Герасимов главбухом на автобазе трудился – разве шантрапу назначат на такую должность? Вы это самое, товарищи… – участковый оторвался от калитки, – если пообедали, то лучше туда не ходите, я предупредил…

Крыльцо было забрызгано свежими рвотными массами. Пришлось лавировать по одному. Икнул Борис, замешкался, решил пропустить товарищей.

От увиденного волосы вставали дыбом. Кровь в этом доме текла рекой. В горнице – мертвая женщина – еще не старая, до пятидесяти, с распущенными волосами, в длинной ночной сорочке. В искаженном лице сохранились остатки привлекательности. Ее били холодным оружием в грудь, в живот – били яростно, с садистским упоением. Нижняя часть лица тоже под кровавой маской – изо рта текло в процессе экзекуции. Ноги жертвы были вытянуты, руки сведены по швам – и это смотрелось страшнее всего. Кровь, как и в доме Таманского, была повсюду, а под телом ее натекло целое море. Ступать приходилось на цыпочках, чтобы не испачкаться.

В спальне на полу лежал мужчина в полосатой пижаме. Он был чуть старше своей супруги, коротко стриженный. Лицо оскалилось, матово поблескивали прокуренные зубы. Похоже, сопротивлялся, но схватку проиграл. Завершающие удары преступник наносил в левый бок, кромсал почку, селезенку. Ноги покойного находились под кроватью, руки были скручены, пальцы растопырены. Промокла от крови упавшая с кровати подушка.

За стенкой находилась детская комната. Заходить в нее вообще не хотелось, уже насмотрелись. Мальчуган лет одиннадцати лежал на кровати, укрытый одеялом, словно спал. Глаза его были закрыты. Край одеяла промок от крови. Казалось, в этом положении его и умертвили. Но у окна валялась перевернутая табуретка, по настольной игре, разложенной на полу, кто-то потоптался. Шторы на окнах были частично раздвинуты.

Ком стоял у горла. Нервы у Микульчина оказались крепче, он отогнул одеяло. Мальчику нанесли всего один удар, больше и не требовалось – в горло. На шее густел кровяной наплыв – жутковатое «осиное гнездо». Выносить это было невозможно. Павел вышел из детской. Остальные потянулись за ним.

На улице жадно закурили, стали ждать криминалистов. А те не спешили. Участковый опросил очкастого Науменко, записал показания, отпустил бедолагу. Тот, озираясь, припустил к калитке.

– Пустовать будет долго… дом-то, – грустно произнес участковый. – Вся улица к вечеру будет в курсе. Кто в своем уме вселится туда, где зверски убили целую семью… Держите, – он сунул Микульчину исписанный лист, – показания Науменко и его координаты. Вызывайте, если понадобится. Я вам еще нужен?

– Иди, – отмахнулся Микульчин.

«Допивай», – мысленно добавил Павел.

Дополнительного приглашения не требовалось – участковый испарился в ту же минуту. Криминалисты задерживались.

– Мужчина, труп которого лежит в доме, в среду утром вертелся у РОВД, – сообщил Павел. – Хотел зайти, но не решался, мучился, неприкаянно болтался. Противоречия терзали человека…

– Серьезно? – насторожился Микульчин. – Почему не подошел, не затащил его в отдел? Помогли бы гражданину принять верное решение. И сам сейчас был бы жив, и баба его с пацаном.

– Откуда я знаю? – огрызнулся Болдин. – Задним умом мы все сильны. Чекалин отвлек – подкатил на своем драндулете, давай на жизнь жаловаться. Потом смотрю: мужик уже пропал, передумал, наверное.

– Я виноват? – буркнул Чекалин. – Кстати, Павел прав, когда я въезжал, какой-то тип у ворот отирался. Вроде похож, хотя я особо не всматривался. Глаза у него еще такие, с раскосинкой…

– Убийца – наш, вот увидите, – констатировал Болдин. – Продолжается банкет…

– Наш, не наш, – проворчал Микульчин. – Любишь ты, Болдин, забегать вперед. Короленко дождемся, тогда и будем делать выводы. Есть картинка в голове – что произошло?

– Дождевик искать надо, – отозвался Павел. – Тот же случай, что с Таманским и Заварзиной. Здесь окраина, соседей мало, на востоке их вообще нет. Мог оставить машину в лесу, сам пришел сюда… Где собака, кстати? – Он кивнул на пустую собачью будку посреди двора и валяющуюся там же цепь.

– Сдохла две недели назад, – заявил Чайкин, успевший перекинуться парой слов с соседкой за оградой. – Здоровый был у них волкодав – лохматый такой, черный. Не сказать, что злой, но впечатление производил. Просто помер от старости. В лес его свезли, похоронили. Павлик, их пацан, рыдал навзрыд – привязался к псине…

– Тогда понятно. Прошел беспрепятственно, дверь открыл своим ключом…

– Это как? – перебил Чайкин.

– Это почти факт. Может, знакомы были, часто в гости приходил. Ну, и сделал слепок. Или выкрал – не знаю. Криминалисты пусть поколдуют. Могу ошибаться, но следов взлома на замке не видно. Дверь прочная и замок надежный – не халупа гражданки Заварзиной. И сама изба добротная, стены толстые, окна двойные – соседи могли слышать шум, но вряд ли поняли, что происходит. Вошел, вытер ноги о коврик или даже разулся, чтобы не оставлять следов. Их там и нет, верно? Супруга что-то услышала, мужа не добудилась, вышла в горницу. Там и подверглась нападению, преступник ударил ее пару раз, чтобы обездвижить. Кинулся в спальню – там муж как раз поднялся. Атаковал, нанес серию ударов. Мужик агонизировал уже на полу – с чего бы тогда ноги оказались под кроватью? Не стал дожидаться, пока он умрет, метнулся в горницу, добил женщину… просто Фигаро какой-то. Сомкнул ей конечности, чтобы выглядела, на его взгляд, пристойно – есть такие эстеты, не смотрите косо. В детской упала табуретка, спохватился, что еще не закончил. Пацан, видать, что-то услышал, испугался, хотел сбежать. Шпингалет в верхней части окна – взрослый дотянется, а пацану сложно. Подставил табуретку, потянулся… Тут и прибежал этот упырь. Придушил, положил в кровать, умертвил и укрыл одеялом… Может, стыдно стало, – Павел передернул плечами. – Извращенец, сука… Никогда не задумывался, что ими движет, о чем они думают.

– Маньяк какой-то, – зачарованно прошептал Борька Чайкин. – Но он же убивает не просто для того, чтобы убить?

– Нет, конечно. У душегуба есть цель. Бобров, Таманский и… этот, как его, Герасимов. Остальные жертвы – вынужденные. Ребенка мог бы и не убивать, тот вряд ли видел в темноте его лицо… но убил. Действует, повторяю, по плану, не просто так, но убивать ему нравится, по крайней мере, он не видит в этом ничего предосудительного. Наносит беспорядочные удары… хотя с моим малолетним тезкой поступил по-другому. Ушел он через окно в горнице, обратили внимание? Оконная рама задвинута в створ, но на шпингалет не заперта…

Прибыли эксперты с постными лицами, прошествовали в дом. Минут через десять Петр Анисимович вышел покурить на крыльцо. Шумно выдохнул, окутал себя спасительным дымом.

– Поздравляю, товарищи, это уже через край, не находите? Как выражаются в уважаемых кругах нашего общества, полный беспредел. Бывшие и действующие, так сказать, уголовники детей не убивают, у них есть представления о морали. Таких на зонах … ну вы знаете. Отвечаю на ваши немые вопросы. Манера та же, орудие убийства – то же, значит, и исполнитель, вероятно, тот же. Подробности – отдельно. Смерть наступила, предположительно, незадолго до рассвета – от трех до пяти часов ночи. Ищите окровавленную одежду, убийца не мог ее далеко унести. Он действует в тех же перчатках – пыльца видна даже невооруженным глазом. Больше сообщить нечего. Пойду, еще поработаю, – он раздавил окурок о кованую нашлепку на двери, выбросил в тазик под крыльцом и удалился.

До отдела добрались только через час. Сидели подавленные, окуривали помещение. Отгремела буря в исполнении майора Ваншенина: «Ну что, довольны, гвардии бездельники, оперативники хреновы! При вашем попустительстве население города стремительно сокращается – надеюсь, вы заметили? До детей дошло, это уму непостижимо! Вы курите, курите, ничего страшного, подумаешь, тройное убийство вдогонку за теми тремя – ведь все уже случилось, куда торопиться?»

Язвил он недолго, потом сник, махнул рукой и побрел к себе в кабинет. Дым в отделе висел коромыслом, уплотнялся, разъедал глаза. Открытые окна не спасали. Микульчин выглядел отстраненным, много думал, создавалось впечатление, что он находится далеко от текущего момента. Спохватился, обнаружив недоуменные взгляды, принял рабочий вид, стал перебирать лежащие на столе документы.

– Итак, Герасимов Алексей Гаврилович, 1922 года рождения, уроженец деревни Сырки Тамбовской тогда еще губернии… Супруга Людмила Кузьминична, 1924 года рождения, сын Павел, 11 лет, ученик пятого класса 3-й общеобразовательной школы. Герасимов работал бухгалтером на автобазе, по отзывам – нормальный, хотя и не общительный, но добросовестный работник. Людмила Кузьминична трудилась в канцелярии районного Совета народных депутатов, характеристики с работы положительные. В партии не состояли. Паспорта обоим поменяли уже здесь – в 1967-м и 1969-м годах… Что еще известно на текущий момент?

– В Плиевске проживают около трех лет, приехали с Дальнего Востока… – начал Чайкин.

– Откуда? – изумился Микульчин.

– Ну да, вы не ослышались. Город Артем Приморского края. Пока это все данные.

– Ну, точно висяк, – прошептал Максимов.

– А ведь Герасимов что-то знал, – напомнил Павел. – Хотел сознаться, обезопасить себя и своих близких. Был в курсе, что погибли Таманский и Бобров, догадывался, кто станет следующим. Но духа явиться с повинной не хватило – результат мы наблюдаем. Досадно, все могло закончиться еще позавчера. Всю голову сломал, – признался Павел, – что этот человек хотел нам сообщить?

– Уже не узнаем, – отрезал Микульчин. – Что еще?

– Нужно отправлять запрос в город Артем, – сказал Чекалин, – который вообще где-то у черта на рогах, на другой планете. Хорошо хоть не в Японии… Но, чувствую, упремся в очередной туман прошлого, только время потеряем.

– У Герасимова в гараже есть машина, – сказал Чайкин. – Не черный, конечно, кабриолет, всего лишь «Москвич», но на ходу. Иногда Алексей Гаврилович ездил на нем на работу. В другие дни предпочитал общественный транспорт – до автобусной остановки двести метров. Жилище Герасимовых телефонизировано. Жили не голодно, тихо-мирно, глава семьи практически не пил – только по праздникам, любил возиться по хозяйству, собственными руками собрал парник…

– Золотой человек, – оценил Микульчин. – И у кого только рука поднялась?

– Соседей негусто, – продолжал Чекалин. – Некая Агриппина Ильинична, женщине 60 лет, но еще бодрая. Есть муж, но на него я бы не рассчитывал – у него беда со зрением, со слухом, а еще с головой – регулярно теряет память. Доводят нас, в общем, бабы… Простите. Гражданка уверяет, что вчера к Герасимовым никто не приходил – во всяком случае, пока она находилась в огороде. О соседях плохого сказать не может, люди как люди. Павлик в меру капризный, мальчик домашний, не ангел с крылышками, но знает такие слова, как «здравствуйте» и «спасибо». Узнав, что все погибли, женщина разрыдалась… Вчера все было как обычно. Павлик сидел дома, играл во дворе, родители вернулись только вечером. Никакой ругани, скандалов – образцовая семья. Память у Агриппины Ильиничны сегодня буксует, вспоминает с трудом – надо бы еще раз ее спросить, может, что и вспомнит.

– Кто вторые соседи?

– Одинокая женщина через дорогу. Лет сорок-пятьдесят. Работает фельдшером на станции скорой помощи, вчера в восемь вечера заступила на смену. Свидетель, мягко говоря, хреновый. Утром надо ее опросить, но – сами понимаете… Других соседей фактически нет, их дома далеко.

– Агриппина Ильинична не слышала ночью шум? – засомневался Болдин. – Пусть толстые стены, двойные оконные рамы – и все-таки. Убийца кромсал людей, они кричали, звали на помощь, тот же Павлик не мог молчать…

– Проснулась перед рассветом – чувство неясное беспокоит. Вроде шумели, или сон такой приснился. Повертелась – давай дальше спать. Странная она какая-то, косит иногда под дурочку, словно что-то недоговаривает…

– Мужа бы проверить, – подал дельное предложение Максимов. – А что вы так смотрите? У человека нелады с башкой, мало ли что шибануло. Голоса явились или еще что. Встал по-тихому перед рассветом, вырезал соседскую семью. А жена его покрывает.

– А до этого убил Боброва и Таманского, – вздохнул Микульчин. – А заодно старушку Заварзину. И не беда, что ни хрена не видит и не слышит, главное, голоса в голове. Владимир, ты бы лучше помолчал, если сказать нечего.

Максимов смутился, опустил голову.

– И что сидим? – начал раздражаться капитан. – Может, поработаем? Половина рабочего дня, как-никак, впереди.

Повторная беседа с соседкой не принесла результата. Супруг, вдобавок к перечисленному, еще и плохо ходил. Прошел, прихрамывая, из комнаты в комнату, вяло поздоровался, но не стал утруждаться пониманием происходящего. Вряд ли соседка что-то скрывала, но, возможно, малость недоговаривала, опасалась за свою семью. Посторонних она вчера точно не видела. Алексей Гаврилович казался озабоченным, взялся что-то копать, потом бросил. На супругу голос не повышал, и она не ругалась. А вообще, посетители случались. То с работы кто-нибудь приходил, то еще откуда. Описала женщину (та, скорее, к Людмиле приходила), незнакомого мужчину, нанесшего визит с неделю назад, – в описании последнего угадывался Бобров, и это подтверждало версию, что всех убитых что-то связывало. Но полагаться на свидетельства соседки явно не стоило – зрение сильно сдало за последние годы…

Ушел запрос в город Артем, мгновенного ответа ждать не стоило. Отвечать будут официально, с соблюдением всех бюрократических проволочек.

Короленко подтвердил – раны нанесены тем же стилетом. И перчатки знакомые. Почему их использует убийца? Не знает, что они «сыплются»? Демонстративно, в качестве насмешки? Дескать, вот вам улики, что же вы сопли жуете?

Под деревом на опушке, к востоку от города, обнаружили окровавленную брезентовую накидку с капюшоном. Похожие плащ-палатки использовали советские солдаты в годы войны. Их и сейчас можно было приобрести в магазинах рабочей одежды – дефицитом товар не был. Убийца сгреб мох, сунул в ямку плащ, утрамбовал, а потом завалил обратно. Глазастый милиционер заметил, что место утоптано, и быстро выявил улику. Неподалеку проходила грунтовка – там нашли резиновые сапоги 45-го размера, явно «на вырост». Вывод напрашивался неутешительный. Сделав дело, убийца отправился в лес, там переоделся, переобулся, а дальше – либо сел в машину, либо окольной дорогой вернулся в Плиевск. Экспертам передали свежие улики, их приняли со скепсисом, предупредив, чтобы губы не раскатывали. Давно понятно, что убийца не дурак. Собственно, открытий и не произошло…

– Все еще предлагаешь работать по пропаже туристов пятилетней давности? – с горькой иронией осведомился Микульчин. – Серьезно, старлей? Наших жертв тогда не было в городе – за исключением, разумеется, старушки Заварзиной. Про историю с утоплением нацистских архивов даже молчу. Ближе будь к земле, старлей. Топай в бухгалтерию автобазы и опрашивай людей. Вдруг всплывет что-нибудь интересное?

Ничего интересного на автобазе не всплыло. Предприятие считалось образцовым, имело переходящий вымпел победителя социалистического соревнования. Во дворе догнивали прицепы и развалившаяся полуторка. На автобазе работало больше трехсот человек. Не сказать, что она была градообразующим предприятием, но в области считалась самой крупной. За предприятием числились более 80 единиц автотранспорта – от гусеничных бульдозеров до смешных мотоциклеток. По убитому Герасимову никто особо не скорбел – закадычными друзьями и тайными воздыхательницами он не обзавелся. Но растерянность чувствовалась. Люди смотрели круглыми глазами, кто-то сокрушался по утрате такого ценного работника, других поразила гибель ребенка. Его-то за что? То есть остальных, по этой логике, было за что.