Смертельно прекрасна

– Но поспорила ты с Мэттом.

– Да.

– И именно он высокий, черноволосый и голубоглазый, верно?

– Ох, лучше бы я тебе ничего не рассказывала, – я закрываю ладонями лицо и не могу сдержать стон. Черт, сердце колотится как сумасшедшее! Этот разговор явно выбивает меня из колеи.

– И, кажется, именно он встречается с Джиллианой Хью – дочерью пастора.

– Откуда ты все знаешь? – удивляюсь я.

– Городок-то маленький…

– Собираете слухи? Теперь я хотя бы в курсе, какое у вас с тетей Норин хобби.

– И что на кону?

– В смысле?

– На что вы поспорили? – Мэри довольно ухмыляется и кивает: – Рассказывай, у нас с тобой не должно быть секретов, Ари! По части мальчиков я просто гуру.

– Мне не нужны советы по части мальчиков, – смущенно отвечаю я. – К тому же мы с ним толком и не спорили. Просто так, к слову пришлось, и я решила попробовать.

– Ох, осторожнее, моя милая.

– В каком смысле?

Мэри-Линетт грустно улыбается и кладет ладонь поверх моих замерзших пальцев:

– Самое светлое сердце становится темным, когда его разбивают.

Не понимаю, откуда столько драмы. Мы же обсуждаем какие-то глупости, а в глазах у тети Мэри целая история. Я недовольно закатываю глаза:

– Мое сердце действительно разобьется… если мы прямо сейчас не закажем пиццу.

Тетя усмехается, а я хитро смотрю на нее. Пусть не думает, что она меня раскусила. Я умею хранить тайны.

Более того, я умею убеждать людей в том, что никаких тайн нет.

На следующее утро, спустившись на кухню, я обнаруживаю на столе записку: «Пицца в холодильнике, и да, я никудышная тетя».

Улыбаюсь и сажусь за стол. Прошла неделя, а такое чувство, что целая вечность. Я уже забыла, как выглядел мой прежний дом, какого цвета были обои на кухне, сколько горшков с анемонами стояло на крыльце… Я не помню запаха маминых духов, названий любимых книг Лоры и рычания двигателя папиной машины. Я забываю – и это страшно.

Я понимаю, что только мысленно я не смирилась с потерей, тогда как уже давным-давно живу дальше. Я боюсь сказать «мне лучше», потому что это не просто предложение. Это будет предательством по отношению к тем людям, которых я любила и которых больше со мной рядом нет. Я предаю их. Предаю память о них. Мама и папа, Лора превращаются в призрачные силуэты. Боюсь, что однажды, вытянув руку, я наткнусь на пустоту, мне больше не за что будет ухватиться.

Воспоминания стираются. Как и все в этом мире: обида, боль, радость. Живешь ради мгновений, которые в скором времени исчезнут из памяти. Живешь ради призраков. Пора опомниться и перестать гоняться за молниеносными секундами.

Мотаю головой, отгоняя печальные мысли, и в очередной раз пытаюсь взять себя в руки.

Я достаю из холодильника пиццу, наливаю апельсиновый сок. Сегодня пробы в эту чертовую команду поддержки. Надеюсь, обойдется без жертв. На что я жалуюсь? Сама записалась.

Сегодня дома поразительно тихо, слышно лишь тиканье старинных часов.

«Дома» – интересно, когда это место стало мне домом? Странно. Быстро же я привыкла к тому, к чему люди привыкают месяцами. Может, дело в том, что здесь жили и моя мама, и ее мать. Десятки поколений Монфоров рождались и умирали в этом особняке. И, как бы жутко это ни звучало, но данный доисторический склеп – мое родное пристанище.

Не хочу больше думать о том, как много смертей знали эти стены, как много слез увидели зеркала. Просто ставлю тарелку в мойку и быстро выхожу.

Чем больше я думаю об этом месте, тем паршивее мне становится.

В школе на меня смотрят настороженно. Эти взгляды дико раздражают, но я упрямо пытаюсь не обращать на них внимания.

После четвертого урока я бреду в западное крыло, где расположен спортивный зал. Уже за поворотом я чувствую запах пота, рвущийся из раздевалок. Самое смешное, пожалуй, в том, что я соскучилась по этому запаху. Мой мозг помнит: когда я занималась гимнастикой и до вечера тренировалась в зале, дома все было хорошо.

В раздевалке девушки сканируют меня недоуменными взглядами. Господи, дай мне терпения не свернуть им шеи. Они такие настырные. Неужели нечего больше обсудить?

– Блэк? – звучит низкий голос, и я понимаю, что около стены стоит тренер, записывая что-то в свой блокнот. Останавливаюсь перед ней:

– Да.

– Ты как раз вовремя.

– Я оченьдисциплинированная, – улыбаюсь я, почему-то вспомнив слова Мэтта.

Однако тренер поднимает серые глаза и грозно смотрит на меня. Ладно-ладно, шутки с ней отпускать не стоит. Уяснила.

– Переодевайся. Форма в тринадцатом шкафчике.

– Уже? Но я ведь не проходила отбор.

– В твоем деле написано, что ты занималась гимнастикой пять лет.

– Ну да.

Женщина захлопывает блокнот, кивает квадратной головой и на ходу сообщает:

– У меня центровая подвернула лодыжку. Встанешь на ее место.

И все? Тренер уходит, девушки снуют туда-сюда. Я гляжу на них и думаю: еще есть возможность убежать и не натягивать эту уродливую синюю форму! А потом мне становится грустно. В конце концов, надо как-то заполнять будни, а я ничем, кроме гимнастики, не занималась.

Я скептически осматриваю форму: короткую пышную юбку и топ. Что ж, могло быть и хуже. Или не могло? Усмехаюсь и одеваюсь, прокручивая в голове варианты следующих нескольких часов моей жизни.

Завязываю волосы в хвост, оттягиваю вниз юбку, которая, естественно, длиннее не становится, и выхожу из раздевалки. Все занимаются на улице. Это мне приходится по вкусу, на солнце так хорошо. Прикрываю глаза и глубоко выдыхаю.

– Ты стоишь на беговой дорожке, – говорит мне кто-то.

Не знаю, какого черта все решили, что мне можно указывать, но я определенно хочу развеять этот миф. Оборачиваюсь, сжав кулаки, и натыкаюсь на смышленый взгляд какого-то парня. Он стоит передо мной, скрестив руки. На лице играет улыбка, свойственная лишь самоуверенным идиотам, которые, к сожалению, с легкостью покоряли мое сердце в старой школе. И мне ничего не остается, как разжать ладони.

– Я мешаю?

– Смотря кому, – отвечает незнакомец. Он улыбается, а я хмыкаю. Боже, да он со мной флиртует! Забыл, наверное, что я посланник дьявола? – Я Логан.