– Вот ты опять из кильки суп сварила. А я её ненавижу.
– Да тебя не прокормишь. Шёл бы ты на все четыре стороны.
Денис повесил голову. Есть ему больше не хотелось. Мать испортила настроение и аппетит.
«Ну за что она меня ругает? За что я такой нескладный? Может, помолиться надо?» – думал Денис.
Он собрал длинные волосы в хвост, посмотрел на крестик и тихо ушёл.
«Почему, – думал Денис, – когда я стал взрослым и начал работать, я почувствовал свою вину? Будто чем больше живёшь на свете, тем греховнее. Может, я заблудился в своей жизни? Вот и сейчас: нашёл работу в церкви и домой хлеб приношу каждый день, да матушка всё равно ругает. Непутёвый я какой-то. А в церкви мне хорошо. Особенно после работы, когда обедаем. А батюшка! Как он говорит, как говорит! Любой грех забудешь».
Денис шёл на подворье монастыря в Коломенское, где с небольшой бригадой вольнонаёмных рабочих меняли мостовую, отбивали старый камень.
«Сколько лет пролежал камень, – думал Денис, – не одно поколение проходило. Подумаешь и испугаешься, какая это работа – класть мостовую. Другим и уму непостижимо, а с батюшкой-то просто. Вот и сейчас иду, будто кто смеётся надо мной. Неужели столько бесов вокруг, а начну работать и успокоюсь».
Работники уже ждали у подсобного помещения, когда его откроют и выдадут инструменты. Батюшка закончил утреннюю службу и спешил к ребятам. Это был высокий, дородный мужчина, крепкий и широкоплечий.
– С божьим словом легко делается, – говорил он как-то умиротворяющее, что придавало силу.
– Сегодня Иванов день. В деревне все траву дёргают, в поле выходят, это большой праздник. А у нас тоже своя работа. Хоть и не трава.
Ребята начали отбивать камень. И работа пошла.
– Бог всё видит, какие вы, и зачтёт вашу помощь, – сказал батюшка.
– Отец Сергий, – спросил Денис, – а почему мне кажется, что я сильно грешен?
– Это искупить надо свой грех, покаяться. И со временем пройдёт. То, что вы делаете в помощь церкви, – это святое дело. А мы церковь будем строить. Вы можете заказать кирпич со своими именами, и его заложат при строительстве.
– Так мне заказать кирпич со своим именем? – спросил Денис.
– Воля ваша, а помощь Божья.
Денис перекрестился. Работники продолжали долбить мостовую. Денис поторопился за ними. Почувствовал большой прилив сил.
Был тёплый июльский день. На небе ни облачка. И ничто не мешало работать: ни дождь, ни жара. Казалось, за стенами монастыря Денис попал под защитное крыло доверия и надежды. Он не думал ни о деньгах, о которых часто жаловалась мать и которых ему вечно не хватало, ни о еде, которой всегда казалось мало. Буханка хлеба после обеда была единственным его подкреплением. На душе у Дениса было всё же легко и беззаботно. И он думал, что святое дело всегда и обогреет, и накормит, даже малым.
27.08.11
Белая богиня
– Пойдём, посмотрим Белую богиню. Мы как-то замечали уже её. А я ведь, знаешь, и есть Белая богиня, – сказала я Славе, когда мы уходили из некрополя. – Это мой шифр таинства. Суммарное число рождения. Оно чётное, десять. Значит, я Белая богиня. У каждого смертного свой шифр таинства. Это его число рождения и смерти.
– Как ни странно, но это одному только Богу известно.
В сумраке кладбища, среди древоподобных масонских крестов, мы прошли к усыпальнице, куда едва проникали лучи солнца. Там и стояла Белая богиня, играющая со львом.
– Вот она, Грация, богиня веселья и красоты. Она вдохновляет к искусству. У славян она Елена Прекрасная.
– Ты так думаешь, кому же она стоит?
– Имени нет.
– Там похоронена вечность, – сказал Слава.
Тут я заметила, что эта греческая богиня, с обнажённой грудью и полуразрушенная, напоминает мою разбитую статуэтку греческой нимфы. И я сказала:
– Хотелось, чтоб и моя разбитая статуэтка тоже ушла в вечность.
– О чём ты? Я ничего не знаю, – сказал Слава, и я начала свой рассказ.
Я всегда смотрела на неё с каким-то благоговением. Это был гипсовый бюстик гречанки в тунике, обвитой лозой роз, и с венком на голове. Маленькие розочки впились в волнистые волосы и заплелись в кудель. Эта гетера казалась верхом совершенства: тонкий прямой носик, глаза с поволокой и полураскрытый маленький ротик – она, казалось, будто изнывает от жары – длинная лебяжья шея, повёрнутая и чуть склонённая набок и одна обнажённая грудь с соском, напоминающая вишенку. «Идеал, божественная красота, гетера, искусство, достижения», – думала я, когда смотрела на этот бюстик, стоявший на полке. И комната наполнялась какой-то эстетической строгостью.
Её отдала мне мама.
– Это кто, Елена Прекрасная? – спросила я.
– Нет, просто греческая нимфа.
Я вспомнила своего деда, который был художником, и подумала, что надо самой овладеть каким-нибудь искусством, и спросила:
– Откуда она у нас?
– Она старинная. Какие-то печати стоят на ней иностранные. А купил её папа случайно в электричке у пьяницы за три рубля.
– Странно, откуда она была у пьяницы?
В детстве я зачитывалась греческими мифами. Они для меня казались удивительными приключениями, которые впечатляли, будили фантазии и размышления. «Какие же люди были в древние века? – думала я. – Они были трудяги и любили красоту».
Как-то ко мне пришла подруга. Мы сели играть на пианино, и она заметила эту статуэтку.
– Что это за богиня? – спросила она.
– Это просто греческая девушка, – сказала я.
– Она из музея?
– Нет же, купили.
– Я такие видела в музее. Только ещё без головы.
– В музее очень серьёзные исторические вещи, а это отлил из гипса один талантливый художник и поставил печати. Вот, видишь?
– Где только такой художник? Это очень дорогая вещь. А ты так легко о ней говоришь.
– Ладно, поставь, пусть стоит.
Моё взросление было связано с любовью к музыке, прежде всего к классике, и живописи. Я рисовала, играла на фортепиано, читала книги и училась. Но моя мечта стать пианисткой не осуществилась. Я была в отчаянии. Почему? Ведь я была отличницей. Кто так сурово судит? Помню тот день, когда мне выдали документы из приёмной комиссии и я, точно онемевшая от стыда и сбитая с ног, пришла домой в слезах. Невыносимая тоска и пустота наполнили моё сердце. «Неужели мир вокруг меня обрушился? Всё ложь теперь, а где же правда?» – задавала я себе вопросы.
