И в гущу их врывается он смело.
С коней сбивает белых всех подряд!
Как ангел смерти носится по полю.
Он рубит белых рыцарей сплеча.
И снова счастлив он в привычной роли!
И кровь струится в жилах, горяча!
И честь, желая рыцаря умножить,
За подвигом он подвиг совершал,
Но много в поле их, а он устал.
И стали белые его тревожить,
Теснить, колоть, чтоб выдохся скорей,
Пусть он и самый крепкий из людей,
Но есть предел. Пора его стреножить!
И миг настал, когда сыр Ланселот
С мечом своим поднять не мог уж руку.
И он немедля взят был в оборот –
Зажат и связан, и отвезен с луга
В зелёный лес, подальше от боёв.
Когда он спешился, его освободили
И сэру Ланселоту заявили:
«Вы пленник наш. А мужество своё
Вы на турнире славно проявили.
Теперь врага мы в друга превратили.
Побудьте здесь. Но время ведь не ждёт»!
И к замку вновь для битвы поспешили,
И вновь сражались в поле у стены.
Как замка рыцари отчаянно не бились,
Но были вскоре все побеждены.
Сэр Ланселот прегорестно страдает:
«В турнирах ведь никто и никогда
До сей поры меня не побеждал!
И я в плену! Об этом мир узнает!
Я опозорен, а мои грехи
Наверное, безмерно велики»!
Так рыцарь в одиночестве рыдает.
Потом садится снова на коня
По лесу едет, а куда не знает.
Под вечер он, судьбу свою кляня,
В глубокую долину заезжает.
Под яблоней устроил он ночлег
И на ветвях свой щит, и шлем развесил,
Коня пустил пастись и лёг невесел
Забылся, без надежды на успех.
Во сне ночном ему явился старец.
«Сэр Ланселот,– промолвил он, – скиталец,–
Ты верой слаб. Ты снова впал во грех»!
Встал утром Ланселот. Поехал к солнцу.
Часовню видит он, а рядом с ней
Затворницы жильё, и в нём оконце.
В него алтарь часовни виден ей.