Последняя фотография

Над поляной раздался пронзительный, полный ужаса и отчаяния, истошный крик. Черноудин от неожиданности едва не свалился с бревна. Первое, что он увидел, была Ирина Бахтурина: она резко вскочила на ноги, и, показывая рукой в темноту, вся тряслась, и пыталась сквозь рыдания что-то произнести.

– Ира, что случилось?! – Все повскакивали в недоумении.

– Это был он! Это был он! – билась в истерике Бахтурина. – Я еще вчера его узнала. Он здесь, он… он пошел туда… с ребенком. Здесь он! Он не мог далеко уйти. – Она упала на колени и, закрыв лицо руками, стала выть, – не кричать, а выть, словно волчица.

– Не трогайте ее! – приказал Иван. – Отойдите, пусть выкричится. Это истерика, сейчас пройдет, видимо, что-то страшное приснилось, бывает. Не тревожьте ее, давайте пока обойдемся без расспросов.

Ирина действительно через несколько минут перестала рыдать, уселась прямо на землю, обхватила колени руками, пытаясь унять дрожь в теле, и окинула взглядом друзей.

– Простите меня, ребята, – тихо сказала она. – Не знаю, что это было, то ли сон, то ли… Пожалуйста, простите.

Мария подошла к девушке и, присев рядом с ней, обняла ее.

– Ирина, – сказала Маша, тебе не за что извиняться. – Это может случиться с каждым. Любому человеку может присниться страшный сон.

Девушка молча кивала, время от времени всхлипывая, затем сказала:

– Это меня вчерашний грибник напугал, помните, он нам дорогу перешел, когда мы только вошли в лес.

– Он приснился? – испуганно спросила Галина. – И что он сказал?

– Да ничего он не говорил. А, ладно! – махнула рукой Ирина. – Еще раз прошу вас: простите.

– Успокойся, мы все рядом. Если еще раз придет твой грибник, ты только свистни, мы ему таких люлей отвалим, – пошутил Иван, и все рассмеялись.

Ирина, шмыгнув носом, тоже улыбнулась.

– Ну вот, умница, – подбодрила ее Мария. – Все будет хорошо! Не переживай. Ты же здесь не одна.

– Спасибо, ребята, большое спасибо, – несколько раз повторила Ирина. – Да вы ложитесь. А я с Сашкой подежурю… Вань, можно? – Она вдруг вспомнила, что у них теперь есть начальник, и улыбнулась.

– Ты как, Саня, не возражаешь против подкрепления? – подмигнул Иван Черноудину.

– Я-то не возражаю, – ответил часовой и, обратившись к Ирине, добавил: – Но тебе все-таки следовало бы немного поспать.

– Да бог с ним, со сном, – махнула она рукой, – я все равно теперь не усну.

После такой невероятной и неожиданной встряски уснуть смог только Вениамин, да и то после того, как до конца высосал из латунной фляжки свой неприкосновенный запас виски.

Василий, услышав храп товарища, с усмешкой заметил:

– Говорил, фляжка – только для исключительных случаев. Ага, «исключительный случай»! Вылакал весь вискарь и храпит тут теперь.

– Не завидуй, – тихо сказала Лида.

– Да я не завидую, – ухмыльнулся Василий, – просто смешно. Я у него спрашивал: «А какой-такой исключительный случай может быть?»

– И что он сказал? – спросила Галина.

– Ну, говорит, если вдруг где-то замерзать буду или рану какую получу…

– Значит, замерз, – подметила Лидия.

– Ага, – хихикнув, кивнул Василий, – и рану… душевную рану получил.

– Друзья, – раздался голос Ивана, – предлагаю все-таки немного поспать. Надеюсь, грибник больше ни к кому не придет.

Под утро Иван сменил Черноудина, тот уже валился с ног. Упав на заранее подготовленное место, он мгновенно уснул.

– Ложись, Ирина, – предложил Иван, – не мучайся. Ложись на мое место к Маше. А я буду рядом с вами. Поспи…

– Спасибо, Вань, но, честное слово, я не смогу. Такой страх, я чуть с ума не сошла. Тут не сплю, и то боюсь. Не-не-не… Дома отосплюсь.

– Смотри сама, – согласился Иван. – Надеюсь, сегодня дорогу быстро найдем.

– А мне кажется, мы не в ту сторону шли! – вдруг заявила Ирина.

– Не может этого быть, – возразил Иван. – Я точно помню, откуда мы пришли, но…

– Я думаю, тот грибник, который тебе фотографию испортил, неслучайно тут появился. – Ирина вдруг перешла на шепот. – Это он нам мешает попасть домой.

Иван с недоумением посмотрел на Бахтурину, почесал лоб и, подбирая нужные слова, чтобы не обидеть девушку, спросил:

– Тебе плохо?

– Вань, только не думай, что я сошла с ума, – все так же шепотом сказала Ирина. – Нет! Поверь мне на слово: этот грибник где-то неподалеку. И он еще навестит нас.

– Я же сказал, что отхватит…

– А ты не переводи в шутку, – оборвала его Ирина. – Здесь все более чем серьезно. Пока просто поверь мне.

Иван подумал, что девушка от страха стала заговариваться, и не стал с ней спорить.

– Хорошо, Ирина, я тебе верю, – ответил Иван, – но что он нам может сделать? Сама посуди: ты крикнула, и он тут же убежал в лес. Верно? Какой вывод? Он труслив и ничего плохого нам не сделает. Правильно?

– Я не знаю, – вздохнула Ирина. – Наверное, не сделает. Но на душе все равно неспокойно. – Она, пододвинувшись ближе к костру, легла и свернулась калачиком.

– Не волнуйся, – успокоил ее Иван и шутливо добавил: – Нас тут четверо мужиков, неужели мы не защитим своих дам?

Вдруг он заметил, что Ирина уснула. Он аккуратно сел на бревно и стал наблюдать за девушкой. Та вздрагивала во сне и что-то бормотала.

«Бедная, страху натерпелась… Но ничего, поспит, и все пройдет», – улыбнувшись, подумал Иван. Небо начинало светлеть. Он мысленно рассмеялся внезапно родившейся в голове шутке: «Может, когда-то на телевидении организуют новое шоу "Голос. Птицы"». Вот будет потеха, если в конкурсе победит какой-нибудь деревенский петух…»

Ирина Бахтурина родилась в небольшом поселке городского типа на юге России. С детства маленькая Ира, – Иришка, как называли ее соседи, – стеснялась своих родителей: они часто и подолгу ссорились. Маленькой Ире даже иногда приходилось укрываться от разбушевавшегося отца у соседей.

Говорили, что раньше Людмила Бахтурина, мама Ирины, была очень красивой девушкой, не проходило ни одной дискотеки или, как раньше говорили, танцев, чтобы из-за Люси кто-то не подрался: все пацаны мечтали потанцевать с ней. Жители поселка очень удивились, когда красавица Людмила Панкратова объявила, что выходит замуж за Пашку Бахтурина. Во-первых, он был намного старше, а во-вторых, Павел был уже три раза женат, и все жены сбегали от него, как от чумы. Скандальный мужик, грубый, ревнивый, хамоватый. Правда, он то ли одумался на некоторое время, то ли действительно по-настоящему влюбился в Люсю, но первые три года готов был носить ее на руках. В поселке даже стали поговаривать, что Пашка Бахтурин остепенился, примерным семьянином стал.

Но с рождением Ирины все резко изменилось. Она часто болела – даже стали поговаривать, что третья жена Павла навела на ребенка с матерью порчу, дескать, позавидовала семейному счастью. Навела порчу и заговорила мужика, ибо жители поселка стали замечать, что Павел частенько захаживал к бывшей супружнице в гости, а та с радостью его принимала.

Бахтурин так увлекся обмыванием новорожденной, что даже проморгал утром возвращение жены с ребенком. Проснулся, сел на кровати и долго соображал, затем громко спросил:

– Люська, ты, что ли?

– А у тебя что, тут кто-то еще, кроме меня, бывает? – ехидно спросила Людмила.

Павел, недолго думая, размахнулся и со всей силы ударил жену по лицу:

– Говори, сука, да не заговаривайся! – прорычал он и замахнулся еще раз.

– Что же ты делаешь, сволочь?! – закричала Людмила и громко зарыдала.

В соседней комнате заплакала дочь. Люся думала, что хотя бы это как-то разжалобит и остановит распоясывавшегося мужа, но тот стал еще агрессивнее.

– Пойди хавальник ей закрой, – приказал муж. – Чего она разоралась?

– Это ты так о своей дочери отзываешься? – всхлипывая и вытирая кровь с лица, спросила Людмила.

– Это еще бабка надвое сказала, – рассмеялся Павел. – Моя она дочь или нет. Вот подрастет, тогда посмотрим, на кого будет похожа. Если на тебя, не приму.

– Это еще почему? – отчаянно закричала Людмила. – Ты отрекаешься от ребенка?

– Ты голос мне тут не повышай, – прикрикнул Павел, – а то я быстро тебе гланды подправлю, ишь раскудахталась.

С этого дня в семье Бахтуриных наступила другая жизнь. Настолько другая, что Людмила даже подумывала наложить на себя руки, но так и не решилась. Да и священник местный на исповеди сказал ей, что добровольное лишение себя жизни, даже если человек бежит от страданий, – это очень большой грех. Да так доходчиво, что Людмила раз и навсегда порвала с этой мыслью. Грех, разъяснил батюшка, отпускается церковью только при жизни и при искреннем покаянии, а самоубийца уходит, так и не раскаявшись.

Однажды Людмила поделилась своими мыслями с подругой. Та внимательно выслушала ее и, подумав несколько минут, заявила:

– Бросай ты этого идиота, ничего хорошего из такой жизни не выйдет.

– А как же Ирочка? – всхлипнула женщина. – Безотцовщиной будет расти?

– А что Ирочка? – усмехнулась подруга. – Ты думаешь, с таким папой ей будет лучше? Пусть уж лучше растет безотцовщиной, чем каждый день будет видеть скандалы и рукоприкладство. Я вон двоих воспитываю без мужа, и что? Старший учится на одни пятерки, младший – пока так-сяк, но училка говорит, что способный. Балую я его – младшенький, вот и ленится, ну ничего, со второго класса я за него возьмусь. Так у меня – мужики, а у тебя – девка. Посмелее, подруга! Собрала вещи и ушла, пусть дальше пьет, баб водит, рано или поздно найдет на свою задницу приключений. Не знаю, Люся, тебе, конечно, виднее, но я бы и дня не терпела. Ты понимаешь, если он раз поднял руку, – все, туши свет, так и будет бить тебя до конца жизни. Алкаши – они все ревнивые. Глаза зальют, и любовники жены им мерещатся…

– Да куда же я пойду, Рая? Родительский дом давно продали, старики умерли, сестра где-то на Севере, я ее уж лет пять не видела. Куда мне идти? Кто меня ждет?

– Да хоть ко мне. Поживешь, осмотришься, отойдешь от побоев и скандалов, а там видно будет. Ирке твоей скоро в школу, еще год – два, и станет тебе помогать. Девчонки быстро хозяйство осваивают. Решайся.

Но Людмила не смогла переступить через себя: несла свой крест, тянула лямку, трудилась на двух работах, муж появлялся дома все реже и реже. Последние полтора – два года она ни разу не видела его трезвым.

Рая еще несколько раз убеждала ее уйти от мужа, а потом махнула рукой: «Да ну тебя, дуреха, терпи, раз такая нерешительная…» Но вопрос решился сам собой. Однажды Павел Бахтурин на шабашке упал с крыши, отбил себе все нутро, месяц провалялся в больнице и умер. Грех, конечно, но Люся перекрестилась и прошептала: «Слава тебе, Господи!»

Ирина и впрямь, повзрослев, стала помогать матери по хозяйству: и кур накормит, и козу подоит, и поесть приготовит.

– Моя ты умница, – обнимет мама дочку. – Ты учись, моя дорогая, хорошо учись, окончишь школу, поступишь в институт, потом станешь большим начальником. Как, например, Валентина Матвиенко… Видела ее по телевизору?

Ирина, смущаясь, пожимала плечами и сильнее прижималась к матери.

– Она такая женщина, – продолжала Людмила, – знаменитая, ее даже президент к себе приглашает, советуется. А ведь тоже когда-то была такой маленькой девочкой, как ты. Выучилась и стала большой начальницей. Что там у тебя в школе? Давно дневник не смотрела. Ты-то хоть меня не подводи. Старайся.

– Я стараюсь, мама, – улыбалась дочь. – Очень стараюсь.

– Молодчинка моя, – нахваливала мама.

– Можно спросить? – нерешительно произнесла Ирина.

– Да, конечно, спрашивай! – воскликнула Людмила.

– Мам, – замялась дочь, – а…

– Да говори, не стесняйся!

– А папы у нас больше не будет? – спросила Ирина и опустила глаза.

– Так он же умер! – растерянно ответила Людмила.

– А Томка, моя подружка, говорит, что ее мама нашла другого папу. Он хороший, добрый, подарки ей дарит. Может, и ты поищешь, а?

В глазах у Людмилы заблестели слезы.

– Ты плачешь, мамочка? – Ирина обняла маму и поцеловала. – Не плачь! Ну, если не хочешь, не ищи. – Она тоже расплакалась и, всхлипывая, продолжила: – Я согласна и без папы с тобой жить. Я тебя очень-преочень люблю, мамочка!

– Спасибо, доченька, – у обеих слезы потекли ручьем, – я тоже тебя очень люблю.

Новый папа нашелся неожиданно. Однажды весной Людмила возвращалась из райцентра на автобусе. Она заметила, что водитель поглядывает на нее в зеркало заднего вида. Когда прибыли на конечную остановку, шофер, видя в руках у Людмилы две неподъемные сумки, вышел из кабины, обогнул автобус и вошел в салон.

– Люся, ты, что ли? – спросил он. – Не узнаешь?

– Что-то не припомню, – смутилась Людмила.

– Григорий! – протянул он руку для приветствия. – Гриша я, Барсуков. Вспомнила?

Услышав фамилию, Людмила сразу вспомнила парня из параллельного десятого «А» класса. Высокий, стройный, выглядел всегда безукоризненно, ходил в школу в строгом костюме и непременно в галстуке. Наверное, не было в школе девчонки, не мечтавшей о таком кавалере. А Гриша тайно был влюблен в Людмилу. Даже учителя говорили о них: вот была бы идеальная пара. Но Григорий так и не решился объясниться, потом ушел в армию, где-то там далеко и остался работать. Но вот, спустя много лет, снова появился в поселке.

– Ой, Гриша, – радостно всплеснула руками Людмила. – Какими судьбами? Стой, ты же… Ты что, переехал к нам? Я слышала, ты где-то в Сибири жил, это правда?

– Почему переехал? – улыбнулся Барсуков и поправил: – Вернулся! Здесь мой дом, родня. Надоело шататься.

– Так ты к родителям вернулся? А семья?

– Холостякую я, уже два года, – грустно сказал он. – Не сложилось что-то.

– Бывает! – вздохнула Людмила.

– Ну, а ты как? Замужем?

– Была, – ответила Людмила.

– Развелась?

– Нет, похоронила.

– Извини, не знал, мои соболезнования…

– Спасибо. Ну что, долго мы будем здесь стоять?

– Слушай, и ты это собралась тащить на руках? – Григорий кивнул на сумки.

– Да я привычная! – усмехнулась Людмила. – Дотащу.

– Нет-нет! – замахал руками Григорий. – Присаживайся, я подвезу. Где твой дом?

Через десять минут Людмила угощала бывшего одноклассника чаем со смородиновым вареньем, приговаривая:

– Это мы с Иришкой сами варили. Сами вырастили и сами сварили. Вкусно?

– Потрясающе, – нахваливал гость.

Ирина сидела на диване и искоса рассматривала дядю Гришу. Барсуков обратился к ней:

– Ира, сколько тебе лет?

– Одиннадцать… скоро будет.

Григорий улыбнулся, вспомнив, как в детстве так же всегда называл не настоящий возраст, а будущий, рассуждая, мол, если день рождения прошел, считай, уже тебе не десять, а одиннадцать… скоро исполнится.

«Как же мы торопились стать взрослыми, – подумал Григорий, – и с каким бы удовольствием сейчас вернулись в школу. Да что там школа, я и в армии готов снова два года отслужить. Ничего там ужасного нет, золотая пора. Ну вначале, да, было немного трудновато, а потом…»

– Еще подлить? – прервала мысли гостя Людмила.

– Спасибо, Люсь, спасибо. – Он взглянул на часы. – Мне нужно ехать, обед окончен, расписание.

– А что ж я тебя и не покормила, – запричитала хозяйка. – Вот дура, нашла, чем угощать, человек на обед приехал, а я его чаем…

– Да ладно тебе, мне полезно. – Григорий похлопал себя по животу. – Смотри, на пельменях в Сибири какое пузо накусал. Пора на диету.

– Ой, не смешил бы ты, – рассмеялась Людмила. – Тоже мне пузо нашел.

– Спасибо вам, дорогие хозяева. – Он встал и направился к выходу.

– Да не за что, ты уж извини, Гриш, что…

– Да все нормально, Люда, не кори себя. Я примерно так и обедаю…

– Слушай, а приезжай к нам вечером, – перебила гостя Люся, – устроим праздничный ужин. Ты так и не сказал, живешь-то где, у родителей?

– В нашем доме, – тихо произнес Григорий. – А родители умерли. Отец раньше, а мать месяц как похоронил. Решил никуда больше не уезжать.

– Жаль, очень жаль, – сказала Людмила. – В общем, ждем мы тебя вечером в гости. Приходи, поболтаем, вспомним детство, так сказать, золотое.

Вечерние посиделки и воспоминания закончились тем, что у Ирины появился новый папа, хотя папой она так и не смогла его называть. Сначала Барсуков даже раздражался, когда слышал от падчерицы «дядя Гриша», но постепенно привык и смирился.

Григорий недолго проработал на автобусе, спустя полгода пересел на цементовоз, стал неплохо зарабатывать, да плюс шабашка. Людмила была на седьмом небе, когда муж предложил им с дочерью летом поехать в Сочи. Две недели пролетели как один миг. В сентябре, прочитав сочинение ученицы Бахтуриной на тему «Как я провела лето», учительница литературы очень удивилась. В ту осень сочинение Ирины заняло первое место, и его даже отправили на областной конкурс. Тогда же у девчонки появилась мечта – учиться в вузе на филологическом факультете.

Мечта в конце концов сбылась. Но прежде чем она стала явью, девочке пришлось пройти трудный и даже страшный путь.

Григорий Барсуков, как позже выяснилось, не случайно стал холостяком. Он признался Людмиле, что там, в Сибири, загремел за решетку на шесть лет и отбыл наказание от звонка до звонка, а пока сидел, жена с ним развелась, вышла замуж и уехала с мужем и детьми за границу.

Людмила спокойно восприняла информацию – кого сейчас удивишь судимостью, – лишь только спросила:

– За что?

– За глупость, – усмехнулся Григорий, – за несусветную глупость. И жадность.

– По тебе вроде не скажешь, – улыбнулась Людмила. – На жадного не похож.

– Это точно! – согласился Григорий. – Но тут жадность другого порядка, хотел сразу и много заработать. Товарищ подбил. Я тогда работал дальнобойщиком на «КамАЗе», мотался по Красноярскому краю и Иркутской области. И однажды приятель спрашивает у меня: «Гриня, хочешь хорошие бабки рубануть?» А кто откажется? Мы иногда с оказией возили левые грузы. Ну так – мелкая шабашка. А тут речь все-таки о хороших деньгах идет. Спрашиваю: «Что за работа?» Он отвечает: «Да пакет небольшой нужно перевезти в Иркутск». Я сразу догадался, что речь пойдет о наркоте, хотел отказаться, но приятель заверил, что это на сто процентов безопасно, а когда назвал сумму, тут я и согласился. Мне столько и за год было не заработать. В Иркутск-то привез, а там при передаче и накрыли. Мне еще повезло: прокурор просил десятку, но суд учел чистосердечное признание, семью, детей и все такое. В общем, впаяли шесть лет. Пришлось все оттарабанить…

– А разве там досрочного освобождения не бывает? – удивленно спросила Людмила.

– Бывает, – кивнул Григорий, – да не все так просто.

– У нас на работе парнишка грузчиком устроился, недавно освободился: в магазин с друзьями залезли, сторожа скрутили и всю выручку уперли, – сказала Людмила. – Говорит, дали пять лет, через три года освободили по этому, как его…

– УДО, – подсказал Григорий и добавил: – Условно-досрочное освобождение.

– Да, точно, – закивала Людмила. – А ты почему по УДО не вышел?

Барсуков рассмеялся:

– Ты так говоришь, словно захотел по УДО выйти, собрал вещички и ушел. Нет, Люся, это все сложно очень.

– Ну вот же тебе пример…

– Да, таких примеров много, – подтвердил Григорий, – но иногда обстоятельства складываются так, что не получается. То одно, то другое…

Видя, что эта тема не очень приятна мужу, Людмила махнула рукой и свернула разговор:

– Ну и бог с ним, с этим УДО, главное – ты дома, а все, что было, осталось там, в прошлом.

По вечерам, после работы, Григорий все чаще и чаще стал выпивать. Людмила сначала осторожно намекала, затем стала требовать прекратить ежевечерние возлияния, начались скандалы.

– Ты чего, за алкаша меня принимаешь? – возмущался Григорий.

– Врачи в передаче о здоровье говорят, что если человек выпивает каждую неделю хотя бы раз, то он уже алкоголик, – сказала Людмила.

– Ну тогда у нас вся страна алкоголиков, – рассмеялся Григорий, налил очередную рюмку и, подняв ее высоко над головой, сказал: – За тебя, моя любовь!

– Лучше бы ты за свою любовь стакан кефира или молока выпил, – грустно сказала Людмила. – Гриш, честное слово, надоело уже.

Григорий опрокинул рюмку в рот и, занюхав ее хлебом, зло спросил:

– Значит, все? Надоел я тебе?

– Не ты, а водка твоя! – парировала Людмила. – Не переворачивай мои слова.

– Вот ты скажи мне, Люсь, – заплетающимся языком пробормотал Григорий, – ты говоришь, что рва… Эти, как их… вра… врачи говорят, что я ал… ну этот… алкоголик. Правильно?

– Я с ними согласна, – кивнула Людмила. – Ты разве сам не видишь, как спиваешься? Ну ладно, по выходным там рюмочку – две пропустить, но ведь ты каждый день…

– Стоп! – крикнул Григорий. – Молчать! А теперь скажи мне, французы, итальянцы – тоже все алкоголики?

– Я там не жила, не знаю, – ответила Людмила.

– А я тебе скажу. – Григорий поднял указательный палец вверх, используя жест всех алкоголиков-философов. – Дорогая! Итальянцы и французы пьют свои вонючие вина каждый день.

– Я сомневаюсь, что они вонючие, – усмехнулась женщина, – это раз, а второе, они пьют вино максимум бокал – два, да и то водой разбавляют, я по телевизору видела. А теперь взгляни на свою «пахучую» водку. Ты уже пол-литра допиваешь. Куда это годится?

Беда, как обычно, пришла внезапно. Да и не могла она не прийти, раз в жизнь вмешалась водка. С работы Григория попросили, посчитав, что машину ему больше доверять нельзя, он устроился разнорабочим на стройку, но дело шло к тому, что выпрут его и оттуда.

В очередной раз беседуя со стеклянной подружкой по имени «Столичная», Григорий заметил через окно, как Ирина, поправляя юбку платья и смахивая с нее траву, вышла из сарая, где у них хранилось сено, вслед за ней вышел парень.

«Во негодяи, – пронеслось в голове у отчима, – среди бела дня по сараям шастают! Ну и молодежь пошла…»

– Вы что там делали? – строго спросил Григорий вошедшую в дом Ирину.

– Где? – удивленно спросила Ирина.

– В сарае! – гаркнул отчим.

– Целовались, – хмыкнула Ирина. – Нельзя?

– В пятнадцать лет шарахаться с хахалем по сараям! – заорал Григорий. – Ты в своем уме, дочка?

– Дядя Гриша, вы опять перебрали? Может, хватит уже пить? Мать по ночам не спит, плачет, а вы…

– Ты что, соплюха, – перебил отчим падчерицу, – будешь меня жизни учить?

Ирина села напротив отчима, закинула ногу на ногу и, улыбаясь, стала смотреть на него в упор. Вид голой ляжки, мелькнувших розовых трусиков привел к непредсказуемым последствиям: у дяди Гриши перехватило дыхание, как говорится, сперло в зобу. Он подошел вплотную и положил руки на плечи девушке. Ирина равнодушно смотрела на отчима, не чуя подвоха, а когда сообразила, что происходит, было уже поздно. Мужчина резко прижал ее лицо к себе, рванул платье и, увидев грудь без бюстгальтера, впал в животную ярость. Он повалил девчонку на пол, разорвал на ней трусы, раздвинул коленом ноги и, освободив своего готового взорваться звереныша, вонзил его падчерице между ног. Ирина не ожидала такого, испытала дикую боль. Вскрикнув, она потеряла сознание. Григорий излился в тот же миг. Залив спермой ее живот, платье, грудь, он, тяжело дыша, поднялся с пола и только теперь сообразил, что случилось страшное и непоправимое. Хмель мгновенно улетучился, он смотрел на неподвижно лежащую падчерицу, на капли крови, расплывшиеся по ковру, и судорожно «отматывал пленку назад».

Ирина открыла глаза и заостонала. Григорий упал на колени и наклонился над ней:

– Иришка, милая, Ирочка, прости меня, дурака, прости, я не знал, что ты… что ты девственница. Умоляю тебя, прости меня, я сам не понял, как это произошло, пожалуйста, прости меня.

Девушка, сидя на полу, плакала навзрыд.

– Успокойся, родная. Только успокойся, пойдем в ванную, прости меня, ради бога прости, я не хотел…

Ирина с отвращением оттолкнула его от себя и, поднявшись с пола, ушла в ванную, на пороге, обернувшись, сказала:

– Ну чего развылся, как баба? Убирай, скоро мама придет.

Пока падчерица приводила себя в порядок, отчим суетливо занялся уборкой. Через десять минут на ковре не осталось и следа произошедшего.

Мать вернулась через час и, заметив заплаканное лицо дочери, спросила:

– Что случилось, дочь?

– С парнем поругалась, – соврала Ирина и исподлобья взглянула на отчима. Тот вздрогнул и с облегчением вздохнул. Но падчерица не собиралась его прощать, жажда мести переполняла ее сердце.

– Люся, – тихо сказал Григорий, – я принял решение больше не прикасаться к рюмке.

– Вы бы лучше, дядя Гриша, к водке не прикасались, – с усмешкой произнесла Ирина.

– Ира, что за тон? – удивилась мать. – Ты как со старшими разговариваешь?

– А как я должна разговаривать? – Ирина с отвращением взглянула на отчима, мать уловила ее взгляд.

– Что между вами произошло? – повысив голос, спросила Людмила.