– А копеечные газеты? – спросил он, – а они почему пишут? Если они у нас тираж понизят, тогда что?
– Так ведь нельзя из-за них делать газету смешной, – продолжал мягко сопротивляться Алексей Иванович, – слава Богу, наш орган не копеечный. Все знают, что газеты-копейки бьют на сенсацию и немилосердно врут.
Веснушкин недовольно крякнул и задумался.
– Тогда, господа, вот что… – переменив тон, проговорил он, придумав новую комбинацию. – Тогда нам придется, так сказать, отправить Павла Дмитриевича в Париж и в Берлин. Пусть он пришлет сегодня оттуда несколько телеграмм от собственного корреспондента.
Веснушкин пытливо поглядел на заведующего иностранным отделом. Тот ответил на это слабой улыбкой, но сейчас же вслед за этим сделал недовольное лицо: план издателя грозил ему только лишней работой.
– Теперь с читателями нужно быть осторожными, – заговорил Алексей Иванович, – их не так легко обмануть, Петр Степанович.
Веснушкин со злостью посмотрел на Зорина и воскликнул:
– Вы всего боитесь! Вот еще трус! Ведь все газеты так делают, а мы что, дураки? Пишите, голубчик, Павел Дмитриевич! Телеграфируйте сегодня же из Берлина и из Парижа что-нибудь поэффектнее. Для начала хоть по три телеграммы. В одной сообщите какую-нибудь сенсацию, а в другой напишите, что эти слухи оказались после наведения справок ложными. И подпишитесь какой-нибудь немецкой фамилией… фон-Клопс, что ли. Нужно же, господа, поддерживать дело: без того газета падает!
– Ну, ладно, – задумчиво согласился Павел Дмитриевич, видя, что бесполезно сопротивляться Веснушкину, – я сегодня, пожалуй, стяну французские войска к немецкой границе и объявлю мобилизацию; а затем можно будет до завтра прервать дипломатические сношения между Францией и Германией. Пусть конфликт осложняется.
– Это будет отлично: пусть осложняется! – весело воскликнул на предложение Павла Дмитриевича Веснушкин, – и вы знаете что? – добавил он игриво, – я на вашем месте пустил бы на всякий случай какой-нибудь германский броненосец ко дну. Ведь теперь, кажется, в Киле смотр, вот пусть два броненосца и столкнутся. Это так нетрудно, когда у государства большой флот. А? Как вы думаете? Нет? Ну, не нужно, не нужно, если не нравится, придумывайте сами! Я вам вполне доверяю: ведь вы во время революции в Португалии целый месяц писали у нас в редакции телеграммы из Лиссабона, да и из Константинополя во время восстания албанцев присылали огромные корреспонденции. Слава Богу, у вас есть для этого достаточный опыт. Ну, садитесь, Павел Дмитриевич, садитесь сюда, за отдельный стол: здесь вам никто не будет мешать. Валяйте из Берлина сначала!
Павел Дмитриевич покорно уселся за указанный ему стол и начал было писать, как вдруг в кабинет стремительно вошел, плохо скрывая свое радостное настроение, Шпилькин.
– Господа… Читали? – взволнованно спросил он, держа в руках номер петербургской газеты, – нет? Здесь напечатаны очень неприятные слухи о Кедровиче. Вот, Петр Степанович, поглядите!
Шпилькин передал газету удивленному издателю, а сам напустил на себя грустный вид. Веснушкин отыскал отчеркнутое место и прочел:
«Как нам стало известным, попавшийся прошлой весной в присвоении благотворительных сумм Н-скаго общества репортер вечерней газеты "Звон" Михаил Кедрович, высланный по обнаружении хищения петербургским градоначальником из Петербурга, в настоящее время пишет статьи в провинциальной газете "Набат", не считая даже нужным скрыть свою фамилию под каким-нибудь псевдонимом. Вот они, обнаглелые представители желтой журналистики, задающие тон в провинции!»
Заметка произвела на Веснушкина и Алексея Ивановича сильное впечатление. Между тем, явившийся в это время в редакцию Кедрович увидел по улыбающимся лицам коллег, что случилось что-то неладное. Не оставляя своего обычного пренебрежительного тона, он спросил передовика, в чем дело, и от него узнал об обошедшей уже всю редакцию сенсационной заметке.
Прочитав выпад петербургской газеты по своему адресу, Кедрович весело рассмеялся и воскликнул:
– Ах, каналья, Вусберг! Он и здесь не хочет оставить своего конкурента без клеветы.
Вошедший в это время в редакционную комнату Веснушкин услышал это восклицание и сухо спросил Михаила Львовича о том, читал ли он заметку в «Телефоне». Кедрович, продолжая добродушно смеяться, начал объяснять издателю и товарищам подноготную инсинуации своих петербургских врагов.
– Видите ли, – говорил он, не задумываясь, – Вусберг был всегда конкурентом моей газеты. Большая часть подписчиков его «Петербургского Телефона» после появления моего органа перешла ко мне. И вот «Телефон» не может этого простить. Мало того: зная, что я скоро возвращусь в Петербург, он уже сейчас решил распустить про меня клевету, чтобы уронить мое имя среди читателей. Но нет, Петербург не провинция, где читатели поддаются на такую удочку! Вусберг останется в дураках, вы это увидите.
Кедрович, слегка покраснев, снова театрально расхохотался и весело поглядел на задумавшегося Веснушкина.
– А кто этот Вусберг? – спросил после общего молчания передовик.
– Да заведующий редакцией «Петербургского Телефона». Он же редактор газеты.
– А там подписан редактором-издателем Петрухин, – проговорил, плохо скрывая свое праздничное настроение, подсевший к Веснушкину Шпилькин.
– Да, но Петрухин подставное лицо, – резко ответил Кедрович, не глядя на Шпилькина, – ведь всякий младенец знает, что по подписи нельзя судить о фактическом редакторе.
Между тем, Веснушкин, выйдя из своей задумчивости, проговорил:
– Да, это очень и очень неприятно, Михаил Львович. Ведь вы знаете, прямое обвинение в хищении – это тяжелая вещь. Оно, так сказать, набрасывает тень на репутацию, гм… репутацию журналиста. Да, безусловно набрасывает.
Веснушкин достал платок и смущенно высморкался. Кедрович удивленно посмотрел на издателя и, делая вид, будто не понимает того, что тот хочет сказать, воскликнул:
– Набрасывает тень? Помилуйте, да ведь эти канальи с грязью готовы смешать конкурента! В особенности в Петербурге: вам только нужно знать этих прохвостов. А здесь в провинции, разве лучше?
– Да, конечно, и здесь есть мошенники… но, все-таки, знаете, обвинение в хищении денег… – начал снова Веснушкин. Однако, Кедрович живо перебил его.
– А вот вспомните Каценельсона, Петр Степанович, – заметил он весело, – ведь этот жулик обвинял вас в утайке денег при постройке здания банка? Помните?
Веснушкин густо покраснел.
– Ну, так Каценельсон известный негодяй. Его все знают в городе!
– О, представьте себе, этот Вусберг еще хуже, уверяю вас! – воспрянув духом, воскликнул Кедрович. – Это такая каналья, которому равного даже в Петербурге не найдете. Ах, мерзавец, мерзавец, ну уж я ему удружу, когда возвращусь назад, о, я его не оставлю в покое!
– А вы заметили, Михаил Львович, – с деланно грустным видом заговорил Шпилькин, – что он вас называет не заведующим редакцией, а простым репортером? Разве вы были в Петербурге репортером?
Кедрович слегка покраснел, но, подавив в себе неприятное чувство, удивленно проговорил:
– Господи, да разве для этих каналий не выгоднее назвать меня репортером? Уж если клеветать, так клеветать во всю. Это так ясно… я не понимаю даже, для чего вы меня об этом спрашиваете?
– По-моему, «Телефон» нужно сейчас же привлечь к суду за такую заметку, – сказал слегка волнуясь Шпилькин. – Тогда, по крайней мере, вся ложь этих каналий, как вы выражаетесь, выяснится.
– Да, да, это верно, – согласился Веснушкин, – именно к суду за клевету. Тогда мы будем спокойнее. А то подумайте, что про нас напишет Каценельсон? Он раздует такую историю, просто ужас! Да и для вашей репутации, Михаил Львович это будет очень невыгодно: вас так полюбили в городе, вас так уважают все читатели – и вдруг такая клевета, да еще неопровергнутая!
Кедрович молча кивнул головой н, задумавшись, ответил:
– Отчего же, я охотно согласен сделать то, что вы предлагаете, Петр Степанович. Я буду даже очень рад притянуть каналью Вусберга к суду. Только мы не будем пока ничего писать об этом в нашей газете; у меня в Петербурге есть свой юрисконсульт Кантаровский, я ему и пошлю доверенность на ведение дела.
Веснушкин с радостью согласился на такое предложение, и Кедрович отправился писать очередной фельетон.
В сквернейшем расположении духа возвратился Михаил Львович домой. Молча пообедав и даже ничего не сообщив о происшедшем сестре, он лег отдохнуть в кабинете и стал обдумывать свое положение, сильно пошатнувшееся в редакции сегодняшним событием.
Часов в пять, когда Кедрович, утомленный грустными и тяжелыми мыслями, наконец уснул, почтальон принес письмо. Проснувшись от звонка, Михаил Львович спросил, какая почта, и получив от горничной письмо с петербургским штемпелем, разорвал конверт и прочел:
«Дорогой Мишка. Ты, наверно, читал на днях сообщение о твоем сотрудничестве в "Набате". Это сообщение меня очень огорчило, так как ты знаешь, что я твой хороший друг. Как я узнал, заметку о тебе пустил Нудельман, который всегда завидовал тебе. Как я слышал, он собирается на-днях пустить более подробную заметку о твоем деле и думает сообщить не только о тех 5 тысячах, что ты прикарманил в марте месяце, но и о твоих "операциях" в С-ом банке, где ты под залог десяти тысяч думал прикрыть какую-то аферу с коносаментами. Плохо складываются для тебя обстоятельства, дорогой друг! Однако, я постараюсь помочь тебе и уговорить Нудельмана не печатать больше о тебе ни одной строчки. Думаю, что это мне вполне удастся. Кстати: не можешь ли ты мне прислать в долг двести рублей? Мне деньги нужны до зарезу, а авансы я перебрал все насколько возможно. Ну, жму твою руку и жду немедленного ответа.
Твой Саша Боксер».
Кедрович прочел письмо, швырнул его на стол и задумался. Одна неприятность за другой! Этот Сашка Боксер, очевидно, сам и поместил заметку о нем, Кедровиче, в «Петербургском Телефоне», а теперь разыгрывает роль благодетеля и думает сорвать двести рублей. Нет сомнения, что это именно Сашка пустил про него такой донос!
Кедрович присел к столу и, не откладывая возникшего в его голове плана, начал составлять ответ своему петербургскому коллеге. Он писал:
«Дорогой Саша! Письмо твое я получил, и на меня пахнуло Петербургом и добрым старым временем, когда мы вместе с тобой кутили на островах. Хорошее было время! Кстати об островах: ты помнишь каскадную артистку Взглядову, с которой ты был так дружен в позапрошлом году? Она сейчас здесь, у нас, и жаловалась мне на тебя. Скажи откровенно, чем ты ее обидел? Или, может быть, действительно не выполнил условий относительно рекламы? Нехорошо, брат. Взглядова грозит, что сообщит в наши петербургские газеты о том, что ты ее обобрал. Как быть, сообщи, не хочешь ли моей помощи за взаимную услугу? Жду ответа.
P.S. Двухсот рублей, к сожалению, у меня нет: здесь, брат, не Петербург, а в банках трудно устроиться. Кстати, о банках: встретил здесь бухгалтера А-го банка, который переведен сюда из Петербурга. Он рассказывал мне под секретом кое-что про тебя. Ах ты, паспарту! И здесь уже успел устроиться? Ну, всего хорошего, дружище, отвечай немедленно.
Твой М. Кедрович».
