Атаман. Воевода. Новая Орда. Крестовый поход

Прыжок назад… влево… джеб! Короткий прямой в переносицу. Ах ты ж… увернулся, гаденыш… Но левый глаз-то заплыл, ага! Еще контратака – в переносицу, в челюсть, в грудь… Ха! А защищаться-то мы не умеем, или не хотим… А на тебе еще! Лови, фашист, гранату! Теперь – в правый глаз свинг – н-на! Получай, ордынская гадина!

Надсмотрщик Кызым рассвирепел, заорал что-то грозно и вдруг ударил ногой, едва не прошибив сопернику грудь. От удара Егор отлетел далеко, под старый тенистый карагач или, скорее дуб, здесь вообще много дубов росло, да и сам город так и назывался – Бельджамен – Дубовый… или Дубравный, кому как нравится.

Ах ты, гад – ногами? Бои без правил устроил? Ла-адно… Вожников быстро вскочил на ноги, запрыгал, приходя в себя от только что полученного удара, и, уклонившись от очередного выпада, сам, в свою очередь, ударил детину в пах! Подлый такой удар, запрещенный. А чего делать-то? Раз он ногами… Кызым согнулся, упал, зарычал от нестерпимой боли… И неожиданно быстро поднялся, да, схватив тяжелую скамью для экзекуций, угрожающе занес ее над головой:

– Ну, глина проклятая!!!

Разъяренные глаза надсмотрщика явственно сверкали смертью, тяжелая скамья в могучих руках мухой взметнулась в воздух…

– Хватит, мой верный Кызым, – прозвучал тихий голос. – Опусти скамеечку. Опусти, я сказал!

Егор обернулся: по двору, за стеной поспешно расступившихся зрителей – невольников и домочадцев – неспешно шел к бойцам кругленький толстячок с бритым подбородком и вислыми по-запорожски усами – сам хозяин, достопочтенный Хидаяс-бек, смотритель фонтанов и… короче – главный бельджаменский сантехник.

– А ты молодец, парень, – посмотрев на Егора, облизнулся Хидаяс-бек. – Кажется, я нынче приобрел больше, нежели рассчитывал.

– Ах, Алияз, как тебе идут эти бусы! – юная красавица-златовласка, стройненькая, длинноногая, с большими, василькового цвета глазами и пушистыми ресницами, упала рядом с тахтой на колени, заломила руки: – Как же ты красива!

– Ну, ладно, ладно тебе, Элена, – жеманно потянулась возлежащая на тахте женщина – белокожая, с иссиня-черными волосами и арбузной грудью, она вряд ли показалась бы хоть кому-нибудь стройной, но это и не нужно было по канонам средневековой, а уж тем более – восточной – красоты. Это пленница – говорят, знатная уруска – Элена казалась всем дурнушкой, уж больно, на взгляд ордынских мужчин, худа, прямо как кошка облезлая. А грудь? Ну, это грудь разве? Это посмешище, а не грудь, в ладонь влезает… ну, пусть не полностью, не вся, но, тем не менее, влезает же! А хорошая сочная женская грудь – она, как спелый арбуз, как ароматная дыня – припасть лицом меж грудями, уснуть – есть ли наслаждение выше? Правда, Элена опытна в любви, научилась кое-чему в веселом доме Хохотуньи Айгуль. Оттуда-то, прямо из веселого дома, достопочтенный Хидаяс-бек эту уруску Элену и взял, вернее – Айгуль подарила. Уж сейчас и не вспомнить, на какой праздник и по какому поводу, может, и вовсе без повода, просто так, от широты души.

Дородная красавица задумчиво накрутила на палец локон:

– Что, правда мне эти бусы идут?

– Очень-очень!

– На вот тебе, Элена, – Алияз швырнула златовласке серебряную монету. – Пойдешь когда на базар, что-нибудь себе купишь, какое-нибудь украшение, хе-хе…

«Господин-то тебе, конечно же, никогда ничего не подарит!» – хотела было добавить пухленькая красотка, одна из любимых жен Хидаяс-бека, да передумала. Не то чтоб постеснялась обидеть эту тощую драную кошку – в восточных гаремах всегда царили нравы самых гнусных коммуналок, не стеснялись там вообще ничего – а вот только… мало ли, еще пригодится эта дурнушка Элен. Ведь не соперница! Худа – ребра прощупать можно, груди, считай, что и нет, лицо – одни глаза, да и еще и порченая – сколько уже в наложницах у господина, а все никак понести не может. И какой же мужчина на такую польстится? Ой, зря она надеется из наложниц в жены младшие перейти. А вот отталкивать эту дурнушку не стоит – в борьбе против этих крыс, Харисы и Айшаль, все средства хороши.

Поблагодарив за монетку, Элена поднялась на ноги:

– Пойду я, госпожа моя. Наши как раз на базар собрались. Может, чего-то велишь купить?

Алияз замахала руками:

– Что ты, Элена, что ты. Мне досточтимый господин супруг все подарит!

– Подарит, подарит, – легко согласилась Елена (так уж лучше ее называть), и, оглянувшись на пороге, словно между прочим, добавила: – Вот и дурище Харисе он вчера гребень златой подарил, с изумрудами.

– Мхх!!! – встрепенувшись, Алияз гнусно выругалась и, закусив губу, прошипела: – Ты, Элена, все мне про дур этих докладывай, а я уж тебя не обижу, словечко пред господином нашим за тебя замолвлю… Может, и станешь еще младшей женой.

Поклонившись, красавица-златовласка покинула покои пухленькой Алияз, однако ни на какой базар не пошла, вообще из гарема не вышла. Выскользнув на крытую галерею, она направилась в конец женской половины, и, остановившись перед плотной, зеленого бархата, шторой, тихонько покашляла.

– Это ты, Элена-а-а? – тотчас раздался томный женский голос.

– Да, моя госпожа.

– Ну, заходи, заходи, не стой. Только – тсс! Не шуми, младшего сына разбудишь.

Черноокая Хариса – тоже одна из любимых жен Хидаяс-бека, такая же дородная, как и Алияз, только малость посмазливее и не с такой арбузной грудью – специально так и говорила всегда – «младший сын», подчеркивая, что он у нее – в отличие от злодейки Айшаль – не единственный. Ха! А у глупой улитки Алияз вообще пока одни дочки рождались. Ой, прогонит ее господин в наложницы, ой, прогонит. Так ей, дурище, и надо!

– Проходи, проходи, Элена, садись вот, на ковре… тсс… колыбель не задень. Ага… Шербету хочешь?

– Не откажусь.

– На, пей, – черноокая Хариса самолично подала гостье чашу, тем самым оказывая наложнице великую милость. А что? Не конкурентка ведь! Так что можно и приблизить, вроде как бы подруги – все равно больше поболтать не с кем, не с этими же змеищами, Алияз и Айшаль.

– Вкусный шербет. Благодарю, госпожа моя.

– Ладно, не стоит. – Оглянувшись на колыбель со спящим младенцем, Хариса, заговорщически подмигнув, зашептала: – Ну, что там та глупая улитка? Ты ей про подаренный гребень сказала?

– Как ты и велела, моя госпожа.

– И что эта дура?

Елена прищурилась:

– Едва от зависти не издохла! Губищу искусала всю.

– Х-ха!!! – Хариса от восторга хлопнула в ладоши, но тут же опомнилась, покачала колыбель. – Шшш. Губищу, говоришь, искусала? Вот змеища! А что сказала?

– Пожелала тебе этим гребнем уколоться, да так, чтоб сдохла в корчах, – пожав плечами, выдала Елена.

– Ай, сука! – женщина злобно ощерилась. – Ладно, придумаем еще, как ей досадить. А старая курица? Ты у нее еще сегодня не была?

– Нет. Только сейчас собираюсь.

– Тоже про гребень скажи, не забудь. Посмотрим, как ее скривит.

– Не перекосило б совсем!

– Х-ха! Перекосило. Ну, ты скажешь же, Элена! – Хариса довольно захихикала и потерла руки. – Так этой твари и надо бы. Ладно, ладно, попей вот шербету еще да иди – потом расскажешь, как там старая кобыла Айшаль. Все никак не подохнет, бабушка.

С поклоном выйдя, Елена вновь прошмыгнула на галерею, не обратив особого внимания на скользнувшую мимо темную тень. Горбатая Имрун, служанка… Недавно, кстати, купили… надо бы ее задобрить – лишние глаза да уши не помешают.

Немного пройдя, златовласка вновь вошла в дом и негромко постучала.

– Кто? – грубым хрипловатым голосом спросили за дверью.

– Я, госпожа Айшаль. Элена.

– А-а-а, ну, заходи, коли пришла.

Войдя в богато обставленные покои – золоченые светильники, широкая софа под синим шелковым балдахином, роскошные ковры, подушки, столики – юная наложница поклонилась высокой осанистой женщине, чем-то похожей на цыганку: смуглоликой, с рыжеватыми, уложенными в изысканную прическу волосами и пронзительным взглядом зеленых, сильно вытянутых к вискам, глаз.

Айшаль, официальная старшая жена достопочтенного господина Хидаяс-бека, и по возрасту своему была намного старше других – не шестнадцать-двадцать лет, как Алияз или Харриса… да та же Елена – хорошо за тридцать. Но красива, ничего не скажешь, и даже не так уж толста, к тому же умна – уж не отнимешь, с этой женщиной приходилось ухо держать востро.

Подвинув к себе столик с чернильным прибором, Айшаль выслушала принесенные наложницей новости-сплетни, кое-что записала и с неприятной усмешкой спросила:

– Все у тебя?

– Да, госпожа моя, – низко поклонилась рабыня.

– Вот, получи, – старшая жена Хидаяс-бека швырнула Елене медную монетку. – Будут новости поважней – получишь больше. Ну, ты меня знаешь.

Еще бы…

– Можешь идти. Ты сейчас куда?

– На базар.

– Вот-вот! Все тамошние сплетни послушай. Про всех соседей выспроси… – женщина скривила тонкие губы в улыбке. – Мне, знаешь ли, далеко не все скажут, а вот вам, рабыням… Ну, что встала? Пошла.

– Ухожу, моя госпожа.

Елена вышла, направившись на этот раз уже во двор, широкий, с яблоневым садом, большим благоухающим цветником и беседками вокруг круглого, выложенного изразцами, пруда с плавающими в нем золотистыми китайскими рыбками. Хидаяс-бек отвечал за городские фонтаны, бани и канализацию – и как же у него не будет пруда? Был. И не один даже.

Едва легкие шаги юной наложницы затихли за углом галереи, перед покоями старшей супруги, госпожи Айшаль, вновь возникла тень. Горбатая служанка, темнокожая Имрун крысой поскреблась в дверь.

– Кто?

– Госпожа, ты наказала зайти.

– Имрун? Заходи. Ну? Что скажешь?

– Она заходила и к госпоже Алияз, и к госпоже Харисе, – бухнувшись на колени, доложила служанка. – Подзуживала одну против другой.

– Что про меня говорила?

Имрун замялась:

– Да ничего хорошего, моя госпожа.

– Так я и знала, – госпожа Айшаль поправила на плече невесомое персидское покрывало и злобно скривилась. – Ну, Элена, ну, хитрунья. Самая умная, думаешь? Решила всех стравить? Ладно, посмотрим, как твой ум тебе же боком выйдет!

Елена, конечно, все понимала прекрасно – умна была не хуже Айшаль, – только вот как-то упустила из виду недавно купленную служанку, еще не поговорила с ней по душам, не задобрила – не успела просто, всего ведь не успеть. Прокололась, хотя, в общем-то, златовласая наложница была очень даже собранной девушкой, не какой-нибудь там дурехой, и все свои действия, все свои дни планировала весьма тщательно. Со многими общалась и много чего знала – а иначе б и не выжила в Орде! Беременность свою тоже планировала, точнее – в данный момент вовсе не планировала, прекрасно понимая, что рожать в положении наложницы – даже и сына – дело не особо-то выгодное. Ну, родит господину сына. И что? Из этого вовсе не следует, что положение ее тут же повысится, а вот проблем прибавится: во-первых – ребенок, а во-вторых… жены-то, наконец, сочтут ее за соперницу и тогда, объединившись против нежданной выскочки, просто съедят. Умела кое-что Елена, недаром бабка ее слыла ведуньей, хорошо хоть была знатного рода – не казнили, не сожгли, попробовали бы! А вот гад проклятый Нифонт, дядюшка названый, Дмитрию Васильевичу, заозерскому князю, дальний родич, хитрым оказался… Гад!

О, несмотря на молодость, Елена все знала отлично, за несколько лет в Орде – и в Сарае и здесь, в Бельджамене – много чему научилась, много чего услыхала, запомнила, ориентировалась хорошо – кабы сильно захотела, так могла бы и убежать, только ведь тоже: поймают – кожу с живой сдерут, а ее собакам на растерзание бросят – бывали случаи, сама как-то раз видала, потом неделю трясло всю. Впрочем, и не в этом главное, а в другом – кому она там, на воле, в родной стороне, нужна-то? Знатная женщина в плену – уже не знатная женщина, плен, тем более ордынский, хотя, вообще – любой, это полный провал, позор и унижение, короче – жизненный крах без всякой надежды на хоть какой-то приемлемый выход. Как поступают с пленницами – все прекрасно знали, так же вот поступили (и поступали) с Еленой, чистоту крови уже никто не гарантирует – топтали-то все кому не лень! – даже если удастся сбежать, это пострижение в монахини без вариантов. А ведь еще молода, еще хотелось бы многого! И замуж выйти. И престол для деток будущих у поганого Нифонта отбить, точнее – вернуть назад по праву… По праву? Кто сказал, что у ордынской наложницы есть хоть какие-то права? Даже если освободят, выкупят – разрешения на брак никто из родичей, даже Дмитрий Васильевич, заозерский князь, бывшей пленнице – позорнице, подстилке татарской! – никто давать не будет, всем на ее судьбу глубоко плевать. Сиди в монастыре и не высовывайся, грехи свои отмаливай, может, за всю жизнь и отмолишь. Так. Такое вот будущее, такая судьба. За одним исключением – если бы вдруг… если б вдруг взял ее замуж… хотя бы какой-нибудь татарский князь, а князей в Орде много – только вот женой объявить никто не поспешит, наложница – это да, но не жена… Опозоренная пленница, кому она нужна-то? Мечты, мечты… И все же, может, кто-то и встретится, всегда на лучшее надеяться надо и это лучшее приближать! А пока – улучшать, елико возможно, настоящее – положение свое повысить, толстых коровищ – Хидаясовых жен – стравить. Разделяй и властвуй – про это Елена в детстве еще в книжках латынских читала.