Долина золотоискателей
Я рычу, как пес на цепи, прекрасно поняв намек отца.
– Конечно же, мистер Дюран. – Мистер Рид смотрит на своего сына, потом на сопровождающих. – Всем, кроме Колтона, выехать за пределы ранчо. – Он вновь обращает взгляд на сына. – Ты выведи лошадь к границе и жди меня.
– Хорошо, отец, – ровно отвечает Колтон. Я еще ни у кого не встречал такого низкого и мелодичного голоса, от которого что-то будто вибрирует в груди.
Патриция где-то рядом беспокойно переступает с ноги на ногу.
– Мистер Дюран, пройдемте. Солнце у вас печет знатно, не то что у нас на восточном побережье.
Отец кивает на дорогу, ведущую к полям. Я же, вынырнув из укрытия, слежу за Колтоном, уходящим прочь с лошадью его отца. В голову едва успевает закрасться сомнительная идея – и сестра тут же дает мне подзатыльник. От неожиданности я дергаюсь и ударяюсь об стену лбом. Из глаз сыплются искры, с языка – ругательства.
– Даже не вздумай увязываться за ними и уж тем более дерзить!
Я слышу ее, словно через толщу воды. Ну почему она знает меня настолько хорошо?
– А вот я пойду и принесу их лошадям попить.
Джейден и Хантер тут же делают к ней по шагу.
– Не вздумайте за мной ходить! Иначе я вас придушу! Грубияны, да и только!
Кто бы говорил, сестрица!
– Зачем же так лупить? – Я с помощью Джейдена встаю на ноги. – Я просто хочу быть настороже. Лучше показать им, кто мы есть, сразу, иначе они не дадут хороших денег за хлопок!
Ворча, я наблюдаю, как Патриция на глазах превращается в настоящую леди: оправляет волосы, подол платья, манжеты. Порой я забываю, насколько красива моя сестра, и благо матушка успела научить ее настоящим манерам. Решив, что она отвлеклась, я хватаюсь за ручку и открываю дверь.
– Пойду наружу.
– Франческо Дюран!
– Да я Рея и Алтея напою и в стойло отправлю! Черт возьми, Патриция, прекрати уже гоняться за мной! Это моя работа – защищать младшую сестру! Моя, – говорю это гордо, громко, смело и сбегаю на улицу, поджав хвост. Ну чего же ей так надо выслужиться перед сыном этого мистера Рида?
На улице, не сдвинувшись с места, стоит Рей. Он смотрит на меня так же возмущенно, как я на всю эту ситуацию. Я обязан научить его по команде кусать неприятелей и давать деру.
Я беру поводья Алтея – тот задумчиво смотрит в сторону, куда удалился Колтон. Если мне не изменяет память, все чужаки приехали на лошадях, неужели он кого-то заприметил? Лошадиная драма, вот чего мне не хватает в довесок к собственной. Я с силой тяну коней к колодцу. День и правда жаркий, а Рей успел потренироваться, холодная вода ему необходима. Еще раз взглянув на дорогу, уходящую к хлопковым полям, и, услышав скрип входной двери, я ускоряю шаг.
Колодец, к которому мы держим путь, копал еще отец, когда я толком ходить не мог. Иногда он пересыхает и начинается настоящий ад с поиском воды; чую, скоро нам с братьями предстоит рыть землю. Поглядывая по сторонам, я ставлю перед конями деревянные ведра.
– Так ребятки, давайте быстрее пейте, мне еще отца караулить! – Рей меня игнорирует и тоже продолжает пялиться на дорогу. Я понимаю, он ждет продолжение обещанного марафона, но пора смириться: день идет наперекосяк. Я хватаю его за загривок и сую носом в воду. – Так, не вредничай.
Затем я веду недовольного Рея и перевозбужденного новыми знакомствами Алтея в стойла. Уже не терпится сесть в кресло на крыльце и дождаться отца. Обычно переговоры по закупкам длятся пару часов. Краем глаза я замечаю, как сестра идет в сторону колодца с двумя ведрами. И хорошо, значит, никто не будет мешать мне наблюдать. Я пожимаю плечами на недовольное ржание Рея и покидаю стойла.
Успокоив совесть обещанием тренироваться раз в два дня, я занимаю наблюдательный пост. Под моим острым взглядом Патриция направляется к выходу с территории ранчо, даже не обернувшись. Легкий румянец, вероятно, от жары, играет на ее щеках.
Братья выходят из дома и присоединяются к моему дозору. Патриция возвращается через полчаса с легкой улыбкой на губах, но никто из нас не решается спросить, что подняло ей настроение. В ожидании я успеваю задремать, а проснувшись, с удивлением обнаруживаю, что накрыт пледом. Небо уже начало отливать розовым. Я подскакиваю, ошарашенный, что переговоры затянулись так надолго, и как раз вовремя: одинокая фигура отца появляется на дороге.
– Отец! – кричу, сам не понимая зачем.
Какое-то волнение закралось в сердце. Что-то… не как раньше. Я пока не понимаю, что конкретно изменилось, но в груди неспокойно. Отец останавливается, смотрит на меня долгим пронзительным взглядом, а потом продолжает путь.
– Ну что? Чего хотел этот мужчина? – Я сыплю вопросами, хотя вижу: отец подавлен. Он проходит мимо меня. Опустив плечи, я и братья идем за ним, чувствуя: нас ждет неприятный разговор. – Пап…
В гостиной сгущается тревога. Волнуемся мы все, даже Патриция хоть и сдерживается, но заламывает руки. Ее взгляд подозрительно возвращается к входной двери, когда мы идем в столовую. Сестра зажигает керосиновую лампу, и вокруг тусклого света сразу начинает виться облако мошек. Отец проходит к своему месту во главе стола, мы следуем его примеру. И вот мы сидим на привычном расстоянии друг от друга – но без еды, без напитков, и я даже не знаю, как себя вести. Вопросы рвутся с губ, но я не смею нарушить гнетущую тишину. Хватит ли керосиновых ламп всего Западного побережья, чтобы рассеять темноту моих дурных предчувствий?
– Итак, перед тем как я расскажу, о чем говорил с мистером Ридом, прошу всех, а конкретно тебя, Франческо взять себя в руки. – Отец смотрит на меня тяжелым взглядом в надежде потушить пожар внутри. Напрасно. Он и сам знает, ничего у него не выйдет. – Мистер Рид хочет выкупить у меня права на наше ранчо.
– Что! – Я подскакиваю с места.
Голова идет кругом. К отцу не раз наведывались люди с предложением выкупить землю, но он всех отправлял куда подальше. Что теперь? Я сжимаю кулаки. Гнев бурлит в груди. Черт, стоило сразу намять бока этим проходимцам! Ни один закупщик хлопка не являлся с таким отрядом головорезов! У паршивого мистера Рида, видимо, денег куры не клюют, раз у него такая свита. Его одежда и повадки так и кричат в лицо: «Я все куплю! И ранчо! И лошадей! И душу твою на монету разменяю!» Я оглядываю остальных: Джейден удивлен не меньше моего, Хантер потупил взгляд, а Патриция, кажется, вообще мыслями не с нами.
Губы отца сжимаются в тонкую полоску. Я знаю: в нем идет какая-то мучительная борьба. Но пусть хоть молния сейчас ударит мне в темя, не понимаю я, что и с чем в нем сражается! На любой вопрос о ранчо должен быть однозначный и простой ответ: Нет! Никогда! Наша земля… Моя земля не станет вашей! Мои кости заблестят в пустыне скорее, чем я допущу мысль продать ранчо, продать свой дом…
– Франческо! – Окрик возвращает меня в реальность. – Сколько можно! Тебе сколько лет? Пять? Устроил тут представление перед гостями, толком не узнав их намерений! Что скажут о нашей семье на всем Западе, если ты будешь вставать на дыбы, подобно Рею? – Отец стучит кулаком по столу. – Мистер Рид не вытрясет из меня договор о продаже так просто! Пока он лишь поинтересовался о наших делах, сколько хлопка и овечей шерсти мы производим в год, как идут поставки и какой процент от дохода составляет торговля овощами и фруктами. Сколько у нас рабов!
Я сажусь на место.
– Он очень богат, – продолжает отец ровнее. – Он предлагает за наше ранчо сумму, превышающую аренду за двадцать лет. Двадцать лет. Мы иногда с трудом набираем на обычную ренту… Откладывать на покупку земли и вовсе не получается.
– Сколько?.. – только и срывается с губ Хантера.
Много. Я даже не могу подумать, что у кого-то на свете есть столько денег разом. Земля – такое же море, непредсказуемое и загадочное. Никогда не знаешь, как поведет себя природа: будут ли регулярные дожди, хорошо ли взойдет хлопок, как много его получится, все ли кобылы обзаведутся потомством и много ли из этого самого потомства будет здоровым и сильным. Тысячи непредсказуемых «если». Случались года, когда мы питались одними бобами и денег не хватало на самый дешевый керосин, иногда от мяса ломился стол и пили мы лучший алкоголь. Владение землей – всегда риск, это парный танец бедности и богатства, разорения и зажиточности. Кому нужно покупать нашу долину, у которой средние показатели по урожаям, да еще и за такую цену? Я запускаю руки в волосы и нервно лохмачу их. Все смотрят на мои метания с пониманием, не упрекая.
– И что ты ответил ему? – шепчу я.
– Что должен обсудить все с семьей. – Он сцепляет руки и кладет на них голову. – Но, как я понимаю, ты против, Франческо.
Я ошарашенно смотрю на него. Шутит он или говорит всерьез? Как можно продать ранчо? Я теряю дар речи. На каком языке вообще мы ведем диалог?!
– А ты… Ты что, «за»?
– Я против. – Он медлит. Я выдыхаю, но тут он добавляет: – Но, Франческо, ты не один в семье Дюран. Нас пятеро. И каждый должен высказаться. Я люблю вас одинаково и – хочу признаться здесь и сейчас – вы мне намного дороже земли, скотины и полей. Вы все, что у меня есть, и решения мы примем вместе.
Мои плечи невольно опускаются. Я прибит к полу ответом отца и не нахожу в себе смелости посмотреть на братьев и сестру.
– Раньше я просто слал всех перекупщиков к черту. Они предлагали мне жалкие… Жалкие! Деньги! Но двадцать лет аренды…
– Франческо… – начинает Хантер.
Я не хочу сейчас ничего слышать – и просто вскакиваю, а вскоре уже вылетаю из дома. Не могу, не в силах находиться там! Мысль, что кто-то выскажется за продажу ранчо, разрывает мне сердце. Возможно, это один из моих самых взрослых поступков: вместо того чтобы ссориться с родными, я влетаю в стойло и вывожу Рея. Не отдавая себе отчет, запрягаю его и взбираюсь в седло. Ночь уже сожрала остатки дня, ровно так же, как и страх – мой последний рассудок.
Я еду по дороге к хлопковым полям.
Рей не упрямится, без слов понимает шторм, который бушует в моей груди. Мы все быстрее летим навстречу тьме, путь освещает лишь россыпь звезд. Чертов день отобрал у меня последнюю свободу, убил всю радость от теплого воздуха, запаха травы и переливов кленовой листвы под тусклым светом неба. Хочется зажмурится и открыть глаза уже в мире, где моей земле ничего не угрожает.
Я осознаю, что Рей начинает хрипеть, не сразу. Когда я успел загнать его?! Как долго мы скачем по этим бесконечным дорогам? Я прихожу в себя и тяну поводья, упрашивая его замедлиться, провожу рукой по шее.
– Прости, друг… Ты не виноват. Никто не виноват.
Глава 4
Может, ночь сегодня особенная, а может, помогла пара часов под прохладным ветром, но мне стало чуть легче. Я собрался и постарался отпустить гнев. Отец, конечно же, прав: мы семья и принимать решение о продаже земли обязаны вместе.
Под размеренный стук копыт я вспоминаю наше взросление с братьями и сестрой. Какие мы все же разные. Джейден живет сегодняшним днем, не то что я, который хорохорится на публике, а в душе переживает за каждый следующий год и урожай. Джейден не помнит ни вкус первого глотка бурбона, ни первый удачный флирт с девушкой, не трясется и над прахом воспоминаний об осенних пожарах в кроне кленов. Его простодушию можно позавидовать. Чего не скажешь про Хантера. Я уверен: теперь брат не будет спать всю ночь, считая деньги и мечтая, как покинет ранчо. С такой суммой каждый из нас мог бы обзавестись домом на побережье… Но что дальше? Чем заниматься? Мы – дети своей земли, куда заведет нас эта дорога? Меня пугает сама мысль сняться с родных мест и уйти в никуда. Да что мы вообще умеем, кроме как возделывать и убирать поля? Пить вино?
Патриция же в том возрасте, когда пора искать жениха, и отец, как и сама сестра, обеспокоен этим вопросом. В нашей округе не так много достойных джентльменов – зажиточных, подходящих по возрасту, да и просто хороших собой. Богачи, как правило, стары или жадны, а молодые красавцы – с дырявыми карманами. Не знаю, что творится в голове у сестры, но за первого попавшегося парня ее никто из нас не выдаст. А пару лет спустя ей будет уже негоже быть бездетной. У нас в доме даже есть комната, отведенная под детскую или гостевую. Специально оставили, если все же будет молодой, но бедный жених. А может, Патриция сама не против отправиться с Хантером на восточное побережье в поисках мужа? С таким приданым каждый второй будет рад взять ее в жены.
И вот, нас развеет по стране. А куда девать лошадей? Накопленное добро? Или это продадут вместе с землей? Монета за привычную жизнь и душу. Сердце вновь начинает ныть, по привычке хочется дать шпору Рею, вот только… Куда? Куда скакать?
То ли от усталости, то ли, почувствовав мое подавленное настроение, Рей останавливается, и я еще с полминуты смотрю на его переливающуюся в лунном свете гриву. Лишь его подрагивающие уши и дыхание напоминает, что мы с ним не статуя, а вполне живые. С моего лба катится капля пота, огибает переносицу и срывается прямо мне на большой палец. Я гипнотизирую ее мерцание и свои намозоленные вожжами руки. Где-то неподалеку копошится в поле мышь или роется енот.
В задумчивости я поднимаю налитую тяжестью голову к небу. Ничего не смыслю в звездах: наука чтения по ним прошла мима меня. А ведь раньше люди то и дело спрашивали у них совета, бороздили моря по их подсказкам и надеялись пересчитать. Одна за одной звезды проносятся в ночном небе. Я засматриваюсь на этот полет, голова полнится странными мыслями. Все на свете относительно. Я – бог муравью, и я же – муравей для вселенной? И все мои переживания – пустота?
Но я знаю: повернувшись, я увижу то, что может меня уничтожить.
Хлопок.
Белые коробочки напоминают снег. Желтые цветки с середины весны устилают несколько наших полей непроходным ковром из снега, который потом превратится в тысячи платьев, рубашек и штанов. Через немалую часть Америки вьется лента из чудесного хлопка, опоясывает и согревает всех на земле. Но знают ли напыщенные леди и толстосумы в огромных штанах, как на самом деле красив хлопок? Океан, снежный океан плещется посреди нашего ранчо. Ну кто в здравом уме способен продать эту землю?
От легкого ветерка коробочки покачиваются из стороны в сторону, невесомые и невероятные. Когда кладешь одну из них на руку, почти и не чувствуешь веса: того и гляди оторвутся от пересохших стеблей и улетят в небо. Еще одна причина, по которой отец ненавидит бури. Они губят хлопок. Снова я вспоминаю мать: как она любила бродить меж хлопковых волн на закате. Отец всегда запрягал ей повозку: вдруг решит провести вечер, созерцая наши долины? Видимо, от матери мне и досталась великая любовь к мелочам и поиску смысла в давно знакомых цветах.
Я опускаю голову и прикасаюсь лбом к гриве Рея, он задерживает дыхание. Мир замирает. И нет ничего, кроме этой секунды, ничего, кроме запаха хлопка, ночной свежести и чувства свободы… Ничего.
Наконец я поднимаю голову и вдыхаю полной грудью, слегка толкнув Рея вперед. Наш размеренный путь продолжился. Но не успевает Рей ступить и десяток шагов, как вновь останавливается. Я все еще любуюсь хлопковыми коробочками и потому не сразу понимаю, что привлекло его внимание. Как странно… Чуть впереди на дороге маячит большая куча вырванных погибших растений, а прямо на ней как ни в чем не бывало кто-то сидит.
Я в недоумении хмурюсь. Незнакомца почти не видно за кучей, поэтому я подталкиваю Рея приблизиться. Воров в округе предостаточно; расставлять охрану по периметру всех полей – не хватит рабов. Примерно десятую часть хлопка мы теряем от постоянных набегов мелких бездельников, которые «подъедают» его по краям. Но вот чтобы один из них так нагло сидел прямо на куче компоста, – такое впервые. Я еле успокоился после разговора с отцом, а теперь сердце снова гулко застучало в груди. Я еще раз толкаю Рея: не терпится выплеснуть раздражение, наводя порядок в своих владениях. А парню, кажется, наплевать. Стук копыт его не пугает, и, вот наглец, он даже не смотрит в нашу сторону. Приходится остановиться у самой кучи, но я не спешиваюсь: вдруг придется скакать за пройдохой.
– Милейший, а что это вы забыли среди моих полей? Так можно и хлыстом получить или солью из ружья! – Я специально говорю громко, низким голосом, пытаясь напугать незнакомца. – Эй. Ты меня слышишь?
Но он все так же безмятежен:
– Да чего ты жужжишь, как муха?
Рей, возмущенный таким приветствием, трясет головой. А вот я внезапно думаю о том, что погорячился: совсем забыл, что тут не только воры, но и головорезы гуляют. И мой статус сына одного из крупнейших ранчеро на границе Невады может сыграть отнюдь не в мою пользу. Я покрепче сжимаю вожжи и несильно тяну, в надежде заставить Рея попятиться, но упертый дьявол не вовремя решил проявить характер. Не хватало только быть застреленным или лежать с проломленной головой в этом самом хлопке!
Время будто спотыкается, замедляется, и я не знаю, как поступить. Парень все пялится куда-то вдаль, полностью меня игнорируя. Лишь очередная пролетевшая в небе звезда заставляет его пошевелиться, а уж потом вспомнить о моем существовании. Он медленно поворачивает голову, и наши взгляды встречаются.
Ох, какая у него занятная внешность.
Большие светлые глаза изучают меня и Рея – так внимательно, что становится слегка неуютно. Волосы странного темного оттенка волнистым прядями ниспадают из-под кепи и колышутся на ветру. Таким губам позавидует любая девушка, а острые скулы словно выточены из скульптурного камня. Брови густые, идеальной формы. Но больше всего меня поражают веснушки: они, словно те самые мириады звезд, рассыпаны на прямоугольном лице. Вероятно, сам Бог считал их, ища заветное число, которое превратит обычное лицо в произведение искусства. Матушке с ее любовью к живописи очень понравились бы такие черты.
– Ты хозяин этих земель? – Его голос ровный, в меру низкий. Тембр созвучен с шелестом листвы. От него веет силой и свободой – то же самое я почувствовал, впервые увидев Рея; никогда бы не подумал, что подобная харизма может достаться человеку. В первый миг я теряюсь под его испытующим взглядом. Лучше бы я шел куда шел, а он пусть забирает хоть весь хлопок.
– Да, – наконец отвечаю я. Надеюсь, он продолжает летать в облаках и не замечает, как я смутился. На сегодня с меня хватит впечатлений. Узнаю, какого черта он здесь забыл, и поеду домой. Я… я соскучился по семье. – Не знаю, кто ты и зачем пришел, но это земля семьи Дюран.
– Я потерялся. – Он пожимает широкими плечами и улыбается. – Прости. Я решил прогуляться по хлопковому полю и не заметил, когда оно превратилось в море. Я не очень хорошо вижу в сумерках, поэтому я пару раз кричал кленам и кучам, спрашивая дорогу. И ты первый, кто ответил. – Он поворачивается ко мне корпусом. – Я шел по этой дороге примерно вечность и так и не наткнулся ни на какой указатель. Потом в мою голову закралась мысль, а вдруг я иду куда-нибудь на край ранчо? – Он поднимает руку и смотрит на нее, будто она его собеседник. – Я решил дождаться утренних работ.
– То есть ты просто заблудился?
Он вывалил на меня слишком много подробностей. Ну зато я почти уверен: передо мной все же не головорез, а обычный добродушный парень. Который, правда, не счел нужным представиться. Без понятия, кто их всех воспитывает, но меня отец всегда учил начинать знакомство с имени.
– Как видишь, ты шел в нужную сторону, к нашему дому… – Я неловко запинаюсь. – Меня, кстати, зовут Франческо. А ты?
– Грегори. – Он одаривает меня еще одной улыбкой.
Ровные зубы. Настоящая редкость на Диком Западе, почти такая же, как и искренность. Нет, вряд ли он хочет пустить мне пулю в лоб. На его хлопковых штанах даже нет пояса и, как следствие, кобуры. И правда, страх видит опасность повсюду.
– Так что, поможешь мне… Франческо?
– С чем? – опять теряюсь я.
– Найти дорогу домой.
А ведь он, вероятно, мой ровесник. Просто не верится… неужели в двадцать лет можно выражаться так непосредственно, искренне, держаться так доверчиво? И это у нас, на Диком Западе, где каждый день драки и перестрелки, а люди хитрее койотов? Его слова отзываются во мне печалью. С виду Грегори не кажется запуганным или попавшим в беду, руки и ноги на месте, но то, с какой легкостью он улыбается мне и просит помощи, удивляет.
Он приподнимается и спрыгивает с кучи, ловко приземляясь в хлопковом поле. Грациозен, как дикий кот, черт возьми: ни одной коробочки не падает на землю. Наконец он выходит из тени, и я могу оценить его бежевые брюки на подтяжках и белую рубашку. Классический ранчеро, не хватает только колоса в зубах.
Грегори придерживает кепи и подходит ближе. Я с удивлением отмечаю, что мы одного роста. Почему-то Рей не пытается откусить чужаку руку, даже не фыркает в его сторону. Предатель!
– Ну так что, Франческо? – Видимо, я вновь задумался: Грегори улыбается и наклоняет голову вбок, его светлые глаза мерцают в ночи. – Поможешь?
– Да. – Я медленно киваю. – Где ты живешь? Где твой дом?
– А вот тут… тут небольшая проблема. – Он засовывает руки в карманы и отворачивается, словно высматривая что-то в хлопковом море. Наконец он вновь ловит мой взгляд и признается: – Дело в том, Франческо, что дома у меня нет. – Тон его все такой же безмятежный.
– Это как? Не шути так… Грегори. – Ощущение, будто я прорычал его имя, хотя и не планировал. – Как же я смогу вывести тебя с поля, раз тебе некуда идти? – Я неосознанно сжимаю поводья, хочется вцепиться в гриву Рея.
– А, ну переночевать у меня есть где! Я не бездомный! – Он снова пожимает плечами. – Не хочу, чтобы люди думали, будто я живу на улице. – Грегори запускает пальцы в волосы на затылке и смущенно улыбается. – Иногда так может показаться.
– Грегори…
Но слова, которые мне хочется сказать, так и не срываются с губ. Никогда не задумывался об этом прежде. Кто такой бездомный? Человек, который живет на улице, или тот, кто не может назвать ни одно место своим домом? Что вообще такое дом? Грегори, даже сидя на куче компоста, в потрепанной обуви и грязной рубашке, не выглядит нищим бродягой. Скорее… не от мира сего? И вдруг я осознаю: мне интересно с ним разговаривать, хочется узнать, кто он и откуда в его словах так много тоски. Я спешиваюсь с Рея. Он, наверное, устал катать меня туда-сюда.
Грегори заинтересованно наблюдает за тем, как я, не удержавшись, запускаю пятерню Рею в гриву. Во взгляде словно играют искорки. Он напоминает… Он напоминает мать: она так же смотрела на меня, когда я впервые подошел к лошади.
– Как его зовут? – Грегори кивает на моего друга.
– Рей, – шепчу я, искренне надеясь, что легкий ветер не унесет имя.
Грегори улыбается и делает еще один аккуратный шаг к нам. Забавно, многих Рей не подпускал и на такое расстояние. Откуда такое благодушие?
– Знаешь, этот конь с характером. Не стоит…
– Все хорошо, все будет хорошо.
И Грегори бесстрашно кладет руку на голову Рея. У меня от удивления открывается рот, а этот чудак уже достает из кармана небольшое яблоко. Мой продажный конь, конечно, тут же принимает лакомство и, вероятно, отныне будет считать ночного путника лучшим другом и братом на веки. Но дело не только в угощении. Чутье на людей у нас с Реем похожее, плохих не подпустим. Один раз Рей с ходу попытался лягнуть ненадежного перекупщика. Да… Грегори странный, но вряд ли хочет нам зла. К тому же, болтая с ним, я отвлекся от тревог из-за ранчо.
Грегори достает еще одно яблоко, и я уже готовлюсь к тому, что Рей с радостью прокатит его. Вот так многолетнюю дружбу меняют на пару угощений! Будто угадав мои мысли, Рей поворачивается ко мне и мотает головой, призывая не ревновать по пустякам. И, черт возьми, он прав. Но ему легко говорить, его-то кормят яблоками!
– Ну что? Пошли? – Грегори привлекает мое внимание. – Куда-нибудь?
– Давай сначала дойдем до моего дома? – предлагаю я, и он кивает. – Тут не очень далеко, тебе почти удалось добраться до нас. Как ты вообще попал сюда?
– Я шел от города по какой-то извилистой тропинке, пока не наткнулся на хлопковое поле. – Он поднимает руки и начинает трясти, словно индюк, который хочет взлететь. – Не сказать, что его тяжело заметить. Так моя вечерняя прогулка превратилась в ночную и я… Я решил пройтись вдоль поля, как-то сократить путь. В итоге я бродил, пока не вышел на эту дорогу.
Я боковым зрением поглядываю, как он жестикулирует, помогая себе удержать нить повествования. Его голос правда похож на шелест кленов и очень располагает: столько красок и переливов.
– Я побоялся, что уйду бог знает куда. А воды у меня нет, и потерять сознание от обезвоживания где-то в пустыне – такое себе приключение.
– Ты же понимаешь, что, будь я моим отцом, сначала на пробу пальнул бы солью, а уж потом выслушивал? – Это правда, мой добродушный отец на дух не переносит бездельников и воров. – Нельзя же просто так сидеть на куче с засохшим хлопком и разглядывать небо!