– Батюшка, кто же будет звонить в колокол?
– Я сам, и с гулом колокола громче пропою молитву, чтобы она помогла вам справиться с препонами в стези. Пусть мой звон услышит вечевой Новгородский колокол, повисевший в уныние в воротах Кремля да вернувшийся в Поморье на радость зверобоям и рыбакам. Поклонитесь святому угоднику Николаю!
На следующее утро в сторону Николо-Корельского монастыря пегая лошадка повезла сани по льду замёршей реки Онеги.
Закутавшись в чёрные тулупы, гордыми воронами восседали путники. Свистел ветер, заметая снегом дорогу. До монастыря две недели добираться.
К концу третьего дня как стало темнеть, пономарь, отряхивая от снега бороду, с удовольствием крякнул:
– Чую, весной пахнет! Лёд в проталинах и пороша мокрая.
– Может статься, до обиталища доедим?
– Нет, скоро ночь. Заночуем, как и в минувшие ночи, в лесу, там меньше дует! – сказал Велига, ростом причётник был в сажень.
Оглядываясь по сторонам, путники поднялись по отлогому берегу. Укатанная полозьями саней хорошо просматривалась колея.
В ельнике выпрягли лошадь, привязали её к оглобле, дали сена и овса. Легли в сани, прижавшись друг к другу.
– Велига, сколь тебе лет?
– А что?
– Отчего не женишься? Скоро будешь старцем.
– Сердцем я один раз влюбчив. Вот и не найду подходящую суженую.
– А у тебя была уже зазнобушка?
– Да, но мурмане её сокрушили. Пристали к ней у проруби. Попросили злыдни для забавы воды испить. Я поспешил на помощь. В побоище вместо меня, её лицо пометили шпагой. Бес попутал. Лучше бы я не влезал в драку. Затмился от горя, колотил всех повинных и невинных, кто оказывался под жгучую руку.
Благо стрельцы окрутили, окунули с головой в прорубь, дабы очухался от беды. Потом ретиво, смеясь, как мокрого гуся с сосульками на бороде вытащили.
Моя Голуба сказывали, ушла в монастырь. А потом куда-то исчезла. Дом её родных сгорел в одночасье. Ни матери, ни её брата Афанасия не нашли. Пятнадцать лет с той поры минуло.
Поклонился я родной сторонке и пошёл с котомкой по деревням скитаться. Вот так оказался в Погосте. Второй год служу Бреславу.
Дикий крик пронёсся по округе, гулкое эхо по реке повторило его многократно.
– У-у-у! И-и-и!
– Что это? – с испугом спросил Есеня.
– Кикимора надрывается из болота.
– А ты её видел?
– Да эдакая зелёная лохматая. Встал раз, чаял, на кочку в мороке, а она со сна зашипела и из-под ног испарилась, я от внезапности в трясину повалился.
– А почему она живёт на болоте, а не в деревне?
– Наскучили, верно, люди. Хозяйка, поди, ленивая оказалась.
Снова истошный крик пронёсся по лесу.
– Вот помешанная! Аки нашу кобылку не испортила, пойду, прогоню подальше, – вылез Велига из саней, захватил с собой топор.
В лесу увидел, мерцает огонь.
“Ведьмы что ли там сидят? “ – поёжился от страха пономарь, а ноги на костёр привели.
– У-у-у! И-и-и!
Сидит мужичок, накинув шубу на плечи, у костра, руки греет и временами орёт.
Долго его Велига рассматривал. Домовой, не домовой? Вроде крестится рукой.
– У-у-у! И-и-и!
– Ну и что ты вопишь? – спросил с интересом незнакомца.
– А что нельзя? – оглянулся чудак, приметив молодца.
– Спать не даёшь.
– А откуда я знал, что кто-то в лесу есть. Мне страшно-то одному. Вот и кричу.
– Кричи на здоровье. Только за версту отойти отсель, пока тебе башку не проломил!
Покряхтел скоморох, встал и завертелся на дороге колесом, вставая то на руки, то на ноги, играя в домре.
– Ну и потешник! Ей, осади-ка свой пыл, на тебе алтын.
Остановился скоморох, снял колпак, поклонился, взял медную монету.
– Гонят нас по всему царству. Скоро не будет весельчаков на земле Русской. Музыки не услышите. Домры отбирают и жгут как орудие сатаны!
– Окаянные! Слышал я, что мор с Москвы кликнули на простой народ, чтобы не столковались, да не били господ, как при Степане Разине.
Простившись, обнялись, поцеловались.
Вернулся Велига, юркнул в сани, а уснуть долго не мог.
К утру разнесло тучи. Алое солнышко блеснуло над лесом. Бодрая лошадка, отдохнув за ночь, резво бежала. К полудню въехали под звон колоколов в поселение.
Велига и Есеня, привязав лошадь к столбу, глянув на других коней, направились в постоялый двор. Отворив скрипящую кованую дверь в избу, путники невольно замерли на пороге.
За длинным столом сидели подвыпившие стремянные городовые стрельцы. Все как на подбор богатыри, кривая сажень в плечах. На кафтанах нашивки, плетённые из цветной шерстяной нити.
