Турок продолжает смотреть в экран.
56
А изгнали доктора Иоганна Фауста из славного Эрфурта вовсе не за магию. Копыта, копыта, копыта… Магия в те времена, кстати, вполне законно преподавалась. В Кракове, например. Как наука. Про него будут говорить, что, учась в Кракове, он водил к себе краковских девушек, после чего те исчезали.
От топота копыт пыль по полю летит.
Снежная пыль летит от топота его вороного. Зря, конечно, дал ему такое имя – Тойфель. Что поделать, если конек его прожорлив, альз Тойфель[11 - Как черт (нем.).], и ретив, что слов нет; а уж как заржет… Да и пощекотать сытое благочестие этих господ ему очень хотелось. Немцы боятся щекотки; она разрушает их туманную задумчивость.
Кто мог представить, что имя его коня так испугает жителей Эрфурта? «Как-как, говорите, зовут вашу лошадь?» И крестятся, крестятся, не переставая жевать свою колбаску или чем у них там набит рот.
Копыта, копыта. Доктор направляется из Эрфурта в Веймар. Доктор скачет на черной лошадке.
Но изгнали его не за ту злополучную лекцийку, а за другую. Тогда сыны Божии увидели…
В ветре, бьющем по щекам, начинают гудеть голоса, беседующие и осуждающие.
Дерзнул он прочесть лекцию по богословию. И уж тут ему не простили, и припомнили, и бросились, дергая руками, точно в благочестивом танце. Полетели ему в лицо осенние листья пригоршнями, снопами мокрого огня.
Он поднял руки, защищая свой мозг. В каждом листке было чье-то кричащее лицо. Они кружили над головой и кричали ему в глаза. Была осень.
Videntes filii Dei…
Он прочел лекцию богословскую, зал был полон, несмотря на холод. Он прочел ее всего на один стих из Книги Бытия. И было холодно в зале, точно ледяной огонь облизывал всех.
Тогда сыны Божии увидели дочерей человеческих…
В то время спор возник в университете меж богословами: кто сии «сыны Божии»? И трещали умы, точно поленья в камине. И поднимались и опускались руки.
Тогда сыны Божии увидели дочерей человеческих, что они красивы, и брали себе в жены.
«Это были люди, отмеченные благодатью, князья и вельможи, – говорили одни и поднимали руки. – А дочери человеческие были простушками, уборщицами и торговками». И опускали руки.
Другие говорили, что сыны Божии были потомками Сифа, третьего сына Адама и Евы, и поднимали руки. А дочери человеческие происходили от первого преступника Каина. И опускали руки и вздыхали.
Третьи, самые ученые, говорили: «Сыны Божии были и потомками Сифа, и князьями и герцогами, ибо кем быть потомкам Сифа, как не вельможами? А потомкам Каина – как не пребывать в низком звании?» И, говоря это, то опускали, то поднимали руки, производя ими плавные движения.
Послушал их доктор Фауст и улыбнулся.
«Как следует, господин коллега, понимать вашу улыбку?» – спросили его.
Доктор Фауст снова улыбнулся. И где-то недалеко заржал его конек. А ржанье у него – что твоя пушка. Выпучились у ученых мужей глаза, и руки в движении замерли.
Рассмеялся доктор Фауст.
«Не потрудитесь ли объяснить ваш смех?» – подступили к нему богословы.
«Отчего же, – отвечал он им, – могу и объяснить, если дозволите».
Посовещались богословы, почесали свои тонзуры и – дозволили. Давно самим послушать хотелось, что это за доктор Фауст, о котором разные чудеса сообщают. Назначили день.
Разыгралась вьюга в то утро в славном городе Эрфурте. Точно не славный это Эрфурт, а дальняя и дикая Московия, где у всех, даже женщин, растут от холода бороды и по улицам на медведях ездят.
«Фуй! – говорили ученые мужи, отплевываясь от снега. – Что за погода!»
На лекцию, однако, прибыли, даже мест не хватило. Ждут, переговариваются, на скамьи коврики стелют, чтобы было теплее слушать, спорить и возмущаться.
Прискакал доктор Фауст. Пар из лошадиных ноздрей так и валит. Зашел весь в снегу, ногами потопал. Топ! Топ! За ним служка университетский едва поспевает – от снега веничком отряхнуть. А вьюга себе гудит, пляшет.
Говорил доктор в тот раз мало, без обычных риторских загогулин. Откашлявшись, быстро перешел к делу. Те сыны Божии были ангелами, только падшими. Ведь сказано далее в Писании: В то время были на земле исполины, особенно же с того времени, как сыны Божии стали входить к дочерям человеческим, и они стали рождать им: это сильные, издревле славные люди.
Откуда люди могут рождать исполинов? Не иначе как от ангелов. И снова закашлялся.
Тут кто-то из богословов поднялся: «Нам известно такое мнение. Но оно ложно: ангелы, как мы хорошо знаем, бесплотны и для бракосочетания непригодны».
«Ах, непригодны… – усмехнулся доктор. – Ну, это мы еще посмотрим».
А за стенами в то время гуляла вьюга, за два шага не увидишь, волка от свиньи не отличишь. Попрятались жители по домам, греются кто чем.
«Вы, – снова хрипло заговорил доктор, – верно, разумеете обычных ангелов, которые и правда бесплотны. Но тут говорится… – доктор замолк, точно прислушиваясь к звуку ветра, – о падших».
Кто-то перекрестился, кто-то сдвинул брови, кто-то стал разглядывать темный потолок.
«Впрочем, – сказал доктор, – если желаете, я могу продемонстрировать вам, как это происходило. Сие не составит мне труда, а вам, возможно, доставит удовольствие и насытит ваше любопытство».
Головы осторожно закивали. Некоторые, особо осторожные, правда, поднялись и, прихватив коврики и писчие инструменты, покинули зал. Но прочие, почти все, остались и стали жадно ждать.
57
Она лежала, неподвижная и холодная. Он смотрел на нее.
Книги, служившие им постелью, были разбросаны по всему полу. «Надо собрать», подумал он.
Снова потрогал ее. Она была холодная, как обложка книги, даже холоднее. Неподалеку стоял электрокамин и не грел.
Он поднялся и стал искать одежду, свою. Ее одежду тоже надо будет найти. Нехорошо, что она лежит голой, надо одеть. Он поднял ее халат и накрыл ее.
Ее ноги торчали из-под халата. Только сейчас он заметил, что она их брила.
Почему-то не было страха, что сейчас войдут и увидят ее. Подсобка была закрыта, но могли всё равно зайти. Он поглядел на часы.
Часы были на запястье. Даже в момент близости не снимал их.
Он подошел к раковине и стал умываться. Вода была холодной. Он намочил лицо, провел ладонью по груди. Морщась, стал мыть живот, другое. На шум воды могут прийти люди. Но страха не было, только сонная деловитость. Он судорожно зевнул.
Потом надел холодные джинсы и нашел майку.
Когда он вернулся в подсобку, ее там не было. Он не удивился. Халат, которым он накрыл ее, валялся жгутом. Это значило, что роды уже начались.
