Не знаю.
Вы когда-нибудь тут ели мясо?
В смысле, кроме бекона на завтрак?
Ага. Кроме бекона на завтрак.
Нет.
Хэррогейт оперся о шконку. Немного погодя спросил: А вы тут уже сколько?
Месяцев пять.
Вот геенна клятая, сказал Хэррогейт.
Когда они поднялись поутру, было еще темно, и темно, когда гуськом вошли в кухню за своими тарелками и ложками, и все еще темно, когда все оказались на дворе в росе и зернистом тумане. Он стоял, подкатав рукава и штанины на два оборота каждый, и смотрел, как люди лезут в грузовики. Поискал глазами Саттри, но, когда увидел его, тот уже сидел в кузове, а калитку закрыли. Некоторые грузовики тронулись. К нему подошел охранник и поглядел на него свысока. Потом пригнулся, уперев руки в колени, чтоб заглянуть в лицо. Ты кто такой, к черту? спросил он.
Хэррогейт.
Охранник кивнул, словно это и был верный ответ.
На завтрак ходил?
Еще б не ходил.
Поработать денек готов?
Кажись, да.
Ну, у нас тут вот для тебя грузовик есть, чтоб ехать, если это тебя устраивает.
Вот этот вот?
Ну. Неохота, а?
Хэррогейт ухмыльнулся. Драть, сказал он. Кажись, я тут только для этого. Буду делать что угодно.
Что ж, нам это очень по нраву. Нам нравится, чтобы все были счастливы.
Драть, бросил Хэррогейт через плечо, бредя к поджидавшему грузовику. Со мной поладить нетрудно.
Когда же дошел до заднего борта и поднял руку подтянуться, охранник выписал ему такого пинка, что он влетел в калитку и рухнул среди сапог и башмаков других сидельцев. На него посмотрели с чокнутыми ухмылками, и кто-то дернул его за воротник вперед, чтоб захлопнувшейся калиткой ему не прибило ногу. Один рыжий подался вперед и сказал: Влезай сюда, идиёт. Разозлишь этого сукина сына в такую рань, так я сам тебе жопу надеру.
Я не знал, в какой грузовик мне положено лезть.
Так тут все годятся. Садись сюда вот. Этот сукин сын гоняет, как пьяный индеец, которому еще виски невтерпеж.
Грузовик прочихался сгустками белого дыма, и они дернулись в туман ниже по склону и покатили вниз по извилистой дороге от работного дома к шоссе, где перед ними в прохладной октябрьской заре по двое, словно глаза, проносились хвостовые огни других грузовиков. Сидельцы располагались рядами лицом друг к другу, дергаясь и покачиваясь, некоторые пытались поспать. Хэррогейт съежился на скамье, сунув руки под худые ноги, и не сводил глаз с пола. Никто не разговаривал. Грузовик прибавил скорости, и по черной дороге запели шины.
На первом светофоре у обочины дороги ждала автобуса девушка. Сидельцы кинулись к сетчатой калитке и столпились возле борта. Она отвернулась и уставилась за пустыри, на дома, утопавшие в ды?мке. По пейзажу с востока сочился холодный свет. Хэррогейт наблюдал, как с бесцветных небес слетели две птицы и пристроились на проводе, заглянули в грузовик и снова улетели. Они поехали дальше, и взгляд водителя в машине, пристроившейся за ними, от вида этих злодеев в полоску сделался несколько смущенным.
Уже по хорошему свету они пересекли северный конец округа и остановились на обочине, где вдоль кромки из рыжей грязи лежала разъятая на секции сточная труба и куда в канавы уже высадились пассажиры первого грузовика и принялись махать кайлами. Пока они стояли и ждали инструментов и приказов, взошло солнце и согрело их. Мужик вручил Хэррогейту кайло, отошел на шаг и осмотрел его с инструментом, а потом снова забрал. Мимо протиснулось несколько машин, к стеклам прижаты лица. Мужчины, направлявшиеся на работу в город, выглядывали вообще без всяких выражений. Сидельцы шаркали ногами и валандались, пока у всех не оказалось по инструменту, а Хэррогейт остался один. Он двинулся было в канаву с голыми руками, когда его окликнул охранник.
Погодь-ка тут минутку, сказал он.
Охранник отошел и вернулся с другим человеком, который глянул на Хэррогейта с подозрением.
Тебе сколько лет, сынок?
Все еще восемнадцать, ответил Хэррогейт. Во рту у него спереди был один черный зуб, и он нервно его сосал.
Двое переглянулись. Тот, что помоложе, пожал плечами. Поди знай, сказал он.
Ну черт же. Отвези его назад, пусть с ним Коутни разбирается. Ты. Поедешь назад с мистером Уильямзом. Слышишь меня?
Так точно, сэр.
Залезай вон в тот пикап и жди, сказал другой.
Хэррогейт кивнул и заковылял по дороге к грузовичку, забрался в кузов и сел там в своем наряде не по размеру, стал смотреть на людей в канаве. Он видел, как Саттри выкидывает землю за край раскопа, и Саттри разок глянул в его сторону, увидел, как он один сидит там в кузове пикапа, но не кивнул и никак не подал виду. Немного погодя пришел охранник. Поманил его и открыл дверцу кабины. Залазь вперед, сказал он.
Хэррогейт перелез через борт, открыл дверцу и влез. На шнуре с торпеды свисал динамик, а на заднем окне в ружейных козлах висело помповое ружье. Охранник завел грузовичок, глянул на Хэррогейта и тронулся с места, покачивая головой.
Когда вечером вернулся Саттри, самого маленького сидельца к камере не было. Увидел он его за ужином. Полускрытый за шаткими ярусами сковородок, он курил самокрутку и в отвращении пускал из ноздрей тонкие трубочки дыма. Тем вечером его перевели в кухонную камеру. Когда он пришел за одеялом, Саттри растянулся на своей шконке, сняв башмаки. Все носки его были в потеках красной глины.
Прикиньте, сказал Хэррогейт.
Чего.
Меня приставили, блядь, тарелки мыть.
Знаю. Я тебя видел.
Жопа, сказал Хэррогейт.
Черт, да это недурной расклад. Всяко лучше, чем кайлом весь день махать.
Мне нет. Я б лучше что угодно, чем тарелки мыть.
Ты это больше оценишь, когда похолодает.
Жопа.
Хэррогейт сгреб одеяло в охапку. Кто-то в камере окликнул Саттри, мол, дочитал ли он уже газету.
Ага, ответил он. Приходи забирай.
Сложи да пульни сюда.
