– Он не мог! – воскликнула было Галина, но тут же прикусила язычок и с досады поморщилась: вязла и выдала себя, дура такая!
– Мог, ещё как мог, Галина! – обаятельно улыбнулся Аркадий Михайлович.
Эти показания выбили из фармацевта крепкие ребята из одной подмосковной банды, главарю которой Шмелевский помог избежать большого тюремного срока, слегка подтасовав улики.
– В таких делах, Галина, своя рубашка всегда ближе к телу, как говорится. Так вот он рассказал, что снотворное, которым опоили Викентия Павловича, он достал по вашей просьбе, тем более что без рецепта такое снотворное не отпускают. Но эта немаловажная деталь почему-то ускользнула из поля зрения нашего дорогого следователя. Как и то, что сперма, которой была забрызгана маечка ребёнка, принадлежит ему. Согласитесь, в таком почти полуобморочном сне, в который вы с вашим приятелем ввергли Викентия Павловича, он вряд ли бы смог проявить свои мужские способности. Но об этом следователь почему-то тоже не подумал…
Я для начала подниму вопрос об исследовании спермы, и мы узнаем, кому она принадлежит. Вы, кстати, даже дочь не пощадили, напоив и её снотворным, а после подучили, что ей нужно говорить следователю. Понимаю вас, Галина, вы хотели одним выстрелом так сказать убить двух или сколько там, зайцев. Стать хозяйкой московской квартиры, избавиться от престарелого мужа и, наверно, выйти замуж за своего фармацевта. Но спешу вас разочаровать. Квартира, в которой мы сейчас находимся не кооперативная, а ведомственная. И если Викентия Павловича осудят, то она отойдёт в ведение Министерства здравоохранения, а никак не вам.
(Эти, как и многие другие высказывания Аркадия Михайловича, которые он излагал менторским тоном насмерть перепуганной Галине, не совсем соответствовали действительности, но ей-то откуда об этом знать было?)
– Вас, Галина, – уверенно продолжал Шмелевский, – вместе с вашим любовником-подельником ждёт тюрьма, если вы не одумаетесь, как он, и не дадите мне правдивые показания. Вы обвинили невиновного человека в совершении тяжкого преступления, а это очень серьёзно… Ну вот, а теперь, пожалуй, я пойду…
– Стойте, – слабо вскрикнула Галина. В её лице не было ни кровинки, словно его белилами намазали. – И что же мне теперь делать? Я в тюрьму не хочу, – она поёжилась так, будто ощутила уже затхлый запах тюремной камеры.
– Понимаю и сочувствую, – Аркадий Михайлович, поднявшись было с кушетки, присел на прежнее место. – Всё, о чём я вам только что рассказал известно пока только мне, к следователю я ещё не ходил. Ну, с ним я сам всё улажу. А вы будете делать то, что я вам скажу. Для начала объясните дочке, что теперь ей нужно сказать следователю, что это ей всё только показалась от испуга. Представьте, девочка просыпается, а у кроватки её какие-то чужие дяди толпятся (это были милиционеры, вызванные Галиной на «место преступления») Ну а вы, поверив испуганной дочке, разозлились на мужа, но теперь, когда всё успокоилось, всё разъяснилось, восстанавливаете справедливость в отношении ни в чём не повинного Викентия Павловича.
– А как же маечка… ну, со спермой…
– Это я тоже улажу. И последнее. Через три дня, не позже, вы должны мне передать семьсот рублей как раз для улаживания дела, поняли?
– Сколько? – у Галины глаза на лоб полезли. – Да где ж я возьму такие деньги?
– Ну, это уже ваши проблемы. Не достанете – тюрьма, так и знайте. Поговорите с вашим фармацевтом, ему ведь тоже грозит срок и не малый. Соберёте. А по вручению мне денег, тотчас же уезжайте в Суздаль, предварительно выписавшись из квартиры. И непременно оставьте заявление, что согласны на развод без предъявления к Викентию Павловичу каких-либо материальных и иных претензий. И если хоть что-то вы сделаете не так, помните, вас изобличающие документы находятся у меня, и я могу пустить их в ход в любое время. Вот теперь всё. Вы меня поняли, надеюсь?
Вскоре Викентия Павловича выпустили на свободу, сняв с него все обвинения. А Аркадий Михайлович положил себе в карман изрядную сумму из тех семисот рублей, что вытребовал на улаживание дела. И ещё триста вручил ему Викентий Павлович за услуги по защите его интересов.
5
Роза Семёновна Стук скончалась. Её истрёпанное ещё ленинградской блокадой сердце слишком устало.
Аркадий Михайлович воспринял эту смерть чисто прагматически. Старушку, конечно, было жаль, в должности заведующего юридической консультации она более чем устраивала Шмелевского. А устроит ли его тот, кто сменит Розу Семёновну? И вообще, кто им будет?
Выбор пал на Артура Лазаревича Шапталу, человека настолько безликого, что о нём ничего и сказать нельзя было. Разве что он неплохо разбирался в хозяйственных спорах.
Аркадий Михайлович в приватной беседе с новым начальником выхлопотал себе возможность не торчать в консультации на приёме населения, выслушивая нелепые, а порой и откровенно глупые просьбы. Взамен своей вольницы он гарантировал приносить в общий котёл хорошие деньги. Артур Лазаревич не возражал. На том и порешили.
Однажды поздним сентябрьским вечером, когда Аркадий Михайлович, в последний раз просмотрев материалы дела, по которому ему завтра надлежало выступать в суде, собирался уже на боковую, в дверь позвонили. Настойчиво, нетерпеливо и от нетерпения пришелец даже стал стучать по дверному косяку. Не хватало ещё, что кто-то там за дверью заголосит на весь подъезд, призывая скорее открыть двери, недовольно проворчал себе под нос Аркадий Михайлович, окинув щеколду.
На пороге своей квартиры он увидел тяжело дышавшего, чем-то сильно встревоженного Борю Евтохина по кличке «Коцаный». Тотчас, как только двери открылись, Коцаный ввалился без приглашения в квартиру и, не здороваясь, объявил:
– Шмель, нужна твоя помощь. Срочно…
Немногим позже из протокола осмотра места преступления, с которым Аркадия Михайловича любезно ознакомил опер Саша Поляков, за версту чуявший свою выгоду, Шмелевский, в частности, узнал следующее.
«… рядом с открытой дверью в комнату на полу в луже крови лежит труп хозяина квартиры Серебрякова; стены и стол обрызганы кровью. На трупе имеется восемь колото-резаных ран в области горла, головы и других жизненно важных органов.
На столе стоят две пол-литровых бутылки из-под портвейна «Три семёрки», два стакана, две тарелки с остатками закуски и две вилки. На поверхности стаканов имеются чёткие отпечатки пальцев, на ещё одном стакане, находившемся в мойке на кухне, имелись слабые окрашенные в бурый цвет отпечатки пальцев рук…»
Вот эти-то слабые, окрашенные в бурый цвет отпечатки и напрягли братву, заставили обратиться за помощью к адвокату.
– У тебя водка есть? – спросил-выдохнул Коцаный. Эту кличку свою он получил из-за угреватого лица ещё по малолетке, так она к нему и прилипла, хотя теперь лицо его было вполне чисто.
Аркадий Михайлович, мягко говоря, был не слишком доволен эти неожиданным полуночным визитом, но смирился со своей участью. Адвокат, как врач, востребован в любой час суток. Он принёс бутылку «Московской», налил сразу полстакана, зная, что Коцаный меньшей дозе обидится. Но на сей раз и полстакана ему было мало, он попросил долить до краёв. Значит, дело серьёзное, решил про себя Аркадий Михайлович и присел за стол напротив своего незваного гостя.
Коцаный выпил, усердно задышал хищными ноздрями, одна из которых была слегка порвана в давнишней драке. На закуску – колбасу, сыр, – даже не взглянул.
– Выручай, Шмель, бабла – сколько скажешь, братва не поскупится.
– Подожди о бабле, – остановил его Шмелевский. – Расскажи сначала, что стряслось?
Коцаный налил ещё полстакана, зажал его в крупной, испещрённой наколками руке, помолчал сосредоточено, но пить не стал и даже чуть отодвинул от себя стакан.
– Дело такое. Братва собралась с Ржавого спросить, как с гада, у него уже совсем мозги отмороженными сделались. Хотя сперва хотели ему просто рога посшибать. А тот на братву попёр, как трактор по бездорожью, стал беса гнать, думал на дурняка проскочить. Братва не стерпела, пошли к нему ну и… Нет, ты не думай, Шмель, мы по понятиям поступили, нам ещё менты должны премию выписать, что завалили этого беспредельщика!
– Ну, на эту тему и ними и говори, от меня-то что требуется?
– Понимаешь, Лёха-фонарь лопухнулся. Мутный с похмела был и пока мы разбирались с Ржавым, он на кухне воду дул. И пальцы свои, дурень, на стакане оставил. Вспомнил потом, я вернулся, а там уже менты понаехали…
– Значит и криминалисты работают. Что тут уже сделаешь? Отпечатки уже сняли, конечно.
– У тебя кто-то из оперов в корешах ходит, поговори, бабла дадим, сколько скажешь. Понимаешь, Лёха-фонарь только пару недель как с зоны откинулся, если его теперь закроют, это у него четвёртая ходка будет, а если ему мокруху пришьют то ему вышак светит… А он и к делу-то не причастный. Выручай, Шмель, бабла…
– Погоди с баблом, об этом договоримся, если получиться всё, – Аркадий Михайлович ещё слушая Коцавого, уже понял, о чём его будут просить и как постараться разрулить это дело.
– А кроме Лёхи-фонаря никто не наследил?
– Не, всё по уму сделали. У Ржавого на столе стояла ханка какая-то, закусь – мы к ним не прикасались. Те кенты, с кем Ржавый колотил понты, те пусть отмаз и готовят. Нам бы только чтобы тот стаканчик как-то по-тихому…
Опер Саша Поляков на лету схватил, что от него требовалось, а обещанная сумма приятно согрела душу.
– Если со следователем какие непонятки возникнут, пообещай и ему.
– Нет, Михалыч, с прокурорскими сторговаться тяжело, а с этим Викулиным – глупо и начинать, принципиальный до тошноты. Тут нужно что-то похитрее придумать…
– Ну, Саша, не мне тебя учить, исхитрись, помни о гонораре.
– Помню, Михалыч, постараюсь.
Поляков, опер опытный, отлично знал, за какие ниточки нужно дёргать в том или ином случае. Чтобы исполнить просьбу адвоката, ему потребовалось кое с кем пошептаться с глазу на глаз и пообещать оплатить хлопоты. А с Михалыча потребовать надбавку за вовлечение в дело третьих лиц.
Вся операция, которую Поляков не счёл нужным откладывать в долгий ящик, не заняла и часа времени. Роковой стакан изъяли из вещдоков, стёрли нежелательные отпечатки и на их место замастырили другие. И не абы кого – Поляков пристроил на стакан пальчик одного фуфлыжинка, который давно был ему поперёк горла.
Сделать это было проще простого. У Полякова, как и всякого уважающего себя опера, собаку съевшего в своём деле, имелся отличный контакт с криминалистами. Когда те откатывают на дактокарту пальчики у подозреваемого, такие как Поляков, обязательно откатают один пальчик и для себя. На всякий случай. И такой пальчик можно прилепить куда душа пожелает. В данном случае на стакан, где были пальчики Лёхи-фонаря. Были, да сплыли…
И уже к вечеру Саша сообщил Аркадию Михайловичу, что всё сделано и сколько денег нужно готовить. Аркадий Михайлович связался с Кацавым, передал ему слова Саши Полякова, увеличив заявленную опером сумму на треть.
Следующий день выдался просто сумасшедшим для Аркадия Михайловича. Утром слушалось дело по обвинению гражданина Аврутина Виктора Андреевича в преступлении, предусмотренном ст.102 «б» – умышленном убийстве из хулиганских побуждений.
