Девятый

Туку досталось побольше. Лоб рассечен от края левой брови до середины, нос сломан, на правой щеке кожа лоскутом свисает – красавцем ему уже не быть (да и не был). Широкая рана на плече мне не понравилась – из кровавого месива торчат острые щепки: чистить надо тщательно; на голени мясо стесано до самой кости – здесь надо серьезно зашивать.

Мужик оказался в этих делах опытным – сам догадался, что колодезной водой проблемы не решить.

– Сэр страж, к лекарке мне надобно, а то ослабею совсем. Да и вам тоже надо. Лекарка у нас дело свое знает; к тому же добрая, хорошая и писаная красавица – вам она понравится. Пойдемте.

Подошли к какой-то избе, где Тук уверенно нашел в жердевом полу замаскированную крышку погреба, поднял, гаркнул в темноту:

– Трея, явись передо мной во всей своей ослепительной красе! Хватит прятаться – надобно кое-кому шкуру подлатать!

– Кому? – уточнил из мрака сварливый женский голос.

– Для почина с меня начни, а там помоложе, может, кого тебе найдем. Мне зашить пару дыр надобно.

– Сходи к демам в свинарник и набери лопатой то, чего там много под ногами найдется, – этим вот и замажь свои дыры, чтоб побыстрее сгнил потом, – злобно посоветовала добрая лекарка.

– Выбирайся, сказано, некогда мне с тобой лаяться! Плечо мне побило сильно, голову и ногу тоже зашить надо бы!

– Плохо, что уд твой блудный не оторвали, – уж я бы пенек от него зашила!

– Ты еще не здесь?! Смотри, жалеть будешь потом! Кровью ведь исхожу! Но пока изойду, успею тебя так вожжами проучить, что до снега присесть не сможешь, а снег в этих краях не каждый год бывает! Ведь опозорю прилюдно!

Угроза все же подействовала – из подпола вылезла угрюмая толстуха не очень юного возраста. Не переставая ворчать, высекла огонь, зажгла светильник. Потянуло рыбной вонью, при тусклом неровном свете обернулась ко мне, охнула:

– Господин полуденный страж, не гневайтесь! Не знала я, что вы здесь, вот и молола чепуху, а то достал уже этот кобелина до невозможности всех! Сейчас я вас быстро заштопаю!

– Вы Туку сперва помогите – с ним серьезно все, а у меня просто царапин пара.

– У Тука серьезно? Да у него хоть дрова на лбу коли – даже моргать не станет! Придуривается, как всегда, – совсем совести в нем ни щепотки нет!

Несмотря на острую критику, все же осмотрела раны горбуна. Заклеила голень каким-то вялым лопухом:

– Тут кровь уймется – тогда и зашью, а плечо тебе чистить придется – загадил до невозможности… вот же любитель нагадить везде и себе тоже… Эй! А ну бегом за Йеной! Она крови не боится, а мне помощь понадобится!

Из подпола вылез совсем мелкий ребенок неопределенного пола, шустро скрылся в дверях.

– Пока чищу, расскажи – чего там и как у стены и что за шум такой был, что аж земля со стен осыпалась? – проявила толстуха любопытство.

Тук, похоже, очень неординарный человек – Трея вытаскивала из раны щепки без обезболивающего и не церемонясь, но горбун спокойно, будто на печи лежит и в потолок поплевывает, кратко поведал о наших героических приключениях:

– Шайка погани пожаловала к нам – бед наделала немало. Ворота бурдюк начисто снес и несколько изб порушил, что у главной стены. А как пошел к центру, так мы его с сэром стражем подкараулили – и шкуру припалили. Начал гореть в двух местах сразу, проломил стену и в реку сиганул. А мелочь сейчас сэр Флорис гоняет – увидел он, как наши стрелы сигнальные пускают, и быстро вернулся.

– И кто ж вас потрепал? – недоверчиво уточнила старуха.

– Так бурдюк и потрепал.

– Вот же язык лживый – бурдюк если кого потреплет, то ко мне они на своих ногах не приходят.

– Красивая ты и добрая, Трея, но глупая очень. Видела бы, что рядом с бурдюком делается, когда он разбег набирает, – бревна по небу будто солома на ветру летают. Вот и зацепило, когда кололи его, а меня еще и привалило – еле жив остался.

– Хороших людей сразу убивают, а таких полугнид, как ты, даже бурдюк не берет! Много там наших побило-то?

– Не ведаю, но шум был изрядный, так что ты поторапливайся – вот-вот пораненных нести начнут.

Вернулся ребенок, за ним в дом вошла все та же девушка, что меня к избе Тука провожала. Посильнее затянув платок на голове, она с равнодушным видом склонилась над горбуном, взглянула на рану, затем вопросительно уставилась на Трею.

– Йена, сейчас тряпицу, вымоченную в животворе, протяну через мясо, а ты держать будешь покрепче парой зажимов – тут шить глубоко надобно. Потом я ногой его займусь и головой глупой – там сама справлюсь, а ты посмотри сэра стража: его тоже где-то угораздило.

Женщины дружно взялись за плечо горбуна. Я неслабонервный, но вид крови и ран мне очень не нравится, так что наблюдал без искреннего интереса – просто не помешает узнать, каков здесь уровень медицины. На удивление все оказалось не столь уж примитивно – действо походило на высокопрофессиональную хирургическую операцию. Несколько светильников расставлено вокруг стола с пострадавшим на специальных подставках, а один, самый яркий, висит под потолком. Йена зажимала края раны или разорванный сосуд парочкой бронзовых зажимов, причем концы их, похоже, были изготовлены из серебра. Вычищенную рану обработали какой-то остро пахнущей мазью, полностью остановившей кровотечение, после чего Трея зашила ее тонкой кривой иглой, причем нить, если верить ее словам, в извлечении не нуждалась – сама потом рассасывалась.

Единственное, что мне не понравилось, – так это отсутствие обезболивающего. Хотя, не исключено, просто для Тука пожадничали – его в этой избе явно недолюбливали. Это подтвердилось, когда моими царапинами занялась Йена. Она, прочищая раны, смазала их чем-то, почти мгновенно превратив нарастающую боль в неприятное, но терпимое покалывание. Трея, оставив горбуна в покое, быстро зашила отметину на ноге, наложив три стежка. Лопатку шить не стала, заявив, что само затянется за пару дней, если грязь не занесу или расчесывать не стану. Ну и мазь с целебным компрессом менять надо пару раз в день.

Когда со мной заканчивали, на пороге появились новые пострадавшие: воина, неловко прыгавшего на одной ноге, помогли доставить два товарища – левая штанина у него побурела, кровь стекала на пол. Второго вообще занесли на плаще бесчувственным. Мельком его оглядев, лекарка послала ребенка за кузнецом – от удара сильно смяло шлем и снять его не получалось.

Медпомощь мне оказали. Чувствуя себя лишним, я вежливо поблагодарил за помощь и, оставив женщин хлопотать над ранеными, вышел на улицу. Здесь меня поджидал Тук:

– Сэр страж, а не пойти ли нам домой? Вы у нас не в командирах вроде как, огневикам теперь мои указания тоже ни к чему, так что нет в нас великой надобности. Зато у меня есть кое-что, против боли припасенное, а то эта живодерка все мясо разбередила своими железками – ноет сильно. Бой вроде как стих, а мы отдых заслужили – без нас там все разгребут.

Удивительно – горбун все же способен ощущать боль. Что-то не верится: на жестокой операции он вел себя более чем жизнерадостно – даже Трею за зад ущипнуть ухитрился.

– Да, Тук, отдых нам не помешает. Пойдем.

Горбун заглянул в «лазарет»:

– Трея, если меня искать кто будет или сэра стража, так пусть в избе ищут – там мы будем.

– Да кому ты нужен! Утопи себя в уборной – сделай мне приятное!

– Я тебя тоже люблю больше жизни и обязательно на приятное сподоблюсь. Как закончишь зашивать мужиков – так сразу приду с тобою спать, готовься.

Тук проворно захлопнул дверь, и какой-то твердый предмет, запущенный в него из глубины избы, с грохотом врезался в доски.

– Вот теперь точно можно уходить, а то мало ли – вдруг кому понадобимся?

Я покачал головой – горбун на себя не похож стал: болтает, шутит, даже выпить предлагает. Или он от полученной дозы адреналина с рельсов сошел?

Идти было недалеко, и по пути Тук рассказал мне о новостях, услышанных от солдат, притащивших раненых:

– Мелких в ворота не пустили – Арисат со своими воями стеной там встал. А потом, когда сэр Флорис подоспел, зажали их меж стеной и лесом. До сих пор вроде гоняют меж кольев, добивают. Говорят, не уйти оттуда погани, хотя не верю в такую удачу – темень, суматохи много, не бывает при таком, чтобы все хорошо было. Всегда глупо побитых много и другого дурного. Я бы вообще гонять их по темени не стал – пускай бегут: свои дороже, чем несколько шкур прыгунов. А вы, сэр страж, красиво тогда их провели, как цыплят глупых: проскочили они мимо вас, вот и получил бурдюк в зад подарок. Как завизжал, мелочь суету развела, кинулась назад, вот тут я и выскочил – еще один подарочек вручил. Хорошая драка получилась, и потрепали нас с вами несильно. Могли бы и убить – дело нешуточное. Мелкие для нас погибель быстрая. Огневики ведь без доспеха в бой идут – от бурдюка он не поможет, а движение замедлит сильно. А нам это сразу смерть – если проворно не шевелиться, то в землю втопчет. Он хоть здоровый, но разворачивается на удар сразу – на месте. Чуть замешкаешься – и только чавкнешь под копытом. Даже вбей в него сразу дюжину копий – не сдохнет, бегать будет. Пока целиком не сгорит: крепкий он…

Дошли до избы. Я, по-прежнему не желая заходить в это тесное и не слишком чистое помещение, предложил:

– Может, лучше на сеновале посидим?

– А чего на сено лезть – можно сразу на завалинке.

Я не возражал – присел с удовольствием. Усталость навалилась многотонным прессом. Вроде и кровопотери нет, и воевать недолго пришлось, а придавило… Нервы – все от нервов. Этот мир твердо решил убить меня чередой непрекращающихся стрессов.

Тук выбрался из избы, присел рядом, протянул глиняную кружку:

– Извиняйте, сэр страж, но серебряной посуды не держим, а выпить с простыми мужиками, из битвы выйдя, даже королю не зазорно. Не слыхали легенду про Кенгуда Третьего и лучника Теофа?

– Нет, в другой раз ее расскажешь, наливай, что там у тебя.

– Тоже корежить начало? Так завсегда, когда в сече шкуру попортит: сперва и не чувствуешь ничего, потом только видишь, что одежка от крови вымокла. А уж после – будто тело не свое становится, и перед глазами темнеет – лечь хочется и не шевелиться. Много хороших ребят так и отходят – прилягут в кустах и исходят кровью. Не по глупости – от слабости в голове, что накатывает.

Кружка потяжелела от подозрительной бурды. Я не спрашивал, что там: вряд ли горбун станет меня травить. Банально напиваться тоже не хотел – просто расслабиться до состояния желе, потом уснуть и не просыпаться до полудня.

Захлопали крылья, и на плечо приземлился попугай. Не отвлекаясь на чистку перьев, он жадно уставился на кружку.

– Здрас-с-с-с-сьте! Чего вы тут делаете?

– Пьем, – устало ответил я.

– А… наливай! – задорно разрешил птиц.

Отхлебнув горькое, шибающее пойло, даже не поморщился – протянул кружку Зеленому. Тот, выдав в себе хронического алкоголика, присосался будто реактивный насос, торопливо зачерпывая бурду своим немаленьким клювом и задирая голову, чтобы спиртное самотеком уходило в глубины организма.

– Такой маленький, а пьет, как конь, – удивился Тук. – Наверное, жажда замучила. Может, ему еще одну кружку вынести?

Отобрав у попугая посуду, я покачал головой:

– Обойдется. Мало того что без тостов пьем, так еще и с разными попугаями делиться собрался.

– Какими разными?! Он же один всего! Да и не жалко – у меня в подполе целый бочонок студится, хоть там и гадость едкая. А эту благодать из кувшина наливал, что в тайнике скрыт, – для важных случаев, вот как этот.

– И чем он важен?..

– А живы остались, вот и порадуемся. Кто знает, как оно все могло обернуться. Я и слово застольное сообразил: за вас, сэр страж! Ловко вы бурдюка продырявили! Не сделай этого, трудно бы пришлось – много чего порушить мог, а так малым разором обошлось. И я с вашей помощью подобраться смог мимо мелочи когтистой, вот и прогнали его сообща. Так что за вас!

Допил до дна, и расщедрившийся горбун тут же плеснул опять.

Попугай, подозревая, что про него все забыли, укоризненно крякнул. Пришлось поделиться, а затем дошло дело до ответного тоста:

– А теперь за тебя, Тук! Ты неплохо себя показал – до сих пор не пойму, как смог устоять там: вокруг столько всего летало…

– Ага, было такое дело. При развороте он шустро избу снес – на меня все это непотребство рухнуло. Уже когда замахнулся, в лоб мне бревном врезало – аж треснуло. Не кость – бревно треснуло, но все равно неприятно было. Выпьем!

Из-за угла показался хромающий воин. Подсветив нас факелом, он, жадно облизав пересохшие губы, хрипло сообщил:

– Сэр страж, Арисат зовет вас к воротам. Очень просит подойти – без вас там не управиться ему.

И что от меня могло понадобиться? Да еще так срочно? Я сейчас ни на что не способен – даже соврать прилично не смогу, оправдывая свое очередное незнание какой-нибудь элементарной вещи.

Поднялся, протянул свою кружку воину:

– На вот, смочи горло.

Пить больше не хотелось.

Смерть бывает разная. Героическая и трусливая, величественная и смешная, трагическая и глупая, мучительная и быстрая.

Сэр Флорис погиб глупо…

Зато быстро.

Слушая торопливые объяснения Арисата, я и без него прекрасно воссоздавал картину произошедшего. Отряд рыцаря не успел далеко уйти от городка – заметили следы шайки погани, пересекающие дорогу. Флорис мгновенно передумал идти на помощь еретикам – свои люди все же дороже, и рисковать ими неразумно. Всадники помчались назад с максимально возможной в темноте скоростью.

Они успели вовремя – как раз в тот момент, когда объятый пламенем бурдюк сверзился в реку с корабельного причала. Под этот шум и ударили противнику в спину – твари ломились в прореху, оставшуюся от ворот, и слишком поздно заметили новую опасность. Многие повисли на копьях, оставшиеся прыснули во все стороны. Сэр Флорис помчался за одним из беглецов. В азарте погони он не обратил внимания, что тот удирает по следу, оставленному стенобитным монстром.

И еще он позабыл, что лошади к темноте не очень-то приспособлены…

Копыто подвернулось на вывороченном колу или в ямку угодило – уже не скажешь точно. Сэр Флорис, перелетев через шею лошади, на всей скорости столкнулся с другим колом – на этот раз невывороченным. Деревянное острие пронзило доспех насквозь – рыцаря нанизало будто бабочку на булавку.

Прямо в грудь – кола двумя ладонями не обхватить… легко умер.

Я смотрел на Флориса, сдерживая позывы к рвоте. Нет, мутило меня не от зрелища его смерти, хотя к такому непривычен. Мутило от того, что осталось за спиной. Там, на месте вынесенных ворот, толпились воины рыцарской дружины и простые пешие ополченцы городка. Окружив несколько неподвижных тел своих убитых товарищей, они безмолвно наблюдали, как Цезер с помощником занимается кровавым делом – рубит павших на куски.

У каждого народа свои погребальные ритуалы – этот меня очень впечатлил… нехорошо впечатлил…

– …десятка два в лес ушло или через реку, бурдюк тоже на другом берегу выбрался, а остальных всех посекли – больше половины шайки, – продолжал докладывать Арисат.

Именно докладывать – он не разговаривал, не болтал: отчитывался.

Перебивая его, уточнил:

– Зачем меня звал?

Запнувшись, воин опустил взгляд:

– Сэр страж… сэр Дан… Будь дело вчера, я бы сам, конечно, – кому ж еще. Но раз вы здесь, то сам уже не решаюсь… Окажете ему последнюю честь? Выше вас здесь ведь никого теперь не осталось…

Покосился на меня – видимо, заметил полное непонимание, протянул боевой топор с заляпанным темным лезвием и верхней частью рукояти. Автоматически приняв оружие, я без слов понял, чего от меня ждут, – для подсказки за спиной продолжались удары твердым по мягкому. И я был уверен – отказываться не стоит. Я здесь чужак, пришелец, самозванец – для меня установлен лимит ошибок и вольностей, которого не стоит преодолевать. Рано мне ставить этот мир перед фактом появления своих порядков – надо подчиняться чужим.

Я многое здесь изменить могу – меня хорошо научили… дайте только выжить…

Меня учили качественно, но за несколько месяцев невозможно подготовить абсолютно ко всему. Я знал общие принципы работы с мечом и несколько эффективных связок. Топорам внимания уделили не больше, так что выручили дачные навыки – дров переколоть мне пришлось немало.

Опытные палачи делали это с одного удара – мне понадобилось три. На последнем едва не выпустил топор из рук – не ожидал, что он так легко пройдет через остатки препятствия. Отступил на шаг, протянул оружие Арисату, спокойно, даже слишком спокойно, произнес:

– Доделайте остальное без меня – устал я… сильно.

Не оглядываясь, быстро прошел через толпу воинов, молча взирающих на мясников, обезглавливающих и четвертующих тела их товарищей… друзей… родных…

Сумел сдержаться – лишь за углом одиночного сарая, чудом уцелевшего посреди сплошной полосы разрушений, согнулся, вываливая на землю содержимое желудка. Но в покое даже здесь не оставили – краем глаза увидел, что кто-то пришел следом.

– Арисат, что еще? – спросил, с трудом удерживаясь от грубости.

Воин, помявшись, уточнил:

– Дальше-то что делать?

– А я здесь при чем? Сами думайте.

– А чего тут думать – вы теперь главный. Сэр страж, вы, конечно, королю нашему не служите, но разве можно нас сейчас самих оставлять? Нет ведь больше сэра Флориса, и замены ему нет – он один был благородный. Так что не оставляйте – примите на время под руку свою. Вы же с ним за одним столом вечеряли – хлеб один преломили. Я, конечно, не из благородных, но знаю, что некрасиво после такого людей его бросать в беде.

– Я никого не бросаю… я вообще не понимаю, чего вы от меня хотите. Если так подкосила смерть сэра Флориса, то заменяй его сам – ты ведь его первым помощником был. Он ведь и сегодня тебя здесь за главного оставил, как обычно делал, если уезжал.

Увидев, что рубаха заляпана свежей кровью, не сдержал нового приступа рвоты – проклятый топор… неаккуратное оружие.

Арисат не уходил – так и стоял, неуверенно переминаясь с ноги на ногу, поглядывая на меня жалобно-растерянно.

Странные люди: готовы подчиняться первому попавшемуся чужаку, лишь бы не брать дело в свои руки.

– Ну чего вытаращился?! Сказано – сам бери командование над городком! Не думаю, что лучше тебя кто-то справится!..

– Так ведь…

– Ничего не ведь – берись за дело и не ищи себе оправдания! Все! – И уже спокойнее закончил: – В баню пойду – надо хоть немного отмыться… от всего…

Бесконечная ночь – мне казалось, что тьма тянется уже часов двадцать… не меньше. Но вода в бочке оказалась еще горячей – руку в такой не удержишь. Получается, немного времени прошло с тех пор, как парился здесь, под веничком Тука. А сколько всего произошло с тех пор… Я ужинал с настоящим рыцарем, узнал массу удивительных вещей об этом мире, получил одежду, обувь и временное жилье, воевал, был ранен, ознакомился с местной медициной и отрубил голову человеку, с которым вечером выпивал за одним столом…

Стоп, не надо об этом! Желудок пожалей!

Хорошо бы иметь кнопку отключения рвотного рефлекса – похоже, в этом мире она пылью покрываться не будет…

И почему я не бывший спецназовец, прошедший сотню локальных войн и горячих точек? Во время обучения со мной проводили психологические занятия – пришлось даже прирезать барана и застрелить свинью. Но этого, оказывается, мало…

Осторожно, стараясь не намочить повязок из полос льняной ткани, смывал с себя пот и грязь, с остервенением оттирая места, куда могла попасть кровь Флориса.

Спокойно, не нервничай. Поговори лучше с Зеленым. Он, несмотря на глубокую ночь, до сих пор не спит – тоже переволновался. Залетел за мной в баню, сидит в проеме окошка, молчит – не в настроении. Наверное, обиделся, что налакаться ему не дали вволю…

– Зеленый, не дуйся. Попьешь ты еще вина – обязательно. И хорошего…

– Помочь убогому – это не всегда честь, – лениво ответил попугай, занявшись перышками.

Странно – обычно на тему выпивки он очень даже связно отвечает: вопрос этот для него явно важный. А тут вдруг невпопад… Да уж… Похоже, мне спать пора… Я ведь на русском это произнес – попугай, увы, великим и могучим не владеет. Научить, что ли? Хотя бы начать диктовать ему суточные отчеты в форме докладов Ивану. Неплохая ведь идея, и для науки польза. Зеленый все это запомнит, а потом, когда я соберу резонатор, будет сутками воспроизводить мои ежедневные записи, отчего Иван быстро тронется: «День четвертый. Ознакомился с местной баней. Удалось установить, что в ней невозможно уронить мыло по причине его отсутствия».

Заскрипела отворяющаяся дверь. Зеленый от неожиданности зашипел, угрожающе раздулся, затем настороженно уставился на девушку, осторожно переступившую через порог. Опять Йена – я с ней постоянно пересекаюсь. Ей-то что от меня понадобилось?

Девушка не спешила давать пояснений. Подошла, замерла, уставилась на меня снизу вверх – я не великан, а она уж совсем миниатюрная. Света в бане не было, но луна, заглядывающая в дверной проем, четко очерчивала ее точеную фигурку. Затем Йена спокойно скинула платье на пол. Белья здесь не носили не только мужчины – сияния естественного спутника планеты вполне хватило, чтобы я оценил привлекательность ее женских достоинств. Не фотомодель из-под «фотошопа», но милое у нее не только личико, а и все остальное. Всесторонне милая…

В душе ничто не шевельнулось… и вообще ничто не шевельнулось. От окна раздраженно прошипел Зеленый – видимо, возмущался моим позорным столбняком.

– Зачем? – тупо спросил я.

– Ты уведешь нас отсюда? – вопросом на вопрос безжизненно ответила девушка.

– Понятно… Арисат прислал? – В ответ тишина, лишь глаза поблескивают в отблесках лунного света. Вздохнул, сжал кулаки до боли… чужой мир, но некоторые вещи ничем не отличаются от хорошо знакомых… – Йена, иди назад и скажи, что утром с ним поговорю. А сейчас спать пойду… устал я сильно… И оденься.

Девушка исчезла так же безмолвно, как появилась, – лишь птиц ей в спину шикнул на прощанье. Что-то он разошелся сегодня… Взревновал, что ли?

Зачем я им понадобился? Сильно красивый и всем нравлюсь? Гипнотический авторитет стражей? Чужаку-юнцу матерые мужики готовы в ноги бухнуться просто так, при первой возможности? Что-то тут явно нечисто… Что? Да откуда мне знать! Завтра, все завтра!

Спать… спать… иначе эта ночь никогда не закончится.

Примечания