Уже наступили сумерки, когда в лагерь вернулись Мещеряков и Рамиль Хусаинов. Самые худшие ожидания оправдались – найти блокпост или хотя бы дорогу им не удалось. Прислушавшись к совету Егорова, по периметру лагеря развели несколько костров, чтобы отпугнуть хищников, если таковые объявятся. Прошедший день, насыщенный трагическими событиями, сильно вымотал солдат физически и морально, и поэтому все молча лежали или сидели у костра и смотрели на огонь. Разговаривать не было уже ни сил, ни желания. Соболев осмотрел товарищей по боевому крещению. Мещеряков и Хусаинов, уставшие с долгой дороги, жевали остывшее мясо и подогревали дополнительные куски на огне. Муртаза после проведенной операции спал, было видно, что извлечение пули принесло ему облегчение. Клочко сидел на корточках перед костром и задумчиво тыкал хворостинку в пламя. Егоров, уже по обыкновению, был занят, он вырезал деликатесные языки у бизонов. Соловьев просто лежал на спине, уставившись на небо и сложив ногу на ногу, курил сигаретку. В руках он крутил зажигалку, что сразу привело на мысль об экономии спичек и газа в зажигалках. Соболев про себя отметил, что утром надо будет провести инструктаж и разрешить использовать спички и зажигалки только для розжига костра. В любом случае курить придется бросать всем.
День догорал. Последние лучи заходящего солнца унесли с собой свет и жизнь Сидорова. Он перестал дышать на закате. Кончина еще одного члена группы удручила их и без того подавленное состояние. Соболев назначил людей на караул и распределил между ними часы дежурства. Прилег на один бок поближе к костру и попытался уснуть, но, несмотря на физическую усталость, сон никак не шел. Мозг постоянно прокручивал события сегодняшнего дня, и Михаил пытался мысленно сформулировать что же именно с ними произошло. Версию о каком-либо перемещении в пространстве он отмел, окружающий ландшафт хоть и поменялся, но не настолько, чтобы можно было говорить, что они находятся в другом месте или тем более на другом континенте. Наличие несоответствующей данному региону фауны говорило об обратном. Флора также не соответствовала. Еще во время дневного перехода Егоров иногда задумчиво крутил в руках какое- либо растение, когда Соболев спросил его об этом, Егоров ответил, что раньше не видел таких трав. В теорию о провале в пространстве или во времени также пока всерьез не верилось. В ночном небе проступили звёзды, и знакомые с детства созвездия Большой и Малой медведицы не много успокоили. Очертания двух ковшей все-таки говорили о том, что они по-прежнему находятся на своем континенте и в своем полушарии, либо, по крайней мере, уж на своей планете точно. Внутренне Соболев боялся увидеть на небе две луны, как в каком-нибудь плохом фантастическом фильме. Погрузившись в свои мысли, Михаил незаметно для себя уснул, как это часто бывает после насыщенного событиями дня и после физической нагрузки. Долго спать не пришлось, ночью его, да и всех, кто спал в этот момент, разбудили звуки, доносившиеся с того места где оставались лежать туши бизонов. Сначала Соболев подумал, что это хищники, может волки или собаки – слышался визг и грызня, вызванные дележом добычи, но к звукам, естественным для этих животных, примешивался не то хохот, не то плач. Вскоре в темноте заблестели зеленые огоньки не добрых глаз. Фосфорические отблески окружили лагерь со всех сторон, посчитать, даже примерно, количество незваных гостей было невозможно – осторожные твари не подходили близко и не попадали под свет костров. Мещеряков не выдержал и пару раз выстрелил в темноту по неверно мелькающим глазам. Раздался пронзительный визг раненого животного. На какое-то время звери разбежались, но немного спустя опять вернулись к тушам. Отпугнуть таким образом их было нельзя, поэтому решили не тратить попусту патроны, но и поспать толком так и не удалось – звуки пиршества неподалеку ко сну не располагали. В неверном свете слабых костров то и дело мелькали горбатые силуэты каких-то животных. С первыми лучами солнца не званые гости покинули место своего пиршества, оставив после себя туши бизонов с торчащими вверх обглоданными ребрами. После падальщиков забирать остатки мяса не хотелось, был высокий риск подцепить какую-нибудь инфекцию, наподобие бешенства. Хотя, не обязательно это были падальщики, ведь мимо мертвого животного, тем более умершего не давно, не пройдет ни один хищник, но рисковать все же не хотелось. Тем более солдаты уже успели нажарить мяса впрок, и на пару дней его должно было хватить.
Встал ребром вопрос с пресной питьевой водой. За ночь последние капли воды, остававшиеся во флягах, были выпиты, и жажда усиливалась. Соболев понимал, что вопрос этот превратился в жизненно важную проблему и его необходимо решать безотлагательно. Как он помнил из карты, ближайший населенный пункт находился примерно в пятидесяти километрах от места их дислокации, ближе была только чабанская стоянка. Даже если учесть, что деревню так же как и дорогу и других следов жизнедеятельности человека найти не удастся, то с учётом того, что окружающий ландшафт практически не поменялся, воду можно будет найти все равно, так как все поселения всегда строились вблизи источника воды. Воду можно найти на чабанской стоянке – животных тоже нужно поить. Михаил колебался между двумя этими вариантами. Все-таки деревня ближе к цивилизации, и если пойти туда, то возможно удастся найти дорогу, связь, медицинскую помощь или хотя бы появятся другие идеи. После некоторых раздумий Михаил решил вести людей на чабанскую стоянку, которая была намного ближе, даже с учетом пройденного за вчерашний день расстояния, да и вообще, найти цивилизацию он уже не надеялся.
Нести на руках тела, теперь уже троих погибших, не известно куда и сколько по времени представлялось решительно не возможным, и потому, вооружившись саперной лопаткой, Михаил молча начал копать землю. Все поняли его без слов, возражать никто не стал – все помнили, как вчера было тяжело нести носилки. Вскоре к нему присоединился Мещеряков. Земля была достаточно сухая, и копать землю, не знавшую плуга, было тяжело. После того как сняли слой дерна, стало полегче, но каменистая почва позволила выкопать неглубокую могилу не меньше чем за два-три часа, даже сменяя друг друга. Могилу выкопали неглубокую, всего- то около метра глубиной, но широкой – достаточной для того что бы положить в нее троих. Похороны прошли быстро и в угрюмом молчании, тела погибших молча положили в яму, накрыли брезентовыми плащами и закопали. Сначала, как заведено, побросали комья сухой земли, потом закопали лопатками. Сверху присыпали небольшой холмик и прикатили в изголовье небольшой булыжник. Закурили. Михаил постарался запомнить это место, но не был уверен, что в последствии найдет его. Однообразный пейзаж: степь и редкие кустики не давали зацепиться глазу не одним ориентиром. Кто-то предложил произвести салют, но Соболев отверг эту инициативу – нужно было беречь патроны.
Глава 4
Жажда
«Мы познаем ценность воды,
лишь когда колодец пересыхает».
Б.Франклин
После скорых похорон отряд выдвинулся к месту предполагаемой чабанской стоянки. Настроение у всех было подавленным, и Соболев по ходу движения старался внимательно следить за вверенным ему коллективом, пытался заметить изменения в поведении солдат. Люди, впавшие в отчаяние, могут легко поддаться панике, навредить себе и окружающим, а вооруженные люди опасны сами по себе, особенно в экстремальной ситуации. Однако заметить какие-либо тревожные признаки Соболев не смог. Все угрюмо шагали по высокой траве.
По предположениям младшего сержанта в данный момент они находились как раз в том регионе, где сибирская тайга уступает место монгольским степям. Армия столетних исполинов – сосен и их подручных – берез и осин редеет под натиском степей, и чем южнее, тем слабее становятся силы древесных воинов. Кое где ещё встречаются авангарды великой зеленой армии – небольшие леса и перелески, особенно вдоль пересыхающих на лето ручьев и мелких речушек. Но закаленная суровым климатом степь, опаляемая летом невыносимо жарким солнцем и обвеваемая ледяными ветрами зимой, безжалостно расправляется с деревьями, а за Ононом степь владычествует уже практически безраздельно, лишь изредка здесь попадаются жалкие кусты и искривленные ветрами стволы уродливых деревьев.
Разнообразие животного мира, даже в этой суровой местности, поражало воображение. Под ногами шустрили маленькие ящерки, до этого ему приходилось видеть их лишь в передвижных зоопарках, время от времени приезжающих в областной центр. Он и не предполагал, что в этой климатической зоне ящерицы вообще водятся. Несколько раз Михаил чуть не наступил на гнездо какой-то птицы, судя по всему, яйца были отложены не давно, и отряд не медленно пополнили запасы провизии. Таким образом, через пару часов удалось насобирать с десяток яиц самой разной раскраски и размеров.
Над головой порхали разнообразные птахи, несколько раз пролетали даже гуси, причём летели они как раз в том направлении, куда держали путь бойцы. Соболев про себя отметил, что гуси – птицы водоплавающие, и, соответственно, обитают у водоемов, этот факт немного его приободрил.
Груз ответственности лежал на плечах, и Михаил почти физически ощущал его, он старался даже не думать о том, что будет если не удастся обнаружить воду. Солнце к этому времени стояло уже в зените и заметно припекало спины. Жажда усиливалась. Вспомнилось про индейский способ борьбы с жаждой, Михаил подобрал маленький круглый камень и сунул его в рот. Способ действительно оказался действенным – хоть немного, но пить хотелось меньше.
– Интересно, уже настало время пить мочу? – спросил Соловьев.
– Блин… Соловьев… ты бредишь что ли? Ты полдня только без воды
– Можешь моей попить, мне для друга не жалко – тут же отозвался Мещеряков.
Соловьев хохотнул, но от такого «щедрого» предложения отказался. Отряд продолжил свой путь
По пути наткнулись на лужу, воды в ней было немного. Многочисленные следы копытных окаймляли лужицу со всех сторон. Вода была мутной и с неприятным запахом, однако желающие утолить мучавшую жажду все же нашлись. Соболев, хоть и сам испытывал нестерпимое желание пить, приказал не прикасаться к воде. Для полного счастья не хватало еще подцепить желудочное расстройство, дизентерию или какое-нибудь другое не менее опасное заболевание. Клочко, не обращая внимания на командира, все же припал к луже и, отгоняя руками «жабью икру», делал большие глотки. «Да и хер с ним» – мысленно махнул на него рукой Михаил. Примерно через час выпитое дало о себе знать, и Клочко вприпрыжку побежал до ближайших кустов. Дальше стало еще хуже, в итоге отряд останавливался через каждые пятьсот метров – приходилось ждать исходившего поносом сослуживца.
– Российские солдаты не должны болеть поносами – назидательно говорил Мещеряков каждый раз, когда Клочко отлучался по нужде, – и пить всякую дрянь, особенно ту, что не горит.
Опасность заключалось в том, что и без того обезвоженный организм солдата обильно избавлялся от жидкости, что грозило вполне вероятной смертью от элементарного обезвоживания. Клочко мог в буквальном смысле «известись на говно».
Вопреки довольно медленному темпу передвижения ко второй половине дня группа вышла к месту вчерашнего происшествия, тут непрерывная голая степь кончалась, попадались стайки березок, отдельные деревца – начиналась полоса лесостепи. К северу от них начинался лесной массив, который буквально через несколько десятков километров вливался в уже сибирскую тайгу. Дойдя до ближайшего перелеска и долгожданной тени, Михаил скомандовал привал. Парни с удовольствием развалились под деревьями в приятной долгожданной прохладе. Дневной переход под палящим солнцем изгонял из организма драгоценную влагу, это было видно даже на глаз: пересохшие губы и форма в белых от пота разводах, пот выступал даже через кожаные берцы. Егоров, не теряя времени, тут же попытался раздобыть березового сока. Сделал ножом несколько разрезов на ближайших березах, но соки, текущие в дереве в середине весны, к началу июня прекратили уже свой ток, и затея оказалась безрезультатна. Соболев вспоминал все известные ему способы добычи воды в естественных условиях, на ум приходило только собирание росы, но для этого нужно провести много времени на одном месте и в утренние часы, и к тому же собранной влаги явно не хватит.
