Во внутренний двор детинца вели мощные дубовые ворота. У бревенчатых верей томилась группка просителей. Кто сидел на лавках, а кто развалился прямо на земле. Пришлые люди ожидали аудиенции у Ярополка. Увидев князя на крыльце, челобитники вскочили на ноги. Мужики в пыльных сермягах и старики с висящими колтунами бородами тут же посшибали шапки и принялись истово кланяться. Измученные дальней дорогой бабы, прижимали к груди орущих детей и взирали на князя с нескрываемым беспокойством. Среди ходатаев еле слышным гулом разнёсся тревожный ропоток. Видя волнение собравшихся, Ярополк поспешил их успокоить.
– Не бойтесь, люди, не напрасно вы пришли. Будет вам приём у князя. Сын мой – Пётр вас выслушает и рассудит, ако я б самолично это сделал. Даю слово!
Народ, в основном крестьяне с дальних деревень, принялся благодарить нестройным хором, но Ярополк лишь отмахнулся.
– Идём, Волк, – сказал он Всеволоду, назвав окольничего старым боевым именем. Шипя от боли, князь стал спускаться по ступеням. Давнишняя рана в колено, полученная им в бою с онригарами, видно снова давала о себе знать. Да и собственные рубцы воеводы тоже ныли. Предчувствуя изменение погоды, они приглушённо, будто издалека, отдавали в костях эхом тупой, изматывающей муки. «Станется и дождь пойдёт» глянув вверх, подумал Всеволод. Но на небе, против его ожидания, не было ни облачка.
– Ну, что думаешь о притче нашего Карася-Кузьмы? Слышал ранее о такой вот скверне, что людей да скот изводит?
Всеволод не спешил с ответом. Подумал, потирая чёрную короткую бородку, в которой уже промелькнули первые седые прядки.
– Нет, – в итоге сказал он, – в тёмных урочищах разное, конечно, повидать пришлось. И с лешим сталкивались, и с шишигой, да и горына в деле видеть доводилось. Многие чудовища людей изводят, но чтобы лес сох да зверьё пропадало… Нет, такого не встречал. К тому ж рассказчик с крепача неважный, на слух и не разобрать, что за напасть такая эта их зареченская скверность. Болезнь? Чудо-юдо? Али банда обозлённых лесорубов? Так сразу и не поймёшь. Тут на месте смотреть нужно.
– Так я и думал. Была б то бестия лесная, зареченцы и посылать за помощью никого не стали бы. Собравшись толпой подняли бы её на рогатины в два счета. Знаю я тамошних людишек, те ещё оторвы. Стервецы. У них из зада ржавый гвоздь калёными клещами не выдерешь, не то, что подать. Как за подушным сборщик ни явится, по хатам лишь старики да дети, все остальные в лес сбегают. Чувствуют себя в чащобе словно дома. Могут и неделю в дебрях просидеть, и две. Токма жир нагуляют. Одно слово – поганцы. Но вот чего, а храбрости у них не занимать. Абы чем, какой косматой страховидлой их не проймёшь. Не-е-т… – протянул Ярополк. – Здесь что-то другое. Что-то, отчего наш Кузьма трясётся и заикается. Что-то, что заставило тех, кто его послал, всерьёз опасаться за свои жизни и просить помощи здесь, в Марь-городе, обратившись к тем, кого они избегают всеми силами. А это значит дело-то серьёзное.
Поглощённые разговором, окольничий и князь вышли во внутренний дворик, скрытый от посторонних глаз изгибами строений и бревенчатым оскалом тына. Небольшой садик, разбитый здесь по воле Ярополка, благоухал яблоневым цветом, кустами вишни и сирени. Пчёлы, деловито жужжа, сновали над цветами, собирая первый, и оттого самый сладкий весенний нектар.
Маленькая девчушка, годков едва ли трёх, выбежала им на встречу. Рыжие, растрёпанные косички весело мели воздух за её спиной. Бросившись в объятья Ярополка, ребёнок залился радостным, звенящим смехом. Князь, уронив трость, подхватил её, и, несмотря на больную ногу, резво закружил в воздухе.
– Тятя, тятя, опути! – верещала девчушка, вцепившись в руки отца и пища от восторга.
– А ну-ка! Что это я здесь поймал, – суровым голосом произнёс князь, притворно хмуря брови. Подняв девочку над собой, он повертел её из стороны в сторону, делая вид, что рассматривает странную диковинку. – Какой-то клоп, аль блошка! Маленькая божия козявка. Посажу-ка её в банку, чай на что-то и сгодится.
– Нет, нет! – возмущённо запищала озорница, дёргая ножками в воздухе. – Это же я Ксеса, твоя доцка!
– Эка невидаль, и разговаривать умеет! Вот бесовские проделки. Точно нужно её в банку скрасть да моей младшенькой Ксенье показать. Она всяких букашек страшно любит, целыми днями напролёт с ними возится. Вот только где она? Неужто снова спряталась от меня, проказница.
– Здеся! Я здеся, тятя! Это я! – закричала девочка сквозь хохот, махая перед лицом отца ручонками. Ярополк не в силах больше сдерживаться рассмеялся сам, заключая дочь в объятия.
Всеволод, тактично отойдя в сторону, смотрел на них с печальной улыбкой, вспоминая собственное счастье. Маленькую синюю птаху, что улетела безвозвратно. Сердце воеводы снова защемило от болезненной тоски, словно и не прошло трёх лет с тех пор, как он потерял Настасью. За это время скорбь его не стала меньше, но притупилась. Она, как ядовитый куст омежника, вросла в него корнями. Стала глубже.
Цветущие ветки сирени подле них раздвинулись, и по дорожке, отсыпанной речной галькой, в сопровождении молодой служанки вышла Марфа Покореевна – жена князя. Статная и волоокая, одетая в расшитый бисером рогатый волосник и богато украшенное платье, она степенно, словно ладья, плыла среди цветов, гордо вскинув голову. Естественную белокожесть щёк княжны оттенял лёгкий налёт румян, наложенный умело, без излишка, которым так часто грешили местные дворянки. Родом из столицы, Марфа Звездоокая умела себя преподнести. Любое её появление при дворе всегда сопровождалось восхищённым молчанием мужчин и завистливыми взглядами женщин, поскольку красива эта женщина была необычайно.
Всеволод, приложив ладонь к груди, учтиво поклонился. Княгиня, сделав вид, что не заметила его присутствия, вздёрнула подведённую мелком бровь и холодно обратилась к Ярополку.
– Я же просила тебя челядь сюда не водить.
Князь, который занимался тем, что щекотал хихикающую дочь всклокоченной бородой, с неловкостью посмотрел на воеводу. Смущённо кашлянул.
– Всеволод не челядник, а мой старый друг. Мы с ним прошли через огонь и воду, рубились вместе не в одной сече, так что двери моего дома для него всегда открыты. К тому же нам нужно обсудить дела без посторонних глаз, а в покоях всегда полно народу.
– Что ж, в таком случае не смею тебе более мешать, Великий княже, – обиженно поджала губы Марфа. – Тоська, забери чадо с рук его милости. Негоже детским шалостям отвлекать правителя от дел столь важных, что не чета просьб его супруги.
– Марфа… – сокрушённо покачал головой Ярополк, но его жена уже отвернулась и, шелестя полом, отправилась вглубь сада.
Служанка, одетая в простенький ситцевый сарафан, приняла с рук Ярополка Ксюшу. Спустившись наземь, малолетняя княженка глядела на отца, надув губки. Не хотела уходить.
– Ну, иди же, егоза, – пригладив бороду, сказал князь. – Свидимся вечером.
– Придёс расскасать скаску?
– Обязательно. Про княжича Ивана да серого волчка, что лесом на его посылках скачет.
– Холосо, – Ксюша с серьёзным видом кивнула, словно только что услышала нерушимую клятву. Вложив маленькую, по-детски пухлую ладошку в руку нянюшки, девочка отправилась следом за матерью.
Спутница княжны, проходя мимо Всеволода, стрельнула в него глазами и, мило улыбнувшись, вдруг зарделась. Нежный румянец лёг на щёки, никогда не знавшие ни сурьмы, ни белил, ни других заморских притираний. Всеволод проводил девушку удивлённым взглядом. Пригожая. Со стройным станом и тяжёлой русой косой, перехваченной шёлковой лентой, как было заведено у незамужних барышень. Она не блистала холодной красотой княгини. Впрочем, ему как раз и нравились такие вот простые, славные девушки, немного нескладные, но весёлые и открытые.
У Настасьи тоже были русые волосы. И ямочки на щеках, которые появлялись, стоило ей только рассмеяться. И приятный, мелодичный голос. И ладони маленькие, проворные и юркие, словно пара мышек. И глаза… И брови… И ещё масса всяких мелочей, воспоминание о которых теперь не причиняло ничего, кроме боли. Резкий голос Ярополка вырвал Всеволода из омута тяжёлых воспоминаний.
– Бабы, – одним ёмким словом выразил своё мнение князь, глядя в спины удаляющихся женщин. – И с ними жизнь – не мёд, и без них – тоска. А ты, Всеволод, чего ж до сих пор бобылем прозябаешь? Ведь уж давно во вдовцах ходишь, – князь, охнув, поднял с земли трость и неспешно двинулся в тень под ветвями черемухи. – Как там твою звали, поди ж ты, забыл… Дарья?
– Настя.
– Точно, вспомнил. Красивая была деваха. Жаль её. Но время идёт. Уж третей десяток ты разменял, а семьёй не обзавёлся. Некому будет в старости чарку с водой поднести…
– Ты хотел поговорить о зареченцах, княже, – поморщившись, сменил тему Всеволод. Не любил он, когда посторонние лезли в душу, даже старые друзья.
– Да… болотники, чтоб их черти съели… Хотя может так и станется, – Ярополк хохотнул собственной шутке и отогнал рукой от лица рыжую бабочку-крапивницу. – Если верить Карасю, то скверна поселилась в тамошних топях, на краю болота. А это значит через пару вёрст от неё раскинулись на отрогах Ясные боры. Знатный лес: высокий, чистый, молодой. Люб он мне, не хочу чтобы посох, да и людей в окрестностях спасать надобно. Потому, как говорил ране, возьмёшь с собой, – князь пожевал нижнюю губу, шевеля аккуратно подстриженной бородкой, – осьмую часть дружины, пешим ходом, без телег. От них в Зареченских болотах всё равно не будет проку. Сходите, разберитесь, в чём беда. Как ты и сказал – порешите дело на месте.
– Два десятка человек. Маловато для похода, в охоте на неведомо что.
– Знаю, потому захватишь с собой Тютюрю с опричниками. Пусть прогуляются да пробздятся. Закисли уже в слободских кабаках. Ни одной девки непопорченной в округе не осталось.
– Это обязательно? С ними ведь одна морока будет.
– Стерпишь. Давеча от Регара Железнорукого гонец прибыл. Засылает к нам консулов своих, чую хочет договариваться о сплаве каравана по Ижене. Сам понимаешь при подобной встрече, чем меньше горячих голов будет присутствовать, тем лучше. А нелюбовь Тютюри к варигарам – это притча во языцех. Ему ведь только повод дай заварушку учинить. И ежели я при нем буду привечать гонцов Железнорукого, то этот повод точно подвернётся. Поэтому Калыгу со сподвижниками и надобно отослать из Марь-города подальше. Да и тебе лихие рубаки могут пригодиться.
Воевода в этом сильно сомневался. Контролировать опричников, большая часть которых представляла собой капризных отпрысков знатных боярских родов, было невозможно. И оттого он понимал – Ярополк прав. Тютюрю с компанией необходимо срочно убрать из города. По крайней мере на время присутствия речных пиратов. Любой казус, любая выходка приспешников могла привести к срыву переговоров, а возможно и войне. Единственный шанс избежать этого – избавиться от них. Пусть и на время. Вот только сделать это нужно деликатно, дабы не оскорбить «тонких» чувств дворян.
Так кстати подвернувшаяся поездка к пограничью подходила для такого дела как нельзя лучше. Кто ж из самовлюбленных бояр останется дома, когда на древке реет призрак славы? Оставалось только подивиться прозорливости Ярополка. У князя политика была везде – и на пиру, и в бранном поле.
– Возглавит вас Пётр. Ему уже давно пора от паневы[5 - элемент русского народного костюма, женская шерстяная юбка замужних женщин] отвыкать. Всё держится за юбку Марфы, ни в одной стоящей драке толком не был. Ну а ты станешь за ним приглядывать. Не дашь наделать глупостей. Коли дурость какая в голову молодецкую взбредёт, отсоветуешь. Настойчиво. Понял?
– Разумно ли это, Ярополк? Посылать его туда, где невесть что творится? Не лучше ли поостеречься, сам говоришь, мальчишка зелен, крови не видал. Его бы для начала в разъезды с другами послать. Поживёт на походных харчах, поночует с ребятами у костра, татей погоняет, так глядишь и обтешется. Сноровки наберётся и ума.
– Железо в пламени куётся, воевода. В нём моя кровь. А кровь рода Митичей не водица. Мой жеребчик хоть и молод, но себя ещё покажет, вот увидишь.
Всеволод покачал головой, но возражать князю не стал. Знал, что это бесполезно. Подчас Ярополк был упрямее колодезного мула, возможно потому и добился в свои лета столь многого. Расширил город, сделав его основным перевалочным пунктом на речном тракте, укрепил границы, почти полностью выбил разбойников в окрестных лесах, приструнил местную знать. Он просто не умел отступать. Стоял на своём до последнего. Кое-кто говорил, что и сам Всеволод грешит тем же. Может быть, поэтому они и сдружились.
– Да и ещё, – продолжил князь, – зайди на капище. Пусть колдуны кого-нибудь из своих с вами отрядят. Потому как мнится мне, без чёрной волошбы на болотах не обошлось. А станут ерепениться да морды воротить, напомни им, на чьей земле они свои кумирни ставят, и в чьих копях камень для них рубят.
Всеволод кивнул, с неохотой соглашаясь с Ярополком. От всей этой истории со скверной за версту несло смрадом запрёщенных Хороводом чар. При всей его нелюбви к волховским мудрилам, он был вынужден признать, что один из них мог стать полезным дополнением бекета[6 - передовой сторожевой пост (отряд) или отряд охранения, конный разъезд или стража]. А, возможно, и незаменимым.
Помолчали.
Вокруг, сорвав покров зимнего сна, природа просыпалась, оживала. Неспешно шагая по земле, ступала босая девушка в венке из первоцветов. Простенькое платье всех оттенков зелени накрыло горы, степи и холмы. Обдавая Окоротский край своим нежным дыханием, сестра солнца пробуждала его к жизни. Присутствие Зимцерлы[7 - Зимцерла – под этим именем древние славяне чтили богиню весны и цветов], чувствовалось всюду, а особенно здесь, в переполненном цветами княжеском саду.
Ветви черёмухи, нависшие над головами у мужчин, вышибали дух одуряющим, терпким ароматом. Кисти соцветий столь густо покрывали их, что листьев почти не было видно. Над сердцевинками белых лепестков порхали бабочки, гудели пчелы и шмели. Полосатый бурундук, испуганный жужжанием майского жука, громко цокнув, пробежал по ветке. Тяжёлый хрущ, словно бронзовый дракон лавировал среди листвы, пытаясь найти путь чрез крону. Пробившиеся сквозь изумрудный занавес лучи светила золотили висящую в воздухе пыльцу. Попав на панцирь неповоротливого насекомого, они на мгновение превратили его в драгоценный самородок. Обрамлённый взмахами сусальных крыльев, словно нимбом, он принялся кружить на месте. Растерянный и ослеплённый.
