Моя революция

Когда после «дерби» мы с Саньком, разгоряченные прохладительными напитками, болтались по Петроградке и случайно налетели на банду «носов» (я тогда обошелся черепно-мозговой и парой сломанных ребер, а Санек с перебитым позвоночником, возможно, навсегда сделался пассажиром инвалидного кресла), Лось реально поддержал меня. Ему было наплевать, что «встряли» мы не за команду и что по каким-то идиотским, непонятно кем написанным правилам «фирма» не может участвовать в этнических разборках. Кто-то из «основы» попытался намекнуть на то, что мне, Лосю, Филину и еще паре «фирмачей» не будет места под флагами, если мы ввяжемся в «вендетту». В ответ на это Лось с отрешенным выражением лица, короткой, но емкой фразой, составленной из отборного мата, пожелал присутствующим «всего наилучшего» и направился к выходу из «штаба». Меня, Филина и пацанов долго уговаривать тоже не пришлось, и мы последовали его примеру.

Леха-боксер – брат Санька – тоже пацанов подтянул из молодых спортсменов, не особо идейных, но сочувствующих. Славная зачистка тогда получилась! Все стены на местах боевой славы малышня из «Крэзи Стаффов» потом «эрпэшками» расписала, а наши фотороботы развесили во всех околотках, поэтому пришлось на последующие «эксы» медицинскими повязками затариваться!

Загремело, засвистело и защелкало – будьте нате! На зависть «Белой гвардии» и на погибель уличной торговле Петроградки наш новый кружок по интересам рос, как на дрожжах. Хоть войнушки наши и были по большей части партизанскими – мы никогда не совершали таких малолетских глупостей, как документирование своей деятельности посредством видеозаписей с последующем бахвальством в Интернете, – народ все равно как-то узнавал про нас.

Со временем к нам примкнуло еще десятка полтора «фирмачей». Для всех новых членов нашего стихийно возникшего сообщества «три полоски» и «сопля» очень быстро сменились на «TS» и «NB», а клубные флаги – на имперки. Околофутбольный движ перестал быть им интересен и уже не являлся их образом жизни.

Однажды, после очередного «экса», который мы были вынуждены перенести на «Апрашку», потому что на Петроградке «серые» наставили капканов, Лось и Леха боксер притащили меня еле живого домой. Мы с Соней в это время уже жили вместе в моей съемной комнате. Не без помощи Интернета ей удалось поставить меня на ноги (шутка ли – два ножевых, правда, к счастью, непроникающих). Самое странное, что она тогда не задала ни одного вопроса ни мне, ни сопровождавшим меня товарищам – просто взяла на работе отпуск и целыми днями проводила курс лечения заговоренными отварами и примочками.

Первые несколько дней, пока я находился в полубессознательном состоянии, Соня буквально не отходила от моей постели и, если я ненадолго приходил в себя, кормила меня с ложки и давала лекарства. Засыпая, я чувствовал, как она гладит меня по голове, словно ребенка, и слушал ее удивительные рассказы про Явь, Навь и Правь, а еще иногда она тихонько пела мне красивые грустные песни на древнеславянском.

Пойдя на поправку, во время очередной перевязки я спросил у нее, стараясь выдержать нотку юмора в голосе:

– Тебе так безразлично, чем занимается твой мужчина?

Соня некоторое время внимательно смотрела на меня, после чего совершенно серьезно ответила:

– Чем бы ни занимался мой мужчина – он всегда прав, а если он захочет, чтобы я была в курсе его мужских дел, – он сам расскажет…

Как после такого было не рассказать ей обо всем! Она слушала, не перебивая, а когда я закончил свое повествование, беззвучно заплакала, глядя куда-то в пустоту. Я смотрел, как вздрагивают ее худенькие плечи, и сердце мое сжималось от понимания того, как она дорога мне.

Потом, взяв себя в руки, Соня тихо, но очень отчетливо произнесла:

– Я горжусь тем, что ты наконец-то вырос. Наши предки – древние русичи – тоже забавлялись в юности кулачными боями «стенка на стенку», а возмужав, использовали приобретенные навыки для борьбы с басурманами и прочей нечистью. Но мне страшно, потому что это – уже политика… Прошу тебя – будь осторожен. Больнее всего бьют за правое дело.

Когда Лось в очередной раз приволок мне пакет апельсинов и я рассказал ему об этом разговоре, он, легонько присвистнув, заметил:

– Повезло тебе, Бритва! Такую бабу на руках надо носить.

Услышать такое от Лося было выше всяких похвал – несмотря на свои тридцать с лишним, он до сих пор был убежденным холостяком и рассматривал представительниц прекрасного пола лишь как предмет плотских утех. Говорят, была и у него когда-то любовь, да не дождалась его из армии – вышла замуж за усатого мужчину из теплых краев и, замотавшись в хеджаб, радостно укатила вместе с ним на его родину – в какой-то там «стан». Вот вам и поведенческая мотивация моего друга – старик Фрейд сразу раскусил бы, что к чему!

Лось был одноклассником Лехи – Санькиного старшего брата и в свободное от бокса, «эксов» и работы время, а работал он с такими данными, разумеется, в службе безопасности – помогал мастеровым послушникам строить церковь где-то в Купчино, используя плотницкие навыки, полученные им в профтехучилище еще до армии.

Мне подумалось, что почему-то большая часть моих друзей старше меня на несколько лет. Может быть, не в свое время я родился?

Вылив остатки остывшего чая в парашу, я решил проинспектировать свой баул: в целом все мое нехитрое имущество было еще в достаточно приличном состоянии. Укладывая обратно любимую «TS № 1» – рубаху черного цвета, я вспомнил, как однажды на «эксе» мне рукав порвали: «гость» зубами впился – сущий зверь! А Соня аккуратно так все заштопала и золотом поверх швов гладью коловрат вышила, приговаривая: «Оберегом тебе будет…»

По виду как нарукавный знак получился – красота! Я вообще крещеный – во Христа верую, к язычеству отношусь как к колыбели православия, с уважением, может, с интересом, не более того, но самое удивительное, что когда я потом рубаху эту надевал – из любых передряг невредимым выбирался.

С утра пораньше меня потащили в следственный кабинет.

За столом, щурясь от папиросного дыма, сидел сам Джокер – старший опер по особо важным ГУПЭ[21], гроза всех революционеров Северо-Запада. По слухам, первые десять лет службы в органах из двадцати с лишним он трудился во внедренческом отделе – в различные молодежные группировки внедрялся и весьма успешно. К каждой масти – своя карта. Отсюда и «погремуха» такая. Говорят, на левом плече у него была «Анархия» наколота, на правом свастика, а на груди – полумесяц со звездочкой. Может, правда, может, сказки – поди, проверь.

– Здравствуйте, Евгений Евгеньевич!

– Здравствуй, Митин! Чай будешь? У меня тут дрянь какая-то мак-даковская есть – позавтракать не успел.

– Не откажусь.

Сегодня Василий был сговорчивее, и уже через пару минут перед нами дымились два стакана с отличным цейлонским. Мои «браслеты» лежали тут же на столе. Джокера уважали за прямоту и бесстрашие. Он, даже оставаясь один на один с самыми отъявленными головорезами, требовал снять с них наручники. Старик свято верил в то, что он выполняет свою работу и между ним и преступниками не может быть ничего личного, поэтому ему в голову не приходило, что кто-то может напасть на него.

Покончив с мак-даковской дрянью и допив чай, мы, как старые приятели, закурили джокеровский «Казбек». Где он его доставал – одному Дзержинскому известно.

Затушив папиросу в коробке из-под «дряни», гупэшник заглянул мне в глаза и начал издалека:

– Я, Слава, по делу. Тут информация поступила, что не обо всех эпизодах твоей преступной деятельности нам известно. Всплыла одна старая история. Защитника пригласить или пока так поговорим?

Я, в поддержание легенды, изобразил на лице недоумение:

– Да так поговорим, конечно. Свое – возьму. Что за история?

– В октябре на «Электросиле» трое «правых» молодцов гостей города покалечили: средний вред… Националистические высказывания озвучивали, целостность государства критиковали.

– Гм… не помню такого.

– Митин! Неужели ты думаешь, что я без доказательств стал бы заморачиваться? За мной и так оперативное сопровождение твоего дела, как пашня за колхозом – спать некогда, а тут еще этот эпизод!

– Да плюньте вы на него, гражданин полковник! Пусть останется между нами. Вас в любом случае к госнаграде уже за меня представили.

– Не в награде дело, Слав, – я уже давно пенсионер. Нельзя так. Каждый «глухарь» должен быть раскрыт – закон жизни. И оставь это «гражданин полковник» – чай, не блатной! Ты же знаешь, как меня зовут…

Я непроизвольно усмехнулся, и матерый опер сразу смекнул почему:

– Да все это в прошлом уже. Славные были времена! Тогда показатели тоже требовали, но высшим пилотажем считалось развалить группировку изнутри, если, конечно, совсем отморозки, то привлечь за уголовку, а так – профилактика. А сейчас что? Каждый лидер и активный участник должен сидеть в тюрьме любой ценой. Тьфу! Ни для кого не секрет, что наши некоторые, из молодых в основном, не стесняются – горлопанам на митингах наркоту и патроны в полный рост пихают. И все им с рук сходит. Видать, шатается трон-то под царь-батюшкой.

– Скажите, Евгений Евгеньевич, а вам доводилось когда-нибудь о чем-нибудь сожалеть?

– Да тысячу раз! Только с кем сойдешься-подружишься, захочешь из г…вна вытащить, а он ни в какую. Жалко приятелей-то «закрывать» – на суде потом плюются: «Как ты мог?» А как я мог? Служба – ничего личного. Но отношения-то сложились.

– А как это «вытащить»?

– Да словом. Ты же знаешь: «Словом можно убить, словом можно спасти, словом можно полки за собой повести». Да не все слова-то эти понимать хотят. Я все время так считал: хочешь что-то изменить в стране – делай это законно. Иди в институт поступай, образование получай, завоевывай доверие населения, баллотируйся в депутаты. Сначала в муниципальное, а там и до ГД[22] недалеко. Главное: м…даком не быть и не скурвиться. Многие во власть приходили с горящими глазами: сломать систему, искоренить коррупцию… И где они теперь? После первого отката блеск в глазах исчез, появилось что терять. Конечно, на этом поприще, если блата нет, попотеть придется, ну так и цели того стоят! Настоящий патриот – это не тот, кто во дворах таджиков дворников метелит да по митингам-петтингам горлопанит, а тот, кто честно работает, детей рожает и правильно воспитывает, взяток не дает. Да, видать, не докричаться до вас – патриотов, мать вашу.

– Но вы же видите какая ситуация сейчас: некогда по институтам штаны просиживать – надо действовать! Про…рем державу.

– А хочешь, я открою тебе главную революционную тайну?

Джокер нервно закурил и подвинул папиросы с зажигалкой в мою сторону. Мне показалось, что он абсолютно искренен со мной. В нашу самую первую встречу, когда я проходил сначала подозреваемым, а потом уже свидетелем по «гашишному» делу Аркадия, он тоже вел себя достойно. На мои призывы обратить внимание на то, что это не Аркадия наркота и что ему ее, скорее всего, подбросили, он честно ответил: «Не исключаю. Но каждый, кто встал на скользкий революционный путь, должен понимать – презумпция невиновности на экстремистов не распространяется. Докажет, что не его – молодец. Не докажет – сам дурак. Я ребят тоже могу понять: сколько из-за него без выходных можно работать?! Вот и сделали, что могли. Подло, конечно, я бы так не стал, но, как говорится, не мытьем, так катаньем. Его перед каждым сходом просили: „Не надо, не ходи, не призывай, не разжигай!“, а ему что в лоб, что по лбу!» Когда я по «гашишному» делу от дачи показаний отказался, полковник даже с глазу на глаз одобрил, мол, правильно: «Все расскажешь – поменьше дадут, ничего не расскажешь – ничего не дадут!»

Я по арестантской привычке положил одну папиросу за ухо, а вторую прикурил:

– Что за тайна?

– Тайна. Да все уже давно про…рано. Ты никогда не задумывался над тем, ради чего ты борешься?

– Ну как же: для себя, для страны, для людей, в конце концов.

– А нужно ли это кому-нибудь?

– В смысле?

– Многие стали думать так же, как ты, приняли твой образ мыслей и мировоззрение?

– Гм… не знаю.

– А я знаю: только жалкая кучка самых близких товарищей, и то не всех – у половины из них патриотизм – всего лишь дань моде. Ну, вот отлупил ты «гостей», поджог бытовку на стройке, стикеры расклеил с призывами и что? Люди хлопают в ладоши и рисуют «эрпэшки» на стенах – это правда. Но есть и обратная сторона медали: кто принимает за взятку в детский садик отпрысков приезжих с юга без регистрации? – Люди, те же самые, что аплодировали тебе вчера. Кто везет к себе на дачу строителей-нелегалов, чтобы «падищевле»? – Тоже люди! Кто притопывает ножкой и аплодирует джигитам на улицах, когда они вываливаются отплясывать лезгинку из свадебных кортежей? Правильно! – Те же самые люди. С чьего молчаливого согласия глупые девки выходят замуж за иноверцев, соблазнившись длинным х…ром и толстым кошельком? – С согласия тех же людей. А знаешь, что будет на ближайшем неудачном «эксе», если ты случайно «борщанёшь» – те же самые люди бросятся на выручку твоим жертвам и будут лупить тебя зонтами и сумками, пока ты не упадешь, а потом еще и в милицию сдадут. И это сделают те же самые люди.

В этот момент я почувствовал примерно то же, что тогда, на Ладожском, отправляя «дачку» каторжанину Аркадию:

– Евгений Евгеньевич! Не посчитайте дерзостью: у вас выпить что-нибудь найдется?

Джокер откусил от папиросной гильзы небольшой кусочек и заклеил им глазок камеры наблюдения, после чего достал из внутреннего кармана пиджака жестяную флягу с надписью «КГБ СССР» и молча протянул мне.

После обжигающе одурманивающего глотка я поинтересовался:

– Армения?

– Не угадал.

– Франция?!

– На какие шиши? Калининградский. Я только его или, в крайнем случае, «Трофейный».

– А почему не «Дагвино» или «Арарат»?

– А о чем я тебе только что говорил?

К чувству разочарования примешалось еще и чувство стыда за собственную тупость. Ведь старик просто пытался «докричаться» до меня, как и до тех, из своей молодости.

Я сделал еще один большой глоток и делано равнодушным тоном сказал:

– Давайте протокол, я подпишу.

– Почитай-ка сначала вот это, – Джокер протянул мне ксерокопию «Протокола допроса подозреваемого».

Я начал читать: «…Лосев Андрей Юрьевич…» и поймал себя на мысли о том, что до настоящего момента не знал, как полностью зовут Лося, хотя, конечно догадывался, что прозвище его, скорее всего, было производным от фамилии. За время плотного общения и бесконечной болтовни в «басах» во время «выездов» мы, казалось бы, узнавали друг о друге все, вплоть до имен аквариумных рыбок и черепашек, которые жили почти у каждого из нас в начальной школе, а фамилий, да что там фамилий, даже имен друг друга иногда не знали.

Дальше по тексту: дата рождения, образование, место жительства и работы, «По существу заданных мне вопросов хочу показать следующее.». Я остановился на этом «хочу». Почему протоколами предусмотрено именно это слово, символизирующее сугубо добровольное волеизъявление? Вряд ли Лось действительно «хотел» что-то сообщить следствию. В данном контексте скорее подошло бы «вынужден» или что-нибудь в этом роде. После того, как я поделился своими соображениями с Джокером, он усмехнулся в усы и заметил:

– Если когда-нибудь мне доведется участвовать в корректировке процессуальных бланков – я буду настаивать на том, чтобы в этом месте оставляли пробел. Представляю, как подозреваемые изгаляться начнут: «вынужден», «попробую», «не хочу» – вот смеху-то будет! Давай, читай дальше.

Я пробежал глазами дату и время и погрузился в текст:

«…я без определенной цели находился недалеко от выхода из станции метро „Электросила“ совместно со своим знакомым по прозвищу „Бритва“ и его знакомым (данных не знаю, могу описать). Мы заметили группу лиц мужского пола, которые, находясь в состоянии алкогольного опьянения, вели себя вызывающе.

Следователь: Почему вы и ваши знакомые были в медицинских повязках на лицах? Как вы определили, что указанные мужчины находятся в состоянии опьянения, и что вы подразумеваете под словом „вызывающе“?

Лосев А. Ю.: Мы были в повязках, потому что в этой части города сильно загрязнен воздух. Я определил состояние мужчин, потому что речь их была невнятной, произносимые слова не распознавались, и они беспорядочно подпрыгивали, размахивая руками. „Вызывающим“ я считаю парковать автомобили на тротуаре и громко демонстрировать с использованием автомобильного магнитофона запись неприятных звуков, отдаленно напоминающих музыку.

Следователь: Что произошло дальше?

Лосев А. Ю.: Я сделал замечание одному из указанных лиц, в ответ на что он начал громко воспроизводить непонятные мне звуки и пугать меня выражением своего лица.

Следователь: Что в это время делали ваши знакомые, находящиеся вместе с вами?

Лосев А. Ю.: Сначала они наблюдали за происходящим, а потом, когда еще двое сопровождавших упомянутого мужчину лиц попытались ударить меня, мои знакомые попросили их этого не делать. Когда к нам подошли еще четверо мужчин из этой компании и начали пытаться нам троим наносить удары руками и ногами по голове и различным частям тела, я и мой знакомый, которого я знаю по прозвищу „Бритва“, отступили и пытались закрыться руками от ударов, а знакомый „Бритвы“ отошел на безопасное расстояние.

Следователь: Вы или ваши знакомые били мужчин, которые, с ваших слов, напали на вас?

Лосев А. Ю.: Нет.

Следователь: Потерпевшие и свидетели, а также собранные по делу доказательства указывают на то, что вы нанесли не менее чем трем лицам побои и не менее чем двум лицам – вред здоровью средней тяжести, используя при нанесении ударов предмет, похожий на бейсбольную биту. Как вы это объясните?

Лосев А. Ю.: Я предполагаю, что во время нападения на меня и сопровождавших меня граждан нападавшие, в силу состояния опьянения, во время попыток ударить нас размахивались руками, не рассчитывая сил, теряли равновесие и падали. При падении они ударялись о бейсбольную биту, находившуюся у меня в руках.

Следователь: Как у вас в руках оказалась бейсбольная бита?

Лосев А. Ю.: Я достал ее из находившегося при мне рюкзака.

Следователь: С какой целью вы имели при себе бейсбольную биту и зачем достали ее из рюкзака: с целью обороны или с целью нападения?

Лосев А. Ю.: Я планировал в этот день записаться в секцию бейсбола, поэтому имел при себе бейсбольную биту, а достал ее из рюкзака для того, чтобы выбросить, так как планировал убежать от нападавших. Бита была достаточно тяжелой, для того чтобы бежать быстро. Не убежал я потому, что упомянутые лица неожиданно для меня разошлись по своим автомашинам и уехали…»

Я хохотал до слез, пока Джокер не сделал мне замечание и не заставил вернуться к чтению протокола. Дочитав его полностью и на всякий случай пробежав глазами еще раз, я понял, что следователь «в теме» – ни один из «серых» не позволил бы так глумиться над собой.

Из показаний Лося следовало, что он берет все на себя, а я – «вялый» соучастник. Филина он описывал «левыми» приметами, по которым найти его было просто невозможно. Больше всего меня «улыбнуло» то, что Лось, с его слов, не различает национальностей. Он думал, что его «терпилы» – русские и, более того, если бы даже он знал о том, что они являются представителями иной национальности, – это ни на что не повлияло бы в силу привитой ему еще в армии братской любви ко всем народам, населяющим нашу многонациональную страну.

Джокер, выпустив в потолок пару-тройку сизых колец дыма, бесстрастно поинтересовался:

– Что скажешь?

– А Лося, в смысле Андрея, «закрыли»?

Полковник опять затянулся папиросой и кивнул:

– В Московском ИВСе сидит. Если ты все подтверждаешь и мы устанавливаем третьего, для твоего друга возможны варианты с «подпиской о невыезде».

– Я все понимаю, но третьего я действительно не знаю и не понимаю, зачем его ко мне в друзья приписывают – я до этого его не видел, а вообще все было примерно так, как сказано в протоколе. Кроме одного: у Лосева не было бейсбольной биты…

Джокер вопросительно посмотрел на меня:

– Ты хочешь сказать, что потерпевшие ее выдумали? Ну, они, допустим – лица заинтересованные, а Лосев? Ты же только что показания читал, хотя ежу понятно, что он врет: «Падали и ударялись»!

– Она была у меня.

Закончив писать с моих слов «явку» и «объяснение», Евгений Евгеньевич вытер пот со лба и устало произнес:

– Я понимаю: мужской поступок – выручить товарища, взять вину на себя и все такое… Только не выйдет у тебя ничего, Слава. Ясно, что тебе с твоим букетом еще одна статья карман не оттянет, только ведь будут очные ставки, опознания, проверка показаний на месте – в общем, весь комплекс. Ладно, бывай, в ИВСе увидимся.

Когда Джокер вышел, я, в ожидании конвоя, мысленно восхищался хитростью Пенкина, чувством юмора Лося и радостно напевал про себя: «Все идет по плану».

Примечания