Записки о музыке, спорте и спирте

Часть 1. Начало

Собственно теми «далекими и близкими» временами я называю самое лучшее время своей жизни, когда страна, уже будучи тяжело больной, но еще не знавшей о своем «диагнозе», продолжала радоваться каждому новому дню… Люди не теряли оптимизма и жажды жизни стоя в километровых очередях за туалетной бумагой, кросовками, джинсами, финской сантехникой, польской мебелью и болгарскими маринованными помидорами, тем самым бесконечно сплачиваясь и закаляя характер, так необходимый для приближения светлого завтра и скорейшего вхождения в него из мрачного сегодня. Небо было голубым, трава зеленой, а Майкл Джексон еще черным.

Я вместе со всеми радовался жизни, не думая о хлебе насущном, наслаждался свободой (придавая этому слову какой-то свой смысл, далекий от истинного). Впереди маячили выпускные экзамены и выход (он же тоннель) в грядущее.

А пока шел 1990 год, все только начиналось…

И начиналось в северном портовом городе-герое Мурманске, где летом день, а зимой ночь, здесь все по-особому, и люди, они тоже особые. Здесь я родился и вырос, в самом его центре, в старом доме, рядом с заливом, дыша запахом моря и просыпаясь по утрам от пароходных гудков.

Схема жизни была типична для всех детей того времени – роддом, детский сад, школа, армия или институт (здесь варианты доставшиеся от жизни напрямую зависели от того, как ты провел время в пункте назначения номер три, т. е. в школе). А именно там я не проявлял особых талантов и попусту тратил свое время на изучение нот и гармоний, зачитываясь стихами и текстами песен, игнорируя все нужные и не нужные предметы, кроме музыки, физкультуры и истории, что мне собственно интересно и по сей день. Все что мне досталось в наследство от школы, так это мои друзья, которые со мной и сейчас, и крепче школьной дружбы я не встречал, есть что-то в ней настоящее и бескорыстное, чего в нынешних реалиях в большом дефиците.

Про само обучение в стенах любимой школы номер восемь рассказывать подробно не стоит ибо все сводилось к банальному ее посещению и сведению на ноль процента прогулов дабы не расстраивать родителей и не получать ремнем по пятой точке. Этот сценарий повторялся из года в год лишь с некоторыми вариациями, и ввиду моей прохладности к процессу обучения не обременял меня ни знаниями ни талантами. Зато школьные годы дали мне возможность познать дружбу, родительскую любовь, заботу и внимание. Это светлое время, вспоминая которое я всегда улыбаюсь, и я благодарен Богу, что все было именно так. В отличие от последующих поколений детство у нас было без грязи, цинизма и предательства. Хотя, у каждого поколения оно свое, и меня мой вариант вполне устраивает.

Как в угарном сне пронеслись экзаменационные кошмары, и наступил торжественные момент – выпускной бал. На протяжение года все учащиеся параллели 10 классов готовились к нему. Девушки шили платья и заранее обдумывали какими прическами и украшениями будут сражать наповал парней, да и те, в свою очередь, не сидели сложа руки и скрипели мозгом, как выглядеть подобно Алену Де Лону. От этих суетных мук я самоотстранился, потому как твердо знал, что все мои потуги хорошо одеться сведутся к примерке старого свадебного костюма моего шурина и галстука, именуемого в народе «селедка» с рюлексовой прострочкой по диагонали (шикарная вещь по тем временам). Аргументом родителей в споре о высокой моде служило одно: «Тебе скоро в армию, там тебя и приоденут». Мудро и лаконично… Костюмчик был маловат, но если в нем не сильно выпрямлять плечи и слегка присесть, то очень даже ничего и цвет не броский, серый, что придавало моему лицу более выразительную печаль, которую другие списывали на горечь расставаний со школой. Я с радостью примерил этот образ и вжился в роль. Удалось.

Актовый зал гудел, подобно пасеке в жаркий июньский день. Море надежд, слезы счастья, горечь предстоящих расставаний, все смешалось. Очень запомнились глаза одноклассников, такие живые, искренние, готовые перевернуть мир и сделать его другим: лучше, добрее, красивее. Прошло столько лет, но такое не возможно забыть и, наверное, никогда я больше не встречал ничего подобного. Это было время надежд, стремлений, многим из которых так и не суждено было сбыться.

О каждом из выпускников было сказано много теплых слов устами завуча нашей легендарной школы № 8 Лидии Васильевны и, наконец, объявлен перерыв, как вдруг ей шепнули на ушко о том, что еще 3 человека остались без напутствия. В эту легендарную отстойную тройку входил и я со своим другом Сашкой, мы вместе сидели за партой, делили на двоих оценки и теперь вот стали «гвоздем программы». Завуч вышла из неловкой ситуации с честью, вывела нас за руки в центр зала, понимая, что запас хвалебных слов катастрофически иссяк, она посмотрела на нас добрым материнским взглядом и с нескрываемой обреченностью в голосе выдохнула: «Ну, а эти… ребята… будут моряками!!!! Ура товарищи!!». Понимая весь бред ситуации, я поправил на груди своей «селедку» и шепотом подбодрил собратьев по позорному «хеппи энду» емкой фразой: «Счастливого нам плаванья».

Получив аттестат и старясь не заглядывать в него без особой надобности и уж тем более не «светить» родным и близким, дабы избежать паники в узком семейном кругу, стал задумываться о том, куда бы его применить? Точнее – куда с ним возьмут? Вопрос для семнадцатилетнего парнишки не простой, но ответ напрашивался сам собой: если взглянуть в окно моей квартиры, что открывало дивный вид на залив, стоящие на рейде суда, и день и ночь работающие портовые краны, а за одно, вспомнив легендарное напутствие завуча поступать в «мореходку»! Ну, или, по крайней мере, попытаться это сделать.

Когда утихли все эмоции, связанные с выпускным балом а костюмчик был возвращен законному владельцу, я отнес документы в мореходное училище имени Месяцева с просьбой зачислить меня куда-нибудь и кем-нибудь, но лишь бы не на отделение рыбообработки, так как запаха селедки не переношу с детства, а чешуей давлюсь. Выслушав мои аргументы и заглянув в аттестат, преподаватель долго смотрел мне в глаза, пытаясь поставить свой собственный диагноз и полагая, что в этом он будет оригинальней других, не зная, что до него это пыталось сделать масса учителей разных профилей и судеб и все жестоко ошибались.

За предстоящие экзамены я даже не переживал, потому как понимал, что сдать их самостоятельно скорее всего не получится, и поступил, как настоящий индеец: сел и стал смотреть пока догорит костер надежды. Когда же день «Икс» настал, явился в училище и с видом фокусника-иллюзиониста стал тянуть билеты по предмету «математика». Как ни странно, но цифры покорились моему не слишком пытливому уму, и я сдал экзамен на «хорошо». Воспряв духом, на следующий день я отправился вторично покорять приемную комиссию и явить миру свои знания в области русского языка. Здесь все дело обстояло гораздо сложнее, ибо говорить, а уж тем более писать без ошибок и так, чтобы мысль была понятна собеседнику, я не умел. Еще в школе получал с завидным постоянством за сочинения оценки «три» и «два». Чудо не произошло и в этот раз, а как я теперь понимаю, оценку «удовлетворительно» мне просто подарили, понимая, что хуже уже некуда.

Тем не менее, экзамены мне покорились, осталось ждать результатов зачисления, а до этого было еще время, точнее целый месяц беззаботной жизни и надо было провести его как Павке Корчагину, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы. И не придумав ничего лучшего, я отправился в деревню к бабушке, восстановить здоровье и набраться сил перед тем как стать морским волком.

Часть 2. Вологодские прерии

Обнадежив родителей, что мое светлое будущее предрешено и ожидает меня на борту плавучего лайнера с песенным названием «Севрыбхолодфлот», я со спокойной душей купил билет на самолет и отправился в страну чудес и приключений, где проводил каждое лето, с тех пор, как помню себя самого, – в маленькую деревню в вологодской области именуемую Юшково.

Уже вечером того же дня я шел через поле от автобусной остановки и не мог надышаться этим теплым, густым ветром, полным разных запахов и так не похожим на тот холодный Норд-ост что дул с моря. Временами казалось, что идешь сквозь горячую стену, а она расступается и обволакивает тебя со всех сторон.

Бабуля жила в небольшом старом доме и вместе с ней проживали «каманчи» – мои двоюродные старшие братья. Таким шалманом мы проводили каждое лето и стремились сюда сразу по возвращении домой, в Мурманск.

Старший из братьев – Николай, уже отслужил в армии и прошел войну в Афганистане, возвратившись от туда совсем другим человеком. Понадобилось много времени прежде чем он стал таким, каким мы его знали раньше. Второй брат – Федор был человеком странным, и вся его житейская мудрость сводилась к тому, чтобы врезать мне подзатыльник, в свою очередь я мечтал, что вырасту и буду встречать его подзатыльники тяжелым боковым справа. Слава Богу, не сбылось. Ну и еще один персонаж нашей компании – Федор № 2, он же «малой». Личность незаурядная и творческая, умеющая играть на музыкальных инструментах и местами попадающая в ноты и гармонии, при этом густо сдабривавшая их поэзией каких-то дворовых рифмоплетов. Плаксивые песни о несчастной любви и муках армейской разлуки имели бешеный успех у разной публики, что собиралась каждый вечер в нашем шумном балагане. Вот об этом стоит рассказать подробнее…

Одни из самых ярких персонажей того времени в деревне Юшково был Шура Карачев по прозвищу «Пикник», так его звали почти всегда и имя его уходило на второй план, потому как отзывался он на него редко. То ли от того, что это был человек-праздник, то ли от того, что он мало что смыслил во всем что его окружало и жил какой-то своей жизнью, но прозвище это ему подходило как нельзя кстати, народ редко ошибается. Пикник был не крепок и не рослый, с проваленными глазами и, как казалось, пустым взглядом, таким, что не знающие его люди, могли запросто принять этого человека за криминального авторитета, после очередной отсидки латающего раны среди девственной природы колхоза имени Пушкина. Как потом выяснилось, его внешность имела вполне определенное обоснование, но об этом чуть позже. Он носил длинный кожаный плащ и шляпу по образу и подобию Михаила Боярского, но издалека напоминал не то Глеба Жиглова, не то злодея из индийского конофильма.

Как то раз Шура, он же Пикник, пришел к старшему из моих братьев попросить мотоцикл на деревенские покатушки. Николай спросил:

– Куда поедешь, старик?

– Да так… Надо могилку неизвестного солдата навестить в калининской школе, что за 8 километров, – не морщась ответил Шурик.

– Что за могилку? Ты с ума сошел? Зачем? – не успокаивался брат.

– Понимаешь, памятник там беспризорный, я за ним приглядываю, – гордо выпрямив спину, сказал Пикник, и при этом во взгляде его сверкнула искра, как у строителей первых пятелеток.

– Ну ладно, – Коля протянул ключи от «Восхода» и недоуменно пожал плечами, абсолютно уверенно думая, что помогает нужному делу затеянному святым человеком.

Но Уже через пол часа Пикник сидел перед нами с букетом нераскрывшихся маков, сорванных у памятника, и совсем другими глазами, предвещавшими «продолжение банкета».

Шура совершил таинство, в которое я специально не вникал, по причине моего крайне негативного, и по сей день, отношения к наркотикам, после чего он и двое моих родственников «отъехали» почти на 12 часов, а мы с Малым поплелись в местное злачное заведение под названием «Дом культуры и отдыха».

Белое кирпичное здание типовой застройки оживало каждый вечер после 20.00 и особенно кишело народом, если на афише, извещавшей об очередном киносеансе, внизу красовалась надпись – индияфильм. Эти нетленки Боливуда как правило шли в двух сериях, а это означало только одно – после фильма дискотеки не будет, что трагически сказывалось на молодом поколении, которое заводило романтические отношения во время звучания медленных композиций и сближалось под мелодии и ритмы исключительно советской эстрады.

На фоне местного населения особо выделялись приезжие, они смешивались с аборигенами, но пристальный взгляд всегда безошибочно мог определить городского жителя. Всю эту пеструю веселую компанию добавляли участники летних студенческих строительных отрядов, солдаты и «шабашники». Жизнь кипела, любовь бурлила, а может и наоборот. Правда время от времени случались вечерние побоища, почти турниры, за обладание сердцем какой-нибудь красотки. И тогда в ход шла поленница с дровами, что стояла у клубного забора, которая в раз превращалась в оружие массового поражения, потому как перепасть могло и далеким от конфликта людям. Но все эти обстоятельства не омрачали атмосферы радости и праздника жизни. А после любой хорошей драки, когда с поля боя уберут проигравших и выбитые зубы, наступал вселенский мир и гармония. Особо сильно колечить друг друга было не интересно, так как больниц по близости не было, а завтра гладиаторам в 8 утра надо было заводить свои комбайны, трактора, машины, становиться к станку или косить в поле, а по сему силы использовались рационально. Серьезные побоища случались крайне редко и только тогда, когда в гости приезжал «враждующий» клан из соседнего колхоза имени Ленина. Случалось и нашим «пушкинцам» гостить на «вражеской» территории, не рассчитывая на теплый прием…

Как то раз Шура, он же Пикник, пришел к старшему из братьев с просьбой довезти его до деревни Ильинское, что находилась как раз за «линией фронта». Коля замешкался, так как появляться в местном клубе было сродни игры в русскую рулетку, и расклад был явно не в их пользу. На что Пикник возразил: «Меня там все знают и девушки давно в курсе, что по четвергам я гуляю именно там». Шура был, как я уже сказал, человек-праздник и его, действительно, знали и уважали по обе стороны барикад, так что все его доводы были похожи на правду. А самым весомым аргументом послужила бутылка водки 0,25 или, по-народному, – «шкалик», который Пикник с гордостью продемонстрировал брату и пообещал честную долю. Надо ли говорить, что с водкой в те смутные времена было плохо, да что там плохо! Ее просто не было в магазинах до конца уборочной. Пикник пообещал радушный прием местных барышень и лояльность ильинских авторитетов, в чем выступил гарантом и подытожил магическим заклинанием: «Век воли не видать!!!».

Сотоварищи привели себя в порядок, нахлобучили прически и даже полили себя из резиновой груши одеколоном «Спортклуб» и с видом триумфаторов взгромоздились на чудо отечественного моторостроения под названием «Восход». Страшный грохот прокатился по окрестностям, так как на байке глушитель держался на честном слове. Сизый дым окутал облаком и мотоцикл, и его всадников, затем оранжевый «восход» выкатился из дыма и подгоняемый народным фольклором устремился в даль, за горизонты. Пассажиром ехал Пикник. Его черный кожаный плащ развивался в клубах пыли проселочной дороги, а ковбойско-мушкетерская шляпа не оставляла сомнений, кто и куда едет.

Вкатились в Ильинское, впереди виднелся клуб, около которого прогуливалось масса народа, в сумерках было видно множество огоньков от сигарет и стоящие около забора мотоциклы наиболее продвинутых в техническом и финансовом плане колхозников. Перед самым «осинным гнездом» Шура попросил притормозить и ехать вдоль клуба помедленней. «Может, объедем?», – возразил Колька. «Спокойно, Маша, я Дубровский!», – парировал Пикник и добавил: «Мне тут человечка одного найти надо, он мне денег должен, езжай не переживай». Когда чадящий сизым дымом «восход» поравнялся с представителями враждующего клана, медленно провожавшего взглядом обнаглевших байкеров, было отчетливо видно отвисшие от удивления челюсти и падающие изо рта окурки. Пикник победоносно заглушил рев двигателя криком, что издавали японские самураи, идя в последний бой: «Ну что пи…сы, х…ли смотрите? Догоняйте уроды!!!!» и уже в пол-голоса добавил «Колюня, жми!». Надо ли описывать состояние водителя мотоцикла, который переключал передачи, как никогда в этой жизни, при этом молился и ругался матом, не забывая отталкиваться от грешной земли придавая байку дополнительные лошадинные силы. Никогда еще дорога не была такой длинной, а «восход» таким медленным, казалось время замерло и он смотрит фильм, который снят на скорости 1000 кадров в секунду. В зеркала заднего вида уже было видно, как загораются фары на мотоциклах, что минуту назад мирно стояли вдоль забора, слышно как ревут двигатели, и по их звуку можно было догадаться о количестве преследующих. Погоня началась. По прямой уйти было просто не реально и по этому стратегия удирающих сводилась к маневрированию между домами и огородами, при том Пикник крепко держась в седле успевал показывать разные жесты из серии «вот вам и это тоже вам». Кто знает к чему бы это все привело, если бы не чудо. На очередной кочке «восход» подлетел вверх и опустился на землю уже без глушителя. Выхлоп двигателя потерял последнее сопротивление, а мотор обрел живительные силы и устрашающий вертолетный грохот. Собственно это обстоятельство и спасло не состоявшихся ловеласов, чудом ушедших от погони. Придя в себя уже на своей территории, и высказав Пикнику все что копилось годами в его адрес, понимая, что обижаться и бить морду бесполезно, Коля, наконец остыв, спросил: «Ну, Шура, давай шкалик!!!! Ты теперь ящик таких должен!!!». На что Пикник потупил взор, на секунду задумался, а потом, как ни в чем не бывало выдал: «Какой шкалик!!!???? Я его давно выпил, пока ты рулил на своем тарантасе»… Логичным завершением беседы послужил прямой удар в челюсть Пикника, после чего стороны пришли к примирению… Может ты, читатель, мучаешься вопросом: «А зачем все это было?». Да не зачем – Шура просто так развлекался, еще задолго до пришествия в наш лексикон, модного нынче, слова «экстрим». Ему было скучно, и он искал выхода для копившейся внутри энергии и фантазии.

Страсть к подобного рода развлечениям у Пикника была давно, но причины зарождения такого экстрима, как сейчас принято говорить, в простом сельском парне от сохи мне так и не удалось выяснить. Но то, что этот человек был необычный и талантливый, пусть и по-своему, сомневаться не приходится.

Однажды в бригаде, где работал Пикник, был банкет по поводу очередной победы социалистического труда над загнивающим капитализмом. Все собрались после рабочего дня на стройке, дабы перед тем, как идти на танцплощадку накатить по маленькой и подумать о великом. Среди тостующих был и Шура. Единственное, что омрачало веселье, это малое количество горячительных напитков и отсутствие баяна. Если с последним было можно как то смириться, то вот первое вызывало справедливую заботу всей компании. Оставалась последняя бутылка «пшеничной», а публика еще бодро стояла на ногах. Закуска была отложена, дабы не усложнять и без того трудный «приход», к кильке в томатном соусе никто даже не притронулся. Как вдруг ни с того ни с сего Пикник упал на пол и стал кататься с дикими воплями, как бесноватый Фенька на морозе. Все участники коллективного возлияния отреагировали незамедлительно, кто не успел выбежать в дверной, еще не достроенный проем, тот прыгал прямо в окно со второго этажа. Поняв, что он остался один, Шура, подбежал к не опустошенной еще «Пшеничной» и залпом выдул ее прямо из горлышка. Затем пытался сымитировать падение стеклотары с последующим розливом горячительного напитка, но был пойман с поличным и в очередной раз нокаутирован. Но ему было уже все равно, потому как цель достигнута, а тут, как известно, все средства хороши. Однако Пикнику прощали и не такое…

За два года до этих событий произошла с ним примечательная история в древнем городе великий Устюг, куда Пикника с Николаем отправили учиться на водителей по линии ДОСААФа. Приехав в чужой город без копейки в кармане того самого кожаного плаща, Пикник первым делом заявился на занятия во всем своем великолепии – реглан, шляпа и туфли на каблуках, напоминавшие ковбойские сапоги, только без голенищ. Он вошел в класс подготовки, осмотрел всех пронзительным, но пустым взглядом и представился, ни больше, ни меньше, а замом комиссара по внеклассной работе. Достал тетрадку и, сев за парту, вызывал к себе по одному своих же одногруппников, расспрашивал, как устроились, нужна ли помощь и какие оценки были в школьном аттестате, дескать, от этого зависит, какое распределение будет завтра по командам. В тетрадку он старательно записал адреса всех, кто приехал из областных центров и поселился в частном секторе или общежитии. На вопрос Николая: «Зачем тебе это?» Пикник загадочно молчал и обещал, что все будет в ажуре.

Ближе к вечеру, надо было идти в общежитие, занимать комнату, но там уже во всю шерстили команды местных криминагенусов и трясли приезжих на предмет денежных излишков. Светиться не было никакого желания и Пикник, попросив подождать его, скрылся на такси в неизвестном направлении. Через 2 часа он вернулся и гордо заявил, что жилье найдено, сотоварищи уселись в таксомотор и поехали по новому адресу устраиваться на ночлег. Прибыв на место, брат и еще 2 его друга пришли в недоумение от увиденного. Пикник арендовал 8-квартирный старинный кирпичный дом и гордо демонстрировал достижение своего дипломатического таланта. «Чем мы платить будем за него?», – возразили сотоварищи. «Спокойно, Маша, я Дубровский, все продумано», – сказал Пикник и расплылся в улыбке. Дело было к ночи, и поэтому спорить никто не стал, а быстро ринулись забивать «плацкарт»…

На следующий день Пикник, разыскал земляков из общежития Сельскохозяйственного техникума Макса и Гыгу, дабы воплотить свой коварный план в жизнь. Макс и Гыга внешне походили скорее на грустных киллеров по контракту, нежели на будущих руководителей среднего звена и опору нашего сельского хозяйства, таким ни трактор не доверишь, ни колоски в поле собирать не пошлешь. Скорее всего, их давно отчислили, но они жили в общежитии, что называется, «по инерции».

Вся команда во главе с Пикником стала регулярно наведываться по тем самым адресам, что Шура накануне записал в свою тетрадь и представляясь, не иначе, как посланцами местных дворовых авторитетов, снимать мзду за проживание на их территории. И это при всем при том, что Пикник и вся бригада платили сами точно такую же подать за то, что гостили в «особняке»!!!! Вот уж точно, наглость – второе счастье. Сотоварищи гуляли, оплачивали проживание и питание с этой кассы, отстегивали местной шпане и наслаждались жизнью. Не сладко бы им пришлось, если бы кто-нибудь догадался, на какие средства живет компания. Пикнику бы точно было не сдобровать, но дуракам, как известно…

К чести Пикника, надо отметить, что малый он был не из робкого десятка. Когда на него накатывала грусть-печаль, вызванная однообразным течением жизни, без транквилизаторов, то он находил выход в следующем…

Приходя на танцплощадку в незнакомый район, он быстро выяснял у местной шпаны, кто тут самый главный. Ему, естественно, шептали на ухо, кто держит в страхе сие заведение. Пикник, ни секунды не раздумывая, заключал пари со всеми желающими о том, что за пол-литра он нокаутирует этого демона, но просил купить «приз» заранее. Естественно, вожделевшие «падения короля» соглашались потому, как даже не думали, что такое в принципе возможно. Когда детали спора были обговорены, все замирали в ожидании. Пикник вставал в общий круг, где танцевали ни о чем не подозревающие местные авторитеты, прямо во время танца, такой же танцующей походкой подходил к «жертве» и прицельно задвигал ей в челюсть. Тело падало под ноги ошалевших «братков». Занавес. Аплодисменты.

Иногда воспользовавшись шоковой ситуацией, он успевал «делать ноги», но чаще Пикника мордовали до полусмерти, делая замес прямо на «месте преступления», но очухавшись, он извинялся под предлогом, что перепутал в темноте «мишень» и удалялся, не забыв прихватить «приз», ибо спор был выигран в любом случае.

Еще один забавный эпизод произошел все там же, в Великом Устюге, опять же на танцплощадке сельскохозяйственного техникума. По прошествии времени Шура стал там своим и не раздражал местную публику. Все знали о его закидонах и старались относиться к нему с пониманием и терпением.

Был разгар вечера, самый кульминационный момент. Когда пора было определяться, с кем и куда уходить, чтобы продлить счастье. К тому времени Коля уже два раза ангажировал на «медляк» незнакомую, но крайне привлекательную барышню и старался не упустить ее из виду весь вечер. После чего к нему подошли двое и вежливо сказали, что мол, девочка эта занята и ждет со слезой своего парня из армии, ну а что «слезы» она на танцплощадке роняет, так это ее дело. Николай все понял и не возражал, но только вот дама теперь сама пригласила его на танец, а отказывать слабому полу было не в его правилах. О назревающем конфликте тут же узнал Пикник и обещал уладить недоразумение за 6 секунд и без кровопролитья. Слова Пикника вселили надежду, что участники вечеринки покинут дискотеку самостоятельно, без скорой помощи, со всеми зубами и ребрами, что подарила им природа. Когда диск-жокей (тогда их называли именно так) объявил заключительный танец, к Коле подошел Пикник и с гордым взглядом заявил: «Колюня, я все уладил, нас будут бить 9 человек!». По его пустым героическим глазам было понятно, что он не шутит, а время на принятие решения почти не оставалось. Пришлось уходить на улицу в бурлящей толпе, а дальше бежать огородами, перепрыгивая заборы, лучше любого спринтера потому как была сильная мотивация – остаться в живых. Кстати, Пикник не ошибся, преследовавших было, действительно, 9 человек. Коля с Шурой успели всех посчитать, когда залелги в траву, поняв, что сил бежать больше нет, а погоня чудом проследовала мимо.