Девчонки, я приехал!

– Так ведь никто не знает, – вставила Агаша. – Бог с ним, с коллективом, я тоже не знаю!..

– Агаша!

– Молчу, молчу…

Надинька немного посидела возле рояля, раздумывая, а потом вскочила и побежала в коридор.

Там ей попалась бабуся Колпакова.

– Съезжаете? – осведомилась она довольно мрачно. – Ну-ну.

– Алё, междугородняя! – прокричала Надинька в телефон. – Дайте Ленинград, срочный!

– Все линии заняты, ждите, – проквакала междугородняя.

Надинька вернулась к себе. Агаша на подоконнике приготовила ей прибор и тарелку.

– Сядь и поешь!

– Я его попрошу, – словно поклялась сама себе Надинька. – И он приедет. Хоть на один денёк!..

Агаша вздохнула.

– Ты мне лучше скажи, куда мы с места поднимаемся, – заговорила она, завязывая в серую простыню своё и Надинькино зимние пальто, – ведь ничего ж не знаем, не ведаем! Какая квартира, где? Мы её даже не видали!

– Серёжа сказал, обыкновенная, хорошая квартира.

– Серёжа сказал! – передразнила Агаша. – Откуда он знает, хорошая или нет? Может, там кухни нет, готовить негде? Или соседей семнадцать семей?

– Агаша, я тебе сто раз говорила – квартира отдельная.

– Да за что ему такие почести – отдельная квартира?!

– Большой специалист, квалифицированный инженер.

– Приехал бы да помог нам с переездом специалист твой! Хоть самую малость!

– Он за нами машину пришлёт. Он обещал.

– Машину ещё какую-то, – пробормотала Агаша. – И съезжать принялись зачем-то!.. Чем нам тут плохо?

– Нам не плохо, но Серёжа сказал, что к Новому году вернётся на работу в Москву, а мы к тому времени уже устроимся на новой квартире.

– Вот бы так-то вышло.

– Так и выйдет.

В дверь заколотили.

– Надька! – закричал Федот Ващук. – Открывай!

Надинька вскочила, побежала и распахнула дверь.

– Принимай! – торжественно объявил Федот и показал рукой куда-то вниз. – Сам сработал!..

Надинька посмотрела, и Агаша подошла и тоже стала смотреть.

На полу стоял сундук, довольно высокий, до колен примерно. Сундук был светлого дерева, полированный, с медными уголками – роскошный.

– Во, гляди, гляди! – Федот откинул крышку.

Внутри оказались два отделения: одно обито стёганым войлоком, а другое гладкое, деревянное.

– Это, стало быть, для посуды, – продолжал Федот, указывая на войлок, – а то для чего хошь! Хошь книжек своих напихаешь, хошь барахлишко!

– Красота-то какая, – вымолвила Агаша. – Загляденье.

Федот засмущался.

– Это вам к переезду.

Надинька кинулась обнимать его. От него крепко пахло махоркой, самогоном и чесноком.

– Спасибо вам, Федот! Вот спасибо!

– Да чего там! Главное, не забывай нас, дочка. Хоть навещать приходи.

– Буду! Буду приходить, Федот!..

Он затащил сундук в комнату, покосился на зачехлённый рояль, крякнул и вышел.

– Вот как тебя все любят, – вымолвила Агаша.

– За что? – сама у себя спросила Надинька. – Раньше мне казалось, что они нас ненавидят…

Агаша покачала головой.

– Жизнь у людей тяжёлая, Надинька. Иной раз хочется улыбаться да радоваться, а не получается. Вон Федот. Инвалидом на фронте стал, победителем домой вернулся. Теперь вот горькую пьёт – работать как следует не может, лучшие свои годы войне отдал. С чего ему нас любить-то, за какие такие заслуги? А вот полюбил… Или доктор наш! Десять лет по лагерям и поселениям мыкался ни за что ни про что, жену и детей потерял, один как перст на свете остался. А ничего – к нам притулился, в больнице служит, живёт! Ещё небось скучать без нас будет, хотя мы ему комнату освобождаем!

– И мы будем скучать, – отозвалась Надинька. – И приезжать будем, и гостить! Правда, Агаша?

– Светлая у тебя душа, – сказала нянька. – Вот за душу-то тебя и любят.

– Ну тебя, Агаша.

– Ты глянь-ка сюда.

Надинька доела котлету, стрельнула в сторону Агаши глазами и мгновенно вылизала тарелку – так было вкусно, и так хотелось ещё. Но больше не было.

– Это я колпаковским мальчишкам пошила.

И Агаша раскинула на чехле рояля три рубашки – самые настоящие, с воротничками, пуговицами и манжетами!

– Из того полотна, что у нас оставалось. Помнишь, в ГУМе брали, ещё Павел Егорович жив был.

Надинька не помнила никакого полотна, но рубашки вышли отличные!

– Вот как ты хорошо умеешь придумывать, Агаша!

– Да чего там придумывать-то! Трое мальцов, поди их одень-обуй. А тут всё подспорье. Поела?

Надинька вздохнула и кивнула.

– Ну, давай-ка собираться. Ты завтра в институт идёшь?

– Нет, Агаша. Завтра лабораторные работы, я их с другой группой сдала. Мы же завтра переезжаем!..

Весь вечер до прихода доктора они собирали книги и посуду – в новый Федотов сундук.

Яков Михайлович ужинать наотрез отказался. Он был расстроен, выглядел неважно и всё время молчал, только фыркал носом.

– Ну, к чему этот переезд? – заговорил он наконец, когда Надинька попросила его завязать бечёвкой очередную стопку книг. – Чем тебе тут не живётся? Сергей всё время на службе, ты сама говоришь, раньше Нового года его не жди!

– Яков Михайлович, миленький! Да ведь там квартиру нужно обживать!

– И где эта квартира? Наверняка у чёрта на рогах!

– Я даже и не спрашивала, – призналась Надинька. – Какая разница?

– Так ведь большая разница! Наверняка к вам не наездишься теперь! И что мне тут делать одному в таких хоромах?

– Доктор, да не всё же вам между книгами спать!

– Надинька, – доктор сдёрнул очки. – Я спал и на нарах, и на шконке, и на соломе, и на бетонном полу! Поверь мне, спать среди книг – это райское наслаждение!..

– Поедемте с нами, – предложила Надинька. – Что тут особенного?

– Твой молодой муж будет несказанно рад обнаружить на своей новой квартире такую весёлую компанию!

– Вы его не знаете, Яков Михайлович! Он на самом деле будет рад!

В коридоре затрезвонил телефон, и бабуся Колпакова – словно караулила! – тотчас же ответила:

– У аппарата!..

Надинька бросила завязывать книги и прислушалась.

– Надежда, междугородняя вызывает! Где ты там есть! Беги скорей!

Надинька помчалась вон из комнаты.

– Да! Да!..

– Как я рад, что дозвонился, – сказал Серёжа ей в ухо.

– Я тебе сегодня тоже звонила! – прокричала Надинька. – Но линия была занята.

Бабуся Колпакова стояла рядом и ловила каждое слово.

– Что твоё комсомольское собрание?

– Ужасно! – радостно крикнула Надинька. – Просто ужасно! Я чуть не подралась с одним комсомольцем! Мирка меня удержала!

– Что такое?!

– Он сказал, что я веду буржуазный образ жизни и вообще непонятно, кто у меня муж!

– Надинька, родная, – сказал Серёжа. – Держись.

– Я держусь, держусь.

– Если завтра самолёт пойдёт в Москву, я постараюсь прилететь на пару дней.

– Хорошо, – согласилась Надинька, отлично понимая, что самолёт «не пойдёт» и Серёжа не прилетит. Так бывало уже много раз. – Серёжка, Яков Михайлович переживает, что мы съезжаем и он остаётся один.

– Приглашай его жить с нами, – тут же отозвался Серёжа. – Места всем хватит.

– Агаша не верит, что тебе дали квартиру.

– Как же не верит, если вы завтра туда отправляетесь? Шофёр приедет часам к четырём. Ты возьми для начала только самое необходимое, остальное заберём потом, на грузовике.

Надинька вздохнула. Заберём – это значит, что забирать будут они с Агашей вдвоём.

…Должно быть, именно об этом говорил доктор, когда утверждал, что Надинькину любовь ждут большие испытания! Она и готовила себя… к испытаниям, а не к постоянному отсутствию мужа. Ей представлялись странствия, лишения, постоянный труд, и всё это вместе, вдвоём! А ничего не было – Надинька жила точно так же, как и до замужества, и это было странно и неправильно.

– Всё, меня вызывают, – торопливо проговорил Серёжа. – Мы непременно вскоре увидимся, Надежда. Я понимаю, как тебе трудно.

– До свидания, Серёжа, – проговорила Надинька в смолкшую трубку.

– Съезжаете, значит? – спросила бабуся Колпакова, когда междугородняя прозвонила отбой. – И далёко?

– Я опять не спросила, – спохватилась Надинька.

– Как это люди живут, – задумчиво выговорила бабуся. – Съезжают, а куда, сами не знают!

– Да мы ещё вернёмся, – пообещала Надинька. – За вещами. Завтра нас легковая машина повезёт.

– Машина, – фыркнула бабуся Колпакова. – Да ещё легковая! Гляди на них!

И удалилась в сторону кухни.

Спала Надинька на удивление прекрасно и проснулась в предчувствии чего-то хорошего, радостного. Агаша уже давно встала и хлопотала около узлов и тюков.

Надинька помчалась в ванную, с удовольствием умылась и почистила зубы, облилась ледяной водой – б-р-р, как холодно! – вернулась к себе и стала одеваться за ширмой.

– А доктор уже уехал, Агаша?

– Доктор здесь, – объявил Яков Михайлович из соседней комнаты. – На который час намечен отъезд?

– На четыре пополудни! – отрапортовала Надинька. – Поедемте с нами, доктор, правда!

– Никуда я с вами не поеду, – мрачно сказал Яков Михайлович. – У меня сложный больной, я сегодня задержусь на службе.

– Да вы так-то уж не огорчайтесь, – подала голос Агаша. – Мы же не в Сибирь уезжаем, в одном городе остаёмся.

– Да-с, – согласился доктор саркастически, – не в Сибирь. Что за идиотская выдумка с этим переездом!

– Я ужин вам под подушкой оставлю. Заверну кастрюльку получше, чтоб вам не греть.

– Благодарю покорно, я вполне дееспособен. Итак! – Решительным шагом он прошёл к вешалке, натянул пальто и нахлобучил шапку-пирожок. – Долгие проводы – лишние слёзы. До свидания, и всего наилучшего.

Надинька кинулась к нему, обняла и расцеловала.

– Доктор, миленький! Агаша права, никуда мы не денемся! И Серёжка говорит – пусть доктор с нами живёт!

– Очень трогательно, – доктор отстранил от себя Надиньку. – Ну, доброй дороги!

– Мы будем скучать, – сказала Надинька. – Правда, Агаша?

Та подошла, притянула к себе голову доктора и поцеловала в лоб.

– Ничего, ничего, – сказала она, – дай бог, не в последний раз видимся.

Яков Михайлович махнул рукой и широким сердитым шагом вышел в коридор. Хлопнула входная дверь.

Агаша покачала головой.

– Из дому уезжали, совсем сиротами были, – глаза у неё внезапно налились слезами. – Из квартиры уезжаем, как будто от семьи отрываемся.

Она утёрла глаза и накинулась на Надиньку:

– Как это машина к ночи придёт? Уж уехать бы поскорей, да и дело с концом! Никак нельзя пораньше-то?

– Агаша, я не распоряжаюсь машиной.

– И этот твой, хорош гусь! Опять его нету! Как вы жить-то станете по разным городам?

– Перестань, Агаша. Им я тоже не распоряжаюсь!

– А кто тогда распоряжается?

– Партия и правительство, – не моргнув глазом ответила Надинька.

– Ох, грехи наши тяжкие.

Время на самом деле тянулось невыносимо медленно. Постепенно Надинька тоже стала волноваться, даже чашку разбила – всё валилось из рук.

Агаша перекладывала с места на место давно приготовленные вещи.

Часа в три к ним деликатно постучали, и появилась Фейга Наумовна. В руках у неё были два объёмных бумажных пакета. По комнате вмиг распространился дивный запах.

– Вот, – сказала Фейга Наумовна. Собралась было поставить пакеты на рояль, не решилась и передала в руки Агаше, как младенцев. – Моя мамаша печёт такие пироги, каких вы не найдёте больше нигде. Никто не умеет печь таких пирогов, как моя мамаша!.. Вот эти с картошкой, а эти с печёнкой. Я после работы сразу к ней забежала, они прямо из печки. Это вам, чтобы вечером на новом месте не возиться.

– Фейга Наумовна!

Та всхлипнула.

– А рояль? Уезжает вместе с вами?

– Нет, нет! Мы сами не знаем, что там за квартира! Марк может приходить и заниматься сколько нужно.

– Надинька, – Фейга раскинула руки и прижала девушку к пышному бюсту, – берегите себя, свою молодость! И вот… Агашу тоже!

Агашу она тоже обняла, расцеловала мокрыми поцелуями и выбежала из комнаты.

– Что ж это такое! – воскликнула Надинька. – Нас как будто на войну провожают.

– Типун тебе на язык!

Шофёр прибыл минута в минуту. Надинька с Агашей уже совсем замучились ждать.

Звонок прогремел дважды – значит, к ним, – Надинька помчалась открывать, Агаша принялась бестолково хватать узлы и стопки книг.

– Здравия желаю, – поздоровался шофёр военным образом. Был он молод, розовощёк и страшно серьёзен. – Разрешите, я вещи отнесу. Которые брать?

– Надинька, где у нас что? Я совсем запуталась!..

Девушка подала шофёру тюк с матрасом и постельным бельём.

– А вон там посуда.

– Посуду уж я сама, не ровён час, побьём.

– Вы не торопитесь, товарищи, – сказал шофёр, – я отнесу и ещё раз поднимусь. Сегодня я в полном вашем распоряжении.

– Да чего там по сто раз ходить, – пробасил из коридора Федот Ващук. – Чего брать-то, говорите!

– Федот, – удивилась Надинька, – а вы разве не на работе?

– Я во вторую смену. С напарником поменялся, чтоб проводить, а как же!..

Он ловко вскинул на плечо подаренный вчера сундук и следом за шофёром вышел на площадку.

Фейга стояла в своих дверях, Дуся в своих, три брата Колпаковых в новых рубахах под предводительством бабуси у самого выхода.

Надинька почувствовала, как глаза у неё наливаются слезами.

– В добрый час, – сухо сказала бабуся Колпакова. – Нас не забывай, мужа не обижай, коли он у тебя настоящий, а не выдумка, держись хороших людей. И вот прими-ка.

И вложила Надиньке в ладонь небольшой образок.

– Вы в Него не верите, дело ваше, – и она сжала грубыми от работы пальцами ладонь девушки, прикрывая образок, – да Он-то в вас верит! Ну, Агашенька, а с тобой давай троекратно, по русскому обычаю!

И они смачно расцеловались.

– Присесть! – спохватилась Фейга. – Присесть на дорожку! Дети, скорей тащите с кухни табуреты!

Все уселись кто куда и помолчали секунду.

– Пора! – объявила бабуся.

Соседи вышли проводить. Когда лифт пришёл и Агаша зашла в осветившуюся кабину, Фейга остановила Надиньку, которая собиралась зайти следом.

– Беги, – и показала на лестницу. – И не забудь по перилам съехать!..

В машине Надинька наконец заплакала.

Она не плакала ни разу с тех пор, как не стало отца, и по отцу не плакала, боялась, что не сможет остановиться и тогда непременно умрёт от отчаяния. Не плакала, когда уезжала из дома, когда Серёжа умчался со свадьбы, когда её пробирали на собрании!..

– Ну, будет, будет, – сказала Агаша и протянула ей платок. – Опять мы с тобой новую жизнь начинаем, вот оно как!

«Победа» выехала на набережную, потом выбралась на Арбат. Надинька ничего вокруг не замечала. Агаша с каждой минутой удивлялась и волновалась всё больше.

Когда выехали из города, она всё же спросила молодцеватого шофёра:

– А новая-то квартира разве не в городе?..

Шофёр оглянулся на них.

– Так Сергей Ильич вам ничего не сказал?

– Чего не сказал-то? – сердясь от волнения, спросила Агаша.

– Он велел вас на дачу отвезти. Ему дачу выделили.

– Дачу? – переспросила Надинька и посмотрела в окно.

Смеркалось, «Победа» катила через поле к берёзовой роще на горке.

Надинька вцепилась в ковровую отделку сиденья. Агаша быстро и незаметно перекрестилась.

«Победа» остановилась у ворот – их собственных, старых, милых, родных ворот! – Шофёр вышел, распахнул створки и заехал на участок.

Вон беседка, вся увитая багряным и жёлтым плющом. Когда тепло становилось, в беседке и чаёвничали, и гостей принимали, и в лото играли. Вон две сосны, между ними всегда гамак натягивали. А вон песочница, роскошная, с деревянными бортами и домиком, Павел Егорович для Надиньки соорудил ещё до войны. Песочницу всегда берегли, из года в год поправляли, подкрашивали. Считалось, что в ней внуки будут возиться.

Надинька и Агаша выбрались из машины, молчали и оглядывались по сторонам.

Ничего не изменилось, только плющ разросся, беседки почти не видно.

Шофёр протопал сапогами по крыльцу, отомкнул дверь – она отворилась со знакомым и уже позабытом скрипом, – зажёг в доме свет и стал заносить вещи.

Агаша опять перекрестилась. Надинька вся дрожала, как осиновый лист.

– Сергей Ильич сказал, вам тут понравится, – заговорил шофёр, не понимая, отчего они молчат и стоят как громом поражённые. – Дом тёплый, хороший. Вот как государство об учёных заботится!..

– Да это наш дом-то, – прошелестела Агаша. – Господи, помоги!..

По знакомым ступеням они поднялись на крыльцо. Вот голландка с мраморной фигурой в нише, вот коридор, а там и кабинет Павла Егоровича, вот абажур на длинном шнуре, а вон крючок вбит, там всегда Любочкин портрет висел!..

– Может, затопить? – осведомился шофёр. – Дрова заготовлены.

Агаша оглянулась на него. Он смешался – у женщин были странные лица.

– Ну, тогда разрешите идти?

Агаша кивнула.

Зафырчал мотор, и машина укатила.

– Этого не может быть, – сказала Надинька, подошла и потрогала бок голландки. – Агаша, ну ведь этого быть не может!

– Не может, – согласилась Агаша.

И они опять замолчали.

– Это ж надо, что он для тебя сделал, – наконец проговорила Агаша. – Я о таком в жизни не слыхивала.

Надинька оглянулась на неё.

В полном молчании они затопили печь и уселись – Надинька на диван, Агаша к столу.

Сколько времени прошло, они не знали, только вдруг вновь послышался звук мотора, свет фар прошёл по окнам, на крыльце зазвучали быстрые, уверенные шаги, распахнулась дверь, и Серёжа объявил во весь голос:

– Девчонки, я приехал!