Кровавый круиз
«Балтик Харизма»
Судно «Балтик Харизма» построили в 1970 году в городе Спилт в Хорватии. Оно 170 метров длиной, 28 метров шириной и вмещает более двух тысяч пассажиров. Но в последний раз паром был полностью загружен довольно давно. Сегодня четверг, и на борту едва наберется тысяча двести человек. Среди них не так много детей. Уже начало ноября, осенние каникулы кончились. Летом на верхней палубе располагаются шезлонги, но сейчас там довольно пусто. Только пара пассажиров из Финляндии стоят и смотрят на холодный осенний Стокгольм в лучах заходящего солнца, которое не может его согреть. Многие с нетерпением ждут, когда «Харизма» выйдет из гавани, потому что тогда откроются бары.
Женщина по имени Марианна заходит на борт в потоке людей одной из последних. Через стекло туннеля, идущего от терминала, видно, что ее обнимает за плечи мужчина с длинными волосами. Косые лучи заходящего солнца смягчают их черты лица. Стеклянный туннель поворачивает налево, и Марианна видит паром. Поражается тому, какой он огромный. Выше многоквартирного дома, в котором она живет. Так много этажей из белого и золотого металла. Как такая махана может держаться на воде? Женщина видит, как на палубы один за другим въезжают автомобили, и ей кажется, что их поглощает огромный рот великана. Интересно, это тот самый носовой визор[1]? Земля вдруг начинает уходить из-под ног Марианны, как будто она уже в море. Она пытается представить свою каюту. Самый бюджетный вариант под палубой для автомобилей. Под ватерлинией. Без окна. С каждым шагом женщине кажется, что паром делается все больше. На борту витиеватыми буквами, каждая больше метра в высоту, написано: «Балтик Харизма». Курящая трубку птица улыбается Марианне. Ей вдруг очень хочется вернуться. Убежать обратно в терминал. Но где-то рядом раздается тиканье стенных часов в пустой квартире, и Марианна идет вперед, пытаясь игнорировать чувство, что пассажиры идут, как животные из загона на бойню.
Старший администратор Андреас стоит у входа и, улыбаясь во весь рот, рассказывает пассажирам о вечере караоке и скидках в магазине беспошлинной торговли. На самом деле эту работу обычно выполнял организатор круиза, но он позвонил сегодня утром и сказал, что заболел. Уже второй раз за эту осень. Андреасу известно, что у него начались проблемы с алкоголем с тех пор, как он начал здесь работать.
На мостике стоит командир корабля капитан Берггрен и в последний раз обсуждает со своими подчиненными, все ли готово к отправлению. Через несколько минут им предстоит отчалить от набережной. Моряки наизусть знают тысячи островков, мелей и шхер между Стокгольмом и Турку. Выйдя из гавани, «Харизма» переходит на автопилот, и капитан передает управление старшему штурману.
В помещениях для персонала наблюдается бурная деятельность. Те сотрудники, кто сегодня заступил на десятидневную вахту, переодеваются в униформу. Между главной кухней судна и рестораном снуют официанты с огромными блюдами для шведского стола. Многие по-прежнему с похмелья после минувшей ночи. Они сплетничают о том, кого сегодня утром вызывали в медпункт дунуть в прибор для измерения концентрации алкоголя в крови и кому потом пришлось писать объяснительную. В магазине беспошлинной торговли Антти и его подчиненные готовятся к открытию через полчаса после отправления. К этому моменту у входа уже будет стоять приличная очередь.
Вода в гидромассажных ваннах спа-центра пока неподвижна. Через большие панорамные окна сюда проникает свет от огней терминала и отражается в зеркальной глади воды. Массажные столы пустуют. Слегка потрескивает агрегат для нагрева сауны.
Внизу в машинном отделении двигатели проходят последнюю проверку. Если капитанский мостик – мозг «Харизмы», то машинное отделение – бьющееся сердце парома. Старший механик Виклунд только что позвонил на капитанский мостик и доложил, что судно дозаправлено и готово к отправлению. Он наблюдает за работой механиков из контрольной комнаты через стекло. Допивает кофе и отставляет чашку в сторону. Смотрит на выкрашенные в оранжевый цвет двери лифта для персонала. Как только «Харизма» выйдет из гавани и ляжет на обычный курс в Турку, начнется вахта старшего машиниста, и Виклунд сможет подняться в свою каюту и не спускаться в машинное отделение до тех пор, пока судно не приблизится к Аландским островам, поэтому он собирается выспаться.
Чего только не видела «Харизма». В свободной акватории Балтики люди полностью расслабляются, и причина этого не только в дешевом алкоголе. Здесь появляется совершенно другое ощущение пространства и времени. Все обычные правила перестают действовать. А за порядком следят всего четыре охранника, и они сейчас каждый по-своему готовятся к вахте. Четыре человека будут отвечать за то, чтобы тысяча двести пассажиров, большинство из которых пьяны, вели себя прилично на ограниченном пространстве судна, которое они не могут покинуть.
Все приготовления идут своим чередом. «Балтик Харизма» выходит на маршрут каждый божий день во все времена года. Делает остановку на Аландских островах незадолго до полуночи, приходит в Турку около семи утра, когда большая часть пассажиров из Швеции мирно спит, и через двадцать три часа снова причаливает в Стокгольме. Но в этом круизе участвуют двое, не похожие на всех остальных, кого доводилось видеть на «Харизме».
На автомобильной палубе персонал инструктирует водителей на шведском, финском и английском языках. Паркуются грузовики, легковые машины, автокемперы и даже автобусы. Нагрузка тщательно продумана и распределяется так, чтобы сохранялась устойчивость судна. На этой палубе, куда никогда не проникают солнечные лучи, довольно холодно, пахнет бензином и автомобильным выхлопом. Усталые шоферы-дальнобойщики и семьи с детьми направляются к лифтам и лестницам. Скоро автомобильный отсек закроется, и никто не сможет попасть сюда до прибытия на Аландские острова. Огромные грузовики притаились в тишине, как прикованные к стальному полу цепями спящие звери. Из одного автокемпера вышли светловолосый мальчик лет пяти и сильно накрашенная женщина. Они выглядят усталыми. С надеждой смотрят на ярко освещенный лифт, но вместо него идут к лестнице. Оба смотрят в пол, не поднимая глаз. Лицо мальчика скрыто под капюшоном толстовки. Он держится руками за лямки рюкзака в виде Винни-Пуха. Морщинистое лицо женщины маскирует толстый слой макияжа, но даже он не может скрыть, что с ним что-то не так. От них пахнет сиренью, ментолом и чем-то непонятным, но в то же время очень знакомым. Некоторые пассажиры это замечают и украдкой косятся в их сторону. Женщина теребит пальцами на шее овальный медальон на золотой цепочке. Из украшений на ней только он и золотое кольцо на безымянном пальце левой руки. Правая рука спрятана в карман пальто. Она пристально смотрит на маленькую фигурку перед собой. Подошвы детских кроссовок громко стучат по пластиковым ступеням. Лестница слишком крута для таких маленьких ножек. Взгляд женщины полон любви. И страдания. Она боится за малыша. Боится его потерять. Ей страшно от того, что может произойти, если ребенок оступится.
Наверху Марианна и мужчина по имени Йоран проходят через декоративные пластиковые ворота, расписанные яркими цветами. Какая-то женщина с растрепанными темными волосами направляет на них камеру, и Йоран улыбается в объектив. Раздается щелчок, Марианна хочет попросить женщину сделать снимок снова – ее застигли врасплох, – но женщина уже направила камеру на друзей Йорана, идущих за ними. После этого все заходят на борт. Под ногами красное ковровое покрытие, на стенах панели из дерева и искусственного мрамора, двери лифтов выполнены из дымчатого стекла, в мягком свете ламп блестят латунные поручни. Армия уборщиков покидает паром. Марианна едва слышит то, что рассказывают о развлекательной программе, тут же забывает имя звезды, которая будет ведущим вечера караоке. У Марианны столько впечатлений, что ее беспокойство бесследно исчезает. Остается только предвкушение. Хватит ли времени попробовать все лишь за сутки? Наконец она здесь. Объятие Йорана становится крепче. Приключения начинаются.
Дан
Дан Аппельгрен бежит со всех ног, но никуда не прибегает. Отличная метафора для описания его бестолковой жизни. И к тому же он бежит на этом пароме, который только и знает, что ходить по морю туда-сюда, туда-сюда. Дан чувствует себя этаким Хароном из мифа, обреченным вечно переводить людей через одно и то же водное пространство.
Раздается сигнал, оповещающий, что «Балтик Харизма» отчалила от пирса. Он предупреждает маленькие лодки, чтобы те остерегались огромного монстра.
Дан увеличивает скорость на беговой дорожке тренажерного зала для персонала, теперь она жужжит громче. Ноги в кроссовках громче и чаще топают по старой резине. Пот собирается каплями на лбу и жжет глаза. Он пахнет кислым – через кожу выводятся остатки химических веществ. Кровь поднимается к горлу, в ушах стучит пульс. Ужасные получатся заголовки в газетах, если сейчас его хватит удар. Поп-звезда найден мертвым на финском пароме.
Дан ощупывает под футболкой живот – неплохо для сорока пяти лет, – но не может удержаться, чтобы не ущипнуть себя за небольшой слой подкожного жира, который теперь покрывает кубики пресса. Даже если он неудачник, это не повод выглядеть кое-как.
Стук подошв по беговой дорожке – единственный ритм, под который Дан тренируется. Ему уже тошно от музыки в наушниках. Вечера и ночи на «Харизме» сопровождаются постоянной передозировкой музыки. Час за часом Дан помогает в караоке-баре подвыпившим гостям допеть фальшивыми голосами песни, подбадривая их, изображая восторг, притворяясь, что никогда не слышал ничего подобного. Одни и те же песни. Одни и те же люди, только с разными лицами. Приходиться вливать в себя море кокаина, чтобы это выдержать. А чтобы уснуть, он потом пьет в клубе крепкий алкоголь. Музыка слышна отовсюду. Стучащий оглушительный ад, убивающий душу. Преддверие преисподней, где один танцевальный ансамбль и один диджей играют одни и те же композиции сутки напролет. Выдавая стаду то, что они просят.
Проклятый паром.
«Харизма» взяла Дана в плен. Но на земле ему тоже нет места. Его перестали приглашать даже в гей-клубы. Своего жилья у него нет, а друзей, готовых приютить, остается с каждым днем все меньше. Куда ему податься, если никто нигде не ждет? Как зарабатывать деньги? Ничего другого он не умеет, а вставать за кассу «Макдональдса» не хочется. На пароме он живет и питается бесплатно, но все заработанные деньги уходят на то, чтобы приспособить эту жизнь к его собственной. Это дорого стоит, поэтому Дан, видимо, останется здесь до самой смерти… или пока паром не спишут на свалку. Интересно, что наступит раньше? Своеобразная получилась гонка. «Харизма» – огромный пафосный монстр времен восьмидесятых, и до ушей Дана время от времени доносится шепот персонала о его возможном списании, и многие боятся остаться без работы.
У Дана начинает кружиться голова, как будто он извел весь кислород в этом зале без окна. Он снижает скорость дорожки до режима ходьбы. Теперь пот течет ручьями, капает и мгновенно испаряется с разгоряченной кожи. Наконец Дан выключает дорожку и становится на пол. Ноги дрожат. Приходится пережить еще один приступ головокружения, прежде чем тело поймет, что пол под ногами не движется.
Но на самом деле он никогда не стоит полностью неподвижно. Вибрации двигателей на судне не прекращаются. Они сохраняются в теле Дана даже тогда, когда он сходит на берег в выходные дни. Ночью Дан просыпается, и ему кажется, что он все еще на корабле, потому что он чувствует вибрацию каждой клеткой тела, она никогда не покидает его, как фантомные боли.
Мокрая от пота футболка прилипает к спине. От нее становится холодно. Дан пьет воду из бутылки и натягивает толстовку. Быстро выходит в коридор, минует комнату отдыха и столовую для персонала. Эти помещения четко разделяются согласно негласному рейтингу. Прямо как в школе. Старые затертые деревянные столы покрыты клетчатыми скатертями и украшены пластиковыми цветами. Хлеб, фрукты и всякая всячина для бутербродов выложены на длинной стойке. В корзинках лежат порции кетчупа и коричневого соуса для барбекю. Взгляд Дана скользит по Йенне и толстым танцовщикам из ее дурацкого маленького ансамбля. Она тоже его замечает и отводит глаза. Дана охватывает злость от непрошеных воспоминаний об их первой встрече на пароме. Йенна права. Он был когда-то. Но и она не более чем хочу стать, напрасно тратящая время на тех, кто никогда не станет. И нет у нее оснований думать, что она чем-то лучше его. И считать, что работа на проклятом финском пароме дает ей какой-то статус. Вся эта жизнь – просто глупый фарс. Во всяком случае, Дан и сам знает, кто он и что из себя представляет.
Судно до отказа набито людьми, которые на берегу – никто, но здесь они чувствуют себя властелинами мира. Например, вот охранник Хенке так любит свою униформу, что совершенно очевидно, что в реальной жизни его унижают, может быть, фригидная жена и гадкие детки. Или взять самого капитана Берггрена и его компанию. На пароме есть даже офицерский ресторан, чтобы им не приходилось есть среди остальных. Он совсем не лучше столовой, только меньше. И еще цветы на столах стоят настоящие. Все они с ума сходят от своих званий и того, сколько у кого полосок на погонах. Берггрен, несомненно, хозяин на этой ржавой посудине, и все приближенные почитают его как короля. Но король с таким ничтожно малым владением, как «Харизма», явно не достоин того, чтобы Дан ему служил и поклонялся.
Он спускается по лестнице вниз на девятый этаж, проходит по коридору в свою каюту. Она маленькая, но хотя бы с окном, в отличие от кают персонала на десятом этаже, как, например, у Йенни.
Двадцать лет назад Дану предоставляли единственную на борту каюту люкс. Бесплатные обеды он получал в настоящих ресторанах, и ему разрешали приглашать в круизы гостей. И все же тогда он мог позволять себе и отказываться. Шлягер «Как лихорадка в сердце моем» занимал первые места в хит-парадах, и работа на пароме была ниже его достоинства.
Дан снимает толстовку. Срывает с себя майку и с силой бросает на пол. Сбрасывает с ног кроссовки, стягивает носки. Ногам холодно от синего пластмассового пола. Когда он снимает шорты, чувствуется тяжелый запах застарелого секса. Как ее звали? Кажется, что всех, с кем он развлекался, звали Анна, Мария, Линда, Петра или Оса. Но эта красавица была помоложе. Эльса? Она сказала, что обожала шлягер «Как лихорадка в моем сердце», когда ходила в детский сад. Это так обидело Дана и испортило ему настроение, что член, разумеется, сразу опал. Но девчонка знала, как с ним обращаться. Некоторые девицы, рожденные в девяностых, совершенно испорчены порнографией. Превращают постель в цирк для гиперактивных детей. Ни одна поза не устраивает их больше двух минут. Хотят, чтобы их связывали, таскали за волосы, душили. Ему все время кажется, что они наслаждаются в первую очередь вниманием и надеждой произвести незабываемое впечатление.
Дан смывает с себя в душе следы Эльсы. Чувствует полуэрекцию, когда приводит себя в порядок бритвой там внизу. Член кажется большим и тяжелым. Интересно, чем Эльса занималась остаток вечера, когда он ушел из ее каюты, где она расположилась с неизвестной ему подругой. Ходила по парому и искала его? Рассказывала подруге, что переспала с Даном Аппельгреном? Наверное, сейчас девчонка уже дома, где бы это ни было. Паром ее выплюнул. Наполнился новыми телами. И скоро все начнется сначала.
Филип
Пока Филип приводил в порядок кассу, кофе остыл, но он все же выпивает остаток в надежде, что кофеин поможет рассеяться густому туману в голове. Вибрация двигателей судна заставляет висящие над баром стаканы дрожать и позвякивать. Филип задумывается, не выпить ли виски, но вместо этого достает тряпку и начинает протирать стойку бара.
Филип восьмой день на вахте за стойкой бара «Харизма Старлайт» и уже страшно устал. Он чувствует себя выжатым как лимон в буквальном смысле этого слова, как будто его тело выкручивали до тех пор, пока не лопнули все мышцы. Ему, наверное, следует побеспокоиться о том, сколько еще его тело сможет продержаться в таком режиме. Филип немного поспал, пока паром стоял в гавани. К тому моменту, когда он добрался до кровати, его спина так занемела, что он даже не почувствовал под собой матрас. Через полчаса бар снова откроют, и Филип будет на посту до пяти утра.
Через пару дней он окажется дома. Тогда он наконец-то выспится. Иногда Филип по нескольку суток лежит в кровати как приклеенный, выползая только чтобы посмотреть телевизор. Сейчас этот отдых кажется раем. И все же Филип начнет скучать по «Харизме», когда минует неделя выходных. И в этот раз он тоже будет старательно считать дни, оставшиеся до новой вахты на борту.
За спиной появляется Марисоль, достает один из его стаканов и снова исчезает в комнате для персонала. Когда Филип потягивается, в позвоночнике что-то щелкает. Над баром светят фигуры из множества лампочек в форме созвездий, именно в их честь бар получил свое название.
Филип оборачивается и снова видит Марисоль. Она уставилась в телефон. Экран освещает ее лицо снизу. Пальцы скользят по экрану, на губах блуждает улыбка.
Филип идет к штабелям бутылок и наполняет холодильник ромом «Бакарди Бризер».
– Когда ты наконец перестанешь быть такой свежевлюбленной? – смеется он.
Марисоль прячет телефон в карман фартука и убирает свои черные волосы в хвост. Филип слышит, как натянутая резинка с хлопком возвращается в исходное положение.
– Меня нет дома половину времени, поэтому нам нужно проверять чувства хотя бы в два раза дольше обычного, правильно же?
Она живет в Швеции с рождения, но от чилийских родителей девушке досталась особенная интонация.
– Может быть, я смогу тебя простить, если ты как-нибудь присоединишься к моим развлечениям. А то ты в последнее время стала невыносимо скучной.
Марисоль усмехается в ответ.
Интересно, как у нее получается строить отношения с новым парнем. За многие годы работы на «Харизме» Филипу ни разу не удалось создать прочную связь с девушкой на суше. Все отношения распадались со временем. Эти отрывистые телефонные разговоры между рабочим временем и слишком коротким сном, попытки сохранить в памяти происходящее на борту, чтобы дома рассказать какую-нибудь историю… Но как только Филип ступал на берег, все истории оказывались такими незначительными, теряли весь свой блеск. Соединить два этих мира очень трудно. Многие живут двойной жизнью: имеют одного партнера на земле и одного – в море.
Некоторое время Филип и Марисоль работают в тишине. Ему нравится ежедневная подготовительная работа, пока бар еще не открылся. Здесь так спокойно, хотя дел полно.
Филип закрывает холодильник и относит ящики с пустыми бутылками в подсобку.
– Кстати, о голубках, – говорит он, вернувшись. – Интересно, как идут дела у Калле?
– Ты разве не слышал?
Марисоль привычными движениями нарезает лимоны на ломтики и складывает их в пластиковую миску под барной стойкой.
– Нет пока. – Филип моет руки и выкладывает на разделочную доску лаймы.
Теперь они режут вместе. Стук ножей, режущих мякоть фруктов, сливается в дуэт. Стаканы продолжают позвякивать.
– Кажется, что Калле работал здесь так недавно, – говорит Филип. – Черт, как быстро летит время… Безумие просто.
– Да, так всегда ворчат старички, – улыбается Марисоль.
Глаза щиплет больше, чем Филипу хотелось бы показать.
– Еще пара лет, и ты окажешься на моей стороне сорокалетнего рубежа.
– Ты действительно рискуешь напомнить мне об этом сейчас, когда я держу в руках нож? – возмущается девушка. – Ты знаком с его парнем?
– Нет, я почти не виделся с Калле с тех пор, как он уволился. Он переехал на юг Швеции, чтобы там учиться. Мне бы надо чаще ему звонить. Но ты знаешь, как это бывает…
Марисоль согласно кивает, а Филип понимает, что наверняка однажды он точно так же скажет про нее. Для нее «Харизма» – всего лишь место работы. Для него – вся жизнь, это его дом. На самом деле это единственное место, где Филип чувствует себя по-настоящему дома. Он уже не может представить себе работу в другом месте. И это еще один повод для беспокойства. Особенно сейчас, когда поговаривают о том, что дни «Харизмы» сочтены.
– Кем он стал? – спрашивает Марисоль. – На кого он учился, я хотела сказать.
– Он ландшафтный дизайнер, – отвечает Филип. – Или архитектор, или что-то в этом роде. Черт возьми, я должен бы знать, правда?
– Наверное.
Филип надеется, что это знает Пия, так что ему не придется спрашивать Калле самому.
Марисоль собиралась что-то ответить, когда кто-то застучал по стальной решетке у входа. Они переглянулись.
– Твоя очередь, – говорит девушка.
Но, подойдя к решетке, Филип видит, что это не кто-то из пассажиров, кому не терпится в бар, а Пия, которая переминается с ноги на ногу, держа в руках бумажный пакет.
– Я получила сообщение от Калле, – говорит она. – Они только что сели за столик в «Посейдоне».
– Дай мне одну минуту. – Филип возвращается к бару и снимает фартук. – Я быстро, но, возможно, не успею вернуться к открытию.
– Я думаю, что справлюсь одна первые минут пятнадцать или даже полчаса, – улыбается Марисоль.
Лед громко гремит, когда Филип наполняет им ведерко. Бутылка надежно пристроена среди льда, и Марисоль снимает два бокала для шампанского и протягивает Филипу.
Она провожает его до решетки. Примерно в метре от пола решетка, как всегда, застревает. Филип чертыхается, Пия и Марисоль смеются в ответ. Каждый божий день он воюет с этой проклятой решеткой. Он трясет ее, раскачивает, подталкивает бедром и одновременно тянет, наконец она поддается и с оглушительным грохотом уходит вверх.
Альбин
В окне за спинами мамы и папы один за другим проплывают стокгольмские шхеры. Последние лучи заходящего солнца освещают кроны деревьев. Альбин смотрит на деревянные дома, выглядывающие из-за деревьев, и купальни у самой воды. Представляет, каково было бы сидеть на одном из этих мостиков и наблюдать, как проходит большой паром. Папа говорит, что эти домики стоят раз в десять больше их таунхауса.
Мама утверждает, что не в деньгах счастье, но Альбин не может даже представить себе, как в таких домах можно горевать. Лучше всего иметь дом на собственном острове, который никто не мог бы найти без специальной карты.
«Эти идиоты из отдела закупок совершенно не понимают суть работы, – частенько жалуется папа. – Одна рука не знает, что делает другая. И мне осточертело разгребать за ними завалы и косяки».
Отец утверждает, что любит свою работу, но, когда говорит о ней, создается обратное впечатление. Там все время куча проблем. И создают их всегда другие сотрудники. Он всегда молодец, а остальные – дураки или лентяи.
Когда Альбин был маленьким, он думал, что папа лучше всех. Он рассказывал сыну истории, где миру угрожали огнедышащие драконы и страшные землетрясения, а потом появлялся он и всех спасал. Самым любимым, конечно, был рассказ о том, как они с мамой забрали его из детского дома во Вьетнаме. Как папа сразу понял, что Альбин – это их маленький мальчик, и как они остались во Вьетнаме на несколько месяцев, чтобы Альбин их получше узнал, перед тем как забрать его в Швецию. Раньше Альбин думал, что папа все знает и умеет. Но сейчас он понял: все, что он говорит, не более чем сказки.
Вчера вечером отец опять говорил о бабушке. Такие вечера самые невыносимые.
Мне, наверное, стоит поступить, как маман. Тогда бы все точно обрадовались?
Голос папы звучал грубо и неприятно.
Я был последним идиотом, потому что верил, что меня можно любить.
Ты давно уже бросила бы меня, если бы знала, что еще кому-то нужна. И ты, и Аббе – вы оба только и хотите от меня избавиться.
Альбин не спал, а лежал в кровати и слушал папины шаги на первом этаже. Он хотел быть готовым в том случае, если папа поднимется к нему. Его шаги на лестнице – особый язык. Они подскажут, сердится отец или плачет. Это как два совершенно разных человека, хотя говорят они одно и то же. Но оба папы одинаково страшные, потому что ни один их них никого не слушает и не слышит. Иногда он уходит ночью из дому. Именно в эти моменты папа говорит, что сделает это, что у него уже больше нет сил.
Ты должен знать, Аббе, что если я не выдержу, то это не твоя вина. Никогда не думай, что ты в чем-то виноват.
За окном пролетают несколько чаек. Их клювы раскрываются и закрываются, в ресторане «Буфет „Харизма"» их крика не слышно». Здесь раздаются громкие голоса и стук приборов о тарелки. Если бы Лу была здесь и если бы она была той Лу, которую Альбин знал, то он рассказал бы ей, что раньше люди верили, что чайки – это души погибших моряков. И еще что на дне Балтийского моря лежит множество затонувших кораблей. И тьма погибших моряков.