Кровавый круиз
Они заходят в бар с большим танцполом. Над барной стойкой витиеватыми буквами написано: «Харизма Старлайт». На потолке множество белых лампочек расположены в форме созвездий. На танцполе всеми цветами радуги мигает светомузыка, рисуя замысловатые узоры на паркете и красном занавесе сцены. Пожилая пара на танцполе делает мелкие шажки то в одну, то в другую сторону совершенно не в такт музыке, словно они пребывают в своем собственном мире. Мужчина и женщина выглядят влюбленными. Перед ними прыгает босоногая девица с экзальтированной улыбкой и время от времени хлопает в ладоши.
– Вот и я всегда хочу быть такой же веселой и жизнерадостной, – комментирует Лу с серьезным видом. – Человеку всегда весело ровно настолько, насколько он сам себя может развлечь.
Они проходят между столиками и барной стойкой. Лу протягивает руку к оставленной кем-то полупустой бутылке пива. Светловолосый бармен с осуждением качает головой. Он не сердится, а ухмыляется, но Альбину хочется поскорее уйти.
– Какая жалость, что он решил брать пример со светофора. – Лу кивает в сторону лысого мужчины в паре метров от них.
На нем красная рубашка, заправленная в зеленые джинсы. Живот торчит над ремнем и смотрит вверх вопреки законам гравитации. Он действительно похож на светофор. Альбин смеется.
Босоногая девица описывает круги вокруг пожилой пары. Танцующие останавливаются и смотрят на нее с недоумением. На краю танцпола появляются накачанные парни в облегающих футболках. Один из них косится в сторону Лу и Альбина, потягивая пиво из горлышка бутылки. «Интересно, – думает Альбин, – со стороны кажется, что мы пара?»
Он становится чуть ближе к Лу:
– У тебя правда есть подруга, у которой мама работает на пароме?
– Да, – отвечает Лу, – и она рассказывала ужасные вещи. У уборщиков самая отвратительная работа в мире. Подумай сам. Но они получают бонус в пятьсот крон каждый раз, когда им приходится отмывать блевотину. А блюют здесь очень многие. Особенно в каютах. Получается, что на блюющих можно разбогатеть.
Альбин смотрит вокруг. Все выглядит очень чистым. Танцпол окружает бортик из дымчатого стекла с латунным поручнем. Столы и барная стойка натерты до блеска. Пятен на темно-красном ковровом покрытии тоже не заметно, но в баре довольно темно.
– Лучше всего, когда блюют в унитаз. Тогда блевотину можно просто смыть. Пятьсот крон только за это.
Лу постукивает пальцами по столу. Альбин пытается представить себе работу, на которой каждый день приходится иметь дело с рвотными массами.
– Кроме этого происходит еще много чего мерзкого. – Лу понижает голос. – Многих девушек насилуют в каютах. Но полиция ничего не может поделать: невозможно собрать улики, потому что в этих комнатах скопилось огромное количество разной ДНК.
Она выжидающе смотрит на Альбина, как будто только что дала ему ключ к разгадке тайны. Но он, похоже, этого не понял.
– Ты что, не понимаешь? Везде-везде следы спермы – на стенах, на полу, – потому что все постоянно трахаются. Это так омерзительно.
Лу отряхивает пальцы, словно они испачканы чем-то липким. В глазах читается отвращение.
Альбин не знает, что на это ответить. Он снова смотрит на танцпол. Парень по-прежнему пялится на Лу, но она, кажется, этого не замечает. Лу кладет хвост на одно плечо, расчесывает его пальцами.
– Твои родители еще занимаются сексом? – спрашивает она. – Твоя мама вообще в состоянии?
– Прекрати.
Альбин не хочет об этом думать. Мамины ребра кажутся такими тонкими, он их чувствует, когда ее обнимает. Папа может их легко раздавить, даже если будет осторожен.
– А тетя Линда что? – спрашивает он.
На самом деле он совсем не хочет это знать, но что угодно будет лучше, чем обсуждать маму и папу.
– Я однажды слышала… С ее последним парнем… Хотя в основном я слышала его…
Лу сует пальцы в рот и изображает тошноту. По крайней мере, Альбин почти уверен, что изображает.
– Я думаю, что с ней страшно скучно в постели. Она, в принципе, самый скучный человек на планете. Думаю, она даже не знает, что такое отсосать.
Лу закатывает глаза. Альбин не знает, что сказать на это. Слово «отсосать» осталось висеть в воздухе. Если бы Лу только знала, как много он думает о сексе в последнее время. Если бы знала, что он смотрит время от времени в Интернете. И что при этом чувствует. Страх, возбуждение и отвращение одновременно.
Секс – это как параллельный мир, где обычные люди вдруг оказываются кем-то совсем другим. Почти чудовищами из кошмарных снов. Они могут выглядеть как обычные люди, разговаривать как любой из нас, но стоит только заглянуть за занавеску, как открывается их истинная сущность.
Неужели Лу теперь одна из них? Она делала это с кем-то?
– Пойдем. – Альбин пытается улыбнуться.
– Да, пойдем. Но у тебя что-то застряло между зубов, и я больше не могу это видеть.
Альбин остается стоять, когда Лу направляется к выходу. Проводит ногтем указательного пальца между передними зубами и достает маленькую зеленую крошку. Отправляет ее обратно в рот и чувствует ее сильный и пряный вкус.
Он вытирает палец о джинсы и бежит догонять Лу.
Мадде
Мадде закидывает одну руку за затылок и прыгает на одном месте, едва замечая, как сильно болят ноги в туфлях на высоких каблуках. Пот струится по лицу и затекает между грудей, которые вот-вот выскочат из декольте. Множество маленьких блесток на коже сверкают в свете софитов «Клуба „Харизма"». Кулак женщины ритмично двигается в такт музыке, пока не появляется ощущение, что именно она ее играет. В другой руке она держит бокал с коктейлем, который проливается через край, делая ее кожу сладкой и липкой.
Народу пока еще немного, но все присутствующие внимательно наблюдают за ней и Сандрой. Мадде это нравится. Эти взгляды заряжают ее энергией. Пока люди глазеют, она не устанет. Она даст им пищу для разговоров. Сандра чувствует то же самое, Мадде точно знает, видит это по глазам подруги. Сандра подходит и, как стриптизерша, позволяет боа соскользнуть с плеч. Она кидает боа на шею Мад де и подтягивает к себе, как будто поймала ее. Перья на шее Мадде теплые и мокрые. Она смеется и делает большой глоток из бокала. Боа в руках Сандры натягивается, и она, крутя бедрами, садится на корточки, мини-юбка задирается, кружевные белые трусы светятся в неоновом свете ламп.
Сандра машет руками, как крыльями, не выпуская боа. Голова Мадде наклоняется вперед, она теряет равновесие и роняет бокал, но не падает. Сандра наконец выпускает из рук боа, ложится на пол, сучит ногами и машет руками, как крыльями. Ее смех заглушает музыку. И Мадде тоже разбирает смех до икоты, смех высасывает из нее всю энергию, так что она уже не может стоять на ногах. Она наклоняется вперед и судорожно ловит ртом воздух, в ушах стоит скрипучий лающий смех Сандры. Изо рта Мадде падает капля слюны, и, видя это, она смеется еще громче.
Филип
В баре «Старлайт» по-прежнему царит полумрак, и поэтому легко потерять счет времени. Но Филипу не нужно смотреть на часы, он знает, что еще нет девяти. Первая волна посетителей после смены в ресторане сейчас допивает второй напиток. Филип и Марисоль смешивают джин и тоник, наливают пиво, вино и егермейстр, открывают бутылки сидра, коктейлей и мускатного вина по специальной цене. Они посматривают на двоих мужчин за барной стойкой, которые уже чересчур громко разговаривают.
– Нет, черт возьми, это нельзя назвать поездкой за границу. Мы будем стоять в Финляндии всего час, – говорит один.
– Да, а разве Финляндия находится не за границей? Или, может быть, она принадлежит Швеции? – упрямо возражает его собеседник тоном, который любого бы вывел из себя.
– Вряд ли.
Филип окидывает помещение взглядом, наливая пару бокалов пива. Босоногая девица на танцполе все еще не устала. К ней присоединились еще две пары. Худая женщина, стоящая рядом с танцполом, почему-то портит ему настроение, хоть он и видит только ее силуэт. Она стоит неподвижно. Слишком неподвижно. Она как будто ненастоящая, просто фотомонтаж плохого качества. Иногда на ее лицо падает свет прожектора, и Филип видит, что она чересчур худа, вся в морщинах и слишком сильно накрашена.
– Если это не заграница, то почему продают алкоголь без пошлин? – приводит один из спорщиков аргумент.
– Это не доказательство. Мы все равно не выйдем на землю ни на минуту.
– Нет, но все же… Мы не в Швеции, значит, мы за границей.
Филип изучает обстановку дальше. Кресла и диваны между баром и танцполом постепенно заполняются. За одним столиком расположилась семья. Младшие дети лазают по спинке дивана, прыгают на кресле. Но старшая девочка, лет семи, в очках с толстыми линзами пристально смотрит на родителей, которые молча пьют пиво. Они, похоже, уже довольно пьяны. В их глазах читается намерение напиться, и в последнее время Филип замечает его в пассажирах все чаще. Это желание нарастает как спираль. Люди, заинтересованные в более спокойном семейном путешествии, могут лишь немного почитать отзывы в Интернете, чтобы понять, что какой-нибудь другой паром подойдет им лучше. Филип читал море комментариев. Все паромы предлагают тематические круизы и приглашают знаменитых диджеев и артистов для выступлений. «Харизма» же держится в стороне. Она привлекает дешевым алкоголем – и больше ничем. Иногда Филипа это даже огорчает. Ему грустно видеть еле-еле держащихся на ногах родителей с детьми. Он хорошо помнит из собственного детства вечное звяканье бутылок в пакетах из супермаркета. Филип часто это вспоминает и думает, какая ирония судьбы в том, что он теперь работает с алкоголем дни и ночи напролет.
Филип отдает клиенту сдачу и пиво, принимает следующий заказ. А потом еще один. И еще. Он превращается в робота. Просто исполняет заказы. Иногда отпускает шутку, улыбается, подмигивает, если видит, что это увеличит чаевые. Но он не думает. В голове пустота.
Марисоль пыталась научить его медитировать. Но для Филипа нет большего стресса, чем сидеть неподвижно и совершенно без дела. Но то, что Марисоль описывает, когда пытается его уговорить – мысли успокаиваются, приходит осознание настоящего, – напоминает Филипу то, что он сам испытывает в подобном состоянии. Его медитация – это работа.
Одна девушка заказывает четыре коктейля «Космополитен». Филип кивает и пытается запечатлеть в памяти эти густо накрашенные брови.
Всегда есть какая-то деталь, которая позволяет ему запомнить клиента и его заказ.
Филип кладет лед в бокалы для мартини, чтобы их охладить. Водка, «Куантро», клюквенный сок смешиваются в стальном шейкере. В поле зрения Филипа попадает Пенни, которая расположилась во владении Марисоль. Она уже в красном концертном платье, перед ней водка с содовой, каждый вечер она пьет одно и то же. На краю стакана след от красной помады. Йенни с ее белокурыми блестящими локонами выглядит как звезда из далекого прошлого. Скоро она выйдет на сцену. Ее репертуар Филип слушает уже примерно год. И все же он будет скучать по ее хриплому, прокуренному голосу, который каким-то волшебным образом заставлял его поверить в глупые тексты песен группы. Послезавтра ее последний день работы здесь. Признаться честно, скучать он будет не только по ее голосу.
Филип ставит напитки перед девушкой с густо накрашенными бровями, берет ее кредитку, проводит через терминал.
– Все в порядке? – кричит он Йенни.
Девушка улыбается в ответ:
– Да, если не считать, что у нас опять нет ведущего.
Филип пытается подбодрить Йенни улыбкой. Потому что знает, что она терпеть не может брать на себя функции ведущего, поздравлять именинников и объявлять песни в честь дня рождения. Ей очень некомфортно общаться с публикой таким образом.
Вдруг кто-то вскрикнул – мужчины у бара затеяли драку. Марисоль уже сняла трубку телефона, чтобы вызвать охрану.
Филип обходит стойку бара, становится между противниками, берет каждого за грудки и разводит в стороны. К счастью, мужчины настолько пьяны, что почти не сопротивляются. Кажется, они полностью сосредоточены на том, чтобы удержаться на ногах.
Пия и Ярно уже на месте, не прошло и тридцати секунд.
– Ну что, мальчики, – обращается Пия к хулиганам, и Филип возвращается за стойку, освобождая ей место. – Как же так получается?
– Я хочу написать заявление на эту свинью за нанесение телесных повреждений, – кричит мужчина с резким голосом, он брызжет слюной изо рта, как из пульверизатора.
– Я тоже напишу заявление! – ревет второй участник драки. – Это ты первый начал, здесь все свидетели это подтвердят.
– Думаю, будет лучше, если вы оба сейчас немного отдохнете у нас, – говорит Пия. – А когда протрезвеете, мы поговорим.
Удивительно, но ни один из них не протестует. Они только злобно глядят друг на друга.
– Как дела у Калле? – спрашивает Филип, когда на нарушителей порядка надели наручники.
– Все готово. Он сделал предложение. Готова поспорить, что парень ничего не понял. Он свято поверил в спектакль.
Филип смеется:
– Надеюсь, они сюда тоже заглянут. Я хочу посмотреть на это чудо.
– Не думаю, что они сегодня выползут из каюты, – улыбается Пия. Наручники звякают. – Думаю, что завтра утром мы сможем вместе с ними прогуляться на палубе. До того, как начнется твоя смена.
– Отличная идея, – улыбается Филип.
Посетители бара бросают на него нетерпеливые взгляды. Пора приступить к своим обязанностям.
– Ты не видел здесь ничего подозрительного? – спрашивает Пия.
Филип уже почти забыл тощую женщину у танцпола, но все же невольно бросает туда взгляд. Она исчезла. Странным образом это еще больше портит ему настроение.
Он отрицательно качает головой, пытаясь стряхнуть неприятное чувство.
– Ничего опаснее двух подростков, которые пытались выпить остатки пива. Мальчик и девочка. Мальчику лет двенадцать, азиатского происхождения, похоже, из Таиланда. Девочка – блондинка, ей может быть от двенадцати до семнадцати.
– Хорошо. Увидимся позже.
Пия и Ярно берут по нарушителю порядка под руку и ведут их к выходу.
Филип снова идет за барную стойку и уже не в первый раз думает, как же им повезло, что на «Харизме» среди охранников есть Пия. Он знает, что на других паромах охранники выполняют только самое необходимое, а на остальное закрывают глаза – оставляют лежать бесчувственных пьяных в коридорах, отворачиваются, когда подвыпившие родители танцуют после полуночи с трехлетними детьми. То, что беспорядков на «Харизме» не так уж и много, во многом ее заслуга. Филип знает, что если бы за этот вопрос отвечала паромная компания, то в барах разрешали бы продавать еще больше алкоголя. Смотрели бы сквозь пальцы на то, что клиенты уже слишком пьяны, чтобы заказывать выпивку еще. На паромах не обязаны соблюдать те же правила, что в барах на суше, а «Харизма» должна зарабатывать как можно больше, чтобы обеспечить себе будущее. Но Пия такого не позволяет. Она положительно влияет на других охранников, а те, в свою очередь, заставляют работников баров думать перед продажей алкоголя.
Филип принимает следующий заказ. Пять стаканов пива. Молодой человек со светлыми дредлоками. На воротнике эмблема Экологической партии Швеции.
– Как дела? Все получилось у твоего друга? – кричит Марисоль, и Филип довольно кивает и показывает большой палец.
Следующий заказ – два бокала красного и арахис. Пожилая пара. У мужчины россыпь пигментных пятен у линии волос. А потом просят крепкое пиво. Два парня в полосатых футболках.
Калле
Они идут по коридору девятой палубы в каюту люкс, и Калле чувствует радость каждой клеточкой тела. Его душа, кажется, стала огромной, как Вселенная. Счастье Калле просто захлестывает, когда он видит, насколько Винсент потрясен.
– Не забывай дышать, – смеется Калле.
– Мне надо выпить. – Голос Винсента звучит глухо. – Пойдем в тот бар, где работает твой друг.
– Сначала я хочу побыть с тобой наедине.
Калле удерживается от того, чтобы рассказать, что на очереди еще один сюрприз. Они подходят к двери в конце коридора. Калле вставляет в замок карточку, чмокает Винсента в щеку и открывает дверь.
Винсент встает на пороге как вкопанный. Смотрит на розовые лепестки на полу. Калле зажигает свет, и глаза Винсента становятся еще больше.
– Как? Как ты это сделал? Мы ведь были здесь совсем недавно?
Калле берет друга за руку. Смотрит на новенькое кольцо из матового белого золота на пальце Винсента. Такое же точно, даже того же размера, красуется на его руке.
Они проходят в гостиную на первом этаже номера. Наступают на лепестки роз. На тумбочке у кровати стоит блюдо с розовыми желейными конфетами в форме сердца. С перил лестницы, ведущей в спальню, свисают спирали розового серпантина. Небольшой дождик мягко стучит в окно. Проходя мимо окна, Калле бросает взгляд на палубу. Белые перила ярко сверкают в свете прожекторов на фоне темной воды. Как стрела, указывающая в море. На палубе довольно много прогуливающихся, несмотря на моросящий дождь.
Они поднимаются в спальню. На одной из тумбочек стоит ведро со льдом и бутылкой шампанского. Пия и Филип рассыпали лепестки роз и на кровать. Над изголовьем висит плакат, на котором жирными краснобордовыми буквами написано: «Поздравляем!»
– Черт, они совсем с ума сошли, – смеется Калле. – Не хватает только розовых плюшевых мишек.
Но Калле очень тронут. Он садится на кровать, берет в руки один из лепестков. Такой мягкий и нежный.
– Иди ко мне.
Но Винсент все еще стоит на последней ступеньке. Смотрит на плакат, как будто не может прочитать, что там написано.
– Ты, должно быть, это долго готовил.
– А ты ничего не замечал?
Винсент качает головой.
– Неужели правда? Я страшно нервничал… – начинает Калле, но запинается, встретив взгляд Винсента.
Что-то не так. Винсент не просто потрясен. Он выглядит грустным.
– Ты в порядке? – спрашивает Калле.
– Мне нужно ненадолго в туалет. – Винсент снова идет вниз.
За дверью слышен шум воды в кране. Калле хлопает себя по коленям, выстукивая нервный ритм. Ему только кажется, нужно прекратить выдумывать всякие глупости.
Винсент сказал «да». Они поженятся. Он и Винсент поженятся! Понятно, что еще многое придется уладить.
Сам он думал об этом много месяцев, долго готовил эту поездку.
Калле смотрит на кольцо. Крутит его на пальце, поднимается с кровати. Пиджак ему кажется тесным. Он его снимает. Одергивает футболку, почему-то вырез давит на горло.
Потом подходит к лестнице. Смотрит вниз. Дверь в туалет отсюда не видно, однако он слышит шум бегущей воды.
Калле достает из ведра бутылку шампанского. Лед сильно гремит. Со дна бутылки капает. Он снимает с горлышка фольгу и крутит пробку, бутылка открывается с легким хлопком. Надо, наверное, дождаться Винсента. Но уже поздно. Калле наливает шампанское в бокалы. Ждет, пока осядет пена, подливает еще. Смотрит вниз. Сомневается еще секунду, но все же делает пару хороших глотков. Снова наполняет свой бокал. Жаль, что нет настоящих свечей, но свечи запрещены на всем пароме по соображениям пожарной безопасности.
Дверь туалета наконец открывается. Калле берет по бокалу в каждую руку и садится на кровать. Ждет. Слышит шаги. Появляется голова Винсента, но он сам остается стоять на лестнице.
– Я не могу. Мне страшно жаль, но я не могу.
– Что ты хочешь сказать?
Хотя Калле знает. Он сразу понял.
– Мы не можем пожениться, – говорит Винсент.
Внутри Калле все вдруг опускается с такой силой, что ее хватило бы на то, чтобы утопить всю «Харизму».
– Но ты же сказал… ты же сказал «да»… – Больше ничего произнести Калле не в состоянии.
– А что я должен был сказать при всех? Как я должен был поступить?
В голосе Винсента слышится почти обвинение. Калле встает с кровати. Несколько лепестков падают на пол.
– Я просто не понимаю.
– Прости. Я не хотел. Я просто не знал, как мне поступить. Как было бы лучше…
В глазах Винсента глубокая грусть, каку побитой собаки. Словно Калле сделал с ним что-то ужасное. Калле совершенно не понимает, что теперь делать. Он протягивает бокал шампанского, но Винсент только качает головой.
Буквы на плакате издевательски блестят. Калле выпивает залпом один бокал. Пузырьки лопаются во рту. Ему приходится отвернуться, чтобы проглотить шампанское. Он убирает бокал.
– Но почему? – Калле не смотрит на Винсента. – Мы обсуждали, что однажды поженимся.
– Я знаю. Но это было давно и…
– Давно? Мы говорили об этом в июне… что мы поженимся, когда все утрясется с переездом.
– Я знаю.
– Так что, черт возьми, случилось с тех пор?
– Я не знаю. Я сам хотел бы знать на это ответ.
Калле оборачивается. Винсент выглядит несчастнее некуда.
– Я не знаю, почему я не хочу. Меня не покидает чувство, что это неправильно.
– Ты встретил другого?
Винсент решительно мотает головой.
– Так в чем же дело?
Тишина.
– Ты не хочешь быть со мной?
Винсент сомневается на полсекунды дольше, чем нужно.
– Хочу, конечно же.
Но он уже отвернулся.
Калле хотел бы Винсента возненавидеть. Возненавидеть за то, что он делает сейчас. За то, что он все испортил.
– И долго ты уже так думаешь?
– Как так? Я сам не понимаю, что я думаю и чувствую.
– Сомневаешься. Думаю, это так называется. – Голос звучит холодно. – Значит, уже когда мы покупали квартиру, когда брали эти сумасшедшие кредиты…
– Прости. Прости. Я думал, что это пройдет. Я думал, что это такое чувство, которое приходит и уходит.
– Приходит и уходит?
– Да! Так бывает. У тебя никогда не было сомнений?
– Нет. Никогда.
Они смотрят друг другу в глаза. Расстояние между ними больше, чем Балтийское море.
«Наверное, наши отношения как это море за окном, – думает Калле. – Красивое и блестящее внешне, но полное мертвых участков, где не может существовать ничто живое. И я был настолько слеп, что не видел этого».
Калле вспоминает их новую квартиру. Там только что отшлифовали пол. Картины наконец-то висят на местах. Пришлось взять лишних двести тысяч в кредит только на ремонт кухни. Переезд в Стокгольм стал очень серьезным испытанием. Нервное напряжение перед покупкой квартиры, дизайн и внутренняя отделка, безумные суммы, крутящиеся в голове, когда они продавали души банку.
Винсент сомневался уже тогда?
– Я знаю, что последнее время было чертовски тяжелым для нас обоих. Может быть, не только последнее. Но все позади. Может быть, ты просто волнуешься оттого, что это серьезно?
Калле замолкает. Он не будет больше унижаться, уговаривая Винсента, хотя ничего другого он делать не хочет. «Ведь это же мы. Это Винсент и я. Я, наверное, что-то неправильно понял».
– Я не знаю, что произошло, – вздыхает Винсент. – Но я не могу жениться, пока не разберусь в себе.
– И как ты собираешься это делать? Попробовать секс там и сям и посмотреть, не найдешь ли кого-то лучше?
Калле уже сам не знает, что говорит. Мысли и чувства бегут бесконтрольно.
– Прекрати. Это не то, что ты думаешь.
– А что это? Что нам, черт возьми, теперь делать?
Винсент не отвечает.
– Я не могу быть с тобой, когда ты не знаешь, что ты чувствуешь, – говорит Калле. – Ты это понимаешь? Так не бывает. Я не могу все время бегать вокруг тебя типа: посмотри, как чудесно быть со мной.
– Я понимаю, что не могу от тебя этого требовать, – соглашается с ним Винсент.
– Значит, все кончено. Видимо, так.
Вдруг в душе Калле образовывается зловещая пустота. Чувства перестают раздирать его. Они исчезают. Совсем! И мысли больше не роятся в голове. Они приобретают ясные и острые очертания, как луч лазера. А потом превращаются в список дел на ближайшее будущее.
Им снова придется переезжать. Ни один из них не сможет себе позволить жить в этой квартире в одиночестве. Нужно пригласить агента, заказать оценку. Встретиться с менеджером банка – женщиной с густыми волосами и веселой улыбкой, которая так радовалась за них. Калле придется искать новую квартиру, а пока нужно уложить свои вещи в коробки, которые еще лежат в кладовке на чердаке.
Но первым делом он должен убраться с этого проклятого парома. Нужно пережить эту ночь и завтрашний день и подумать, куда он поедет, когда окажется на берегу.
Калле замечает, что Винсент плачет у лестницы. Его первый порыв – утешить близкого человека.
– Я должен уйти отсюда, – говорит Калле.
– Мы можем где-нибудь поговорить, – предлагает Винсент.
– Нет. Я не хочу разговаривать. Оставайся здесь. Или делай что хочешь. Но я не могу сейчас находиться рядом с тобой.