Стоит вспомнить

Только дядя Толя, хоть и не скрывал своего раздражения по поводу случившегося, но долго мусолить этот вопрос не стал. Успокоив жену, он тут же завёл свой мотоцикл, поса-дил сзади сына и повёз его в посёлок Полукарпово к своему другу – хирургу Олегу. Мы вдвоём с тётей Валей остались ночью на берегу Молдинского озера. Слышно было, как кричат ночные птицы, в тростнике плавают дикие утки, бултыхается выдра, издавая звонкие шлепки по воде, играет крупная рыба. Казалось, ночной мир вокруг нас ожил: заговорил, закричал, зашевелился своей невидимой жизнью. Да, скажу прямо, тогда нам с тётей Валей было немного не по себе и прежде всего от переживаний за Сашу.

Прошло два часа, а Анатолия Аркадьевича с Сашей всё ещё не было. Тётя Валя начала нервничать:

– Может, с ними что-то в дороге случилось? – то ли про-сто говорила, то ли спрашивала она.

Я, подавленный ответственностью за содеянное, молчал, подбрасывая в костёр сухие ветки, палки, коряги. От яркого огня становилось теплее и спокойнее.

Вдруг сухой треск мотоциклетного двигателя прорезал густой ночной воздух. Яркий пучок света фары взлетел в звёздное небо.

– Едут! Едут! – радостно закричал я.

Действительно, это были наши пропащие дядя Толя с Сашей.

– Ну, как? – с нетерпением встретила их тётя Валя. – Скажите скорее, что моему сыночку сделали?

– А ничего особенного, – улыбался Анатолий Аркадьевич, находясь в бодром настроении, – просто Олег (хирург) пинцетом снял червя, промыл спиртом крючок, откусил проушину и вытянул его из щеки. Вот и всё. Санька, Генка, теперь вы поняли, что значит правильный заброс? Это когда во время его не ловите своего товарища! – здесь он засмеялся.

Жена замахала на него руками: – Толица, что ты такое говоришь?! Посмотри, как испуганы ребята. Что сказал врач насчёт Сашиной щеки? Я жду, а ты смеёшься, – тут она погрозила мужу кулаком.

Я взглянул на Саньку. Его щека, вымазанная йодом, заклеенная лейкопластырем, вспухла. Сам он был не по-детски серьёзен. Грозно, исподлобья смотрел на меня. Удержаться от улыбки, глядя на это, не было никаких человеческих сил. Через пару дней данный эпизод забылся, во всяком случае о нём не вспоминали, и мы с братом были готовы к новым приключениям. Стояли жаркие июльские дни. Сашины родители решили организовать новый поход на рыбалку на Большую Кжемлю. Берега этого приличного по размерам озера покатые, песчано илистые, поросшие мелким кустарником, тростником. Старшие решили не брать в этот раз технику, а идти пешком, к тому же это было недалеко, всего три километра от дома. Тащить же пришлось много всего: палатку, рыбацкие снасти, продукты, тёплую одежду. Несмотря на горячие дни, приходилось подумать и о прохладных тверских ночах. Итак, с вечера подготовив походное снаряжение, на следующий день мы рано поутру двинулись в путь. Пройдя вдоль правой стороны озера метров триста, нашли красивую лужайку с выходом к воде. Поставили палатку. Сложили кострище – круг из камней для костра, заготовили дров. Всё, можно было идти ловить рыбу.

Анатолий Аркадьевич помог нам разобраться со снастями, а сам пошёл вдоль озера блеснить щуку. Про- мучившись с кустарником и тростником, которые мне и Саше не давали сделать нормальный заброс, я предложил поискать где-нибудь возле берега спрятанную лодку, или ройки. Не говоря ничего Сашиным родителям, мы отправились на поиски. И, действительно, вскоре нашли то, что искали. Это были ройки (долблёнки), притянутые к дереву цепью, скрепленной болтом.

– Теперь рыбалка удастся, – думали мы. – Сейчас отплывём, встанем под тростник – и вся рыба наша.

С трудом раскрутив и сняв с болта ржавую гайку, освободили плавсредство. И вот мы с братом плывём мимо лилий, жёлтых кувшинок, тростника. Вдруг страшный крик про-

– А-а… Вот кто тут мои ройки украл! Держи их!!! Сейчас поймаю- руки-ноги повыдергиваю!

Сообразив, что это относится к нам, мы здорово испугались. Саша побледнел.

– Кто это? – прошептал он, не видя скрывавшегося в густом прибрежном кустарнике человека.

– Это наш сосед Волога, – ответил я, – жуткий мужик.

Одна рука у него сухая, отсохла, висит вдоль туловища. Он часто пьёт и бьёт свою семью. А однажды я видел, как он со своими дружками во дворе забивал жеребёнка на мясо. Жуткое было зрелище! Сначала мужики выпили водки. Потом вывели из сарая жеребёнка, завалили его на землю и воткнули ему в шею огромный нож. Но не удержали. Жеребёнок вскочил, вырвался из их рук и стал бегать по двору. Так эти гады и ловить его не стали. Просто пошли дальше водку пить, ожидая пока тот сам умрёт.

От этих комментариев Саньке сделалось совсем худо.

– Ты чего, Саня, всё у нас с тобой обойдётся, – решил я его хоть как-то приободрить. – Здесь он нас с тобой не достанет. Вот только не хотелось, чтобы Волога с твоими родителями встречался и на нас нажаловался. Давай на другой берег пере-берёмся, там ройки оставим, а сами лесом вернёмся к палатке.

Так и сделали. От страха силы наши удвоились. Само-дельные вёсла с обеих сторон заработали безостановочно, чему способствовала крутая матерная брань Вологи. Узкий участок озера, метров в двести-триста, мы пересекли словно на крыльях.

А дальше, бросив ройки возле берега в траве, словно парти-заны, боясь нарваться на страшного и злого мужика, сделали приличный круг по лесу, чтобы незамеченными добраться до своей палатки.

Дядя Толя, продолжая рыбачить, ушёл далеко от нашего лагеря и ничего не слышал. Тётя Валя, занятая обустрой-ством палатки, готовя обед, тоже была не в курсе последних событий. При нашем внезапном появлении лишь спросила:

– Где вы столько времени пропадали? И где рыба?

На что мы с Санькой ответили: мол, обследовали местность. Вскоре пришёл Анатолий Аркадьевич, как всегда, с хорошим уловом. Он разжёг костёр, повесил на палке между двух вбитых в землю рогатин казанок с водой для ухи. Казалось, все напасти минули. Но не тут-то было. Слышим, ударилось что-то в берег. Это были те самые ройки. А следом из кустов на поляну вышел злой Волога. Тут я и Саша снова здорово струхнули. Волога, увидев нас, не стесняясь чужих людей, громко заматерился, грозя нам своим единственным здоро-венным кулачищем. Мы не на шутку испугались, думая, что Санькины родители возьмут и отдадут нас этому свирепому мужику, вот тогда он точно из нас сделает котлету. Однако Анатолий Аркадьевич был мастер разруливать и не такие ситуации. Налив Вологе рюмку самогона, поговорив об особенностях местной рыбалки, он увёл его в сторону, к озеру. Там, на берегу, они несколько минут о чём-то поболтали, после чего Волога так же бесследно исчез, как и появился. «Международный» конфликт был улажен. Но мы хорошо понимали, что главная взбучка для нас ещё впереди. И тут вдруг, словно провидение, произошло резкое изменение по-годы. К тому времени день перевалил за полдень. Над травой заклубились живые рои комаров. Солнечные лучи внезапно закрыли набежавшие откуда ни возьмись тёмно-синие тучи. Через несколько минут брызнул редкий дождь. Далеко, на другой стороне озера, мелькнула молния, ударил гром.

– Мигом все вещи в палатку, – скомандовал Анатолий Аркадьевич, сам же бросился к костру спасать уже готовую уху.

Только всё успели убрать, как с неба полило будто из ведра. Обедать пришлось в неудобно скрючившихся позах в маленькой, рассчитанной на двоих палатке. Но вкуса свеже-приготовленная на костре уха от этого не потеряла.

Брезентовый потолок и всё вокруг нас временами вспыхи-вало от очередной сверкнувшей в облаках молнии, затем так же мгновенно погружалось во мрак. Небесная канонада была сравнима с грандиозной битвой. Порывы ветра трепали из стороны в сторону нашу убогую лачугу, нарываясь снести её и залить водой. Не знаю, как взрослым, а мне и брату было не по себе.

Дядя Толя, будучи преподавателем физики, стал объяснять феномен такого происходящего природного явления, как гром и молния. Особенно он остановился на опасном характере молнии – сверхмощном электрическом разряде. Тогда я сказал, что тоже знаю кое-что о шаровых молниях. Он подтвердил, мол, действительно, есть такие молнии, и попросил меня о них рассказать.

– Мой отец Юрий Васильевич, – начал я свой рассказ, – тоже рыболов-любитель, хорошо знает здесь все озёра. Ему с ранних детских лет пришлось помогать своим родителям ставить на ноги младших братьев, которых у него было аж семеро! Однажды он ловил рыбу с роек на этом озере, недалеко от места, где сейчас стоит наша палатка. Во второй половине дня подул свежий ветерок, появились кучевые облака, закапал дождь. Отец собрался было скручивать удочки и плыть к бе-регу, да вот рыба стала просто бешено брать, только успевай вытягивать. Он сидел в ройках под проливным дождём, над его головой гремел гром, сверкали молнии. И вдруг он по-чувствовал необъяснимую притягивающую силу. Посмотрел вправо назад и увидел, как над водой в его сторону медленно летит яркий светящийся шар.

«Шаровая молния!.. – пронеслось в голове отца. – Если она коснётся меня, то всё, пропал…»

Он медленно освободил воткнутый в илистое дно кол, сдерживающий на месте ройки, и тихонько оттолкнулся от него. Однако искрящийся огненный шар не желал его отпускать, подлетая всё ближе и ближе. Это воздушные потоки влияют на движение молнии. И чем быстрее ты двигаешься, тем сильнее они становятся. Время измерялось секундами до того момента, как смертельное электрическое ядро настигнет и в щепки разнесёт жалкую долблёнку. Отец лёг на дно роек лицом вверх и стал обречённо ждать: «Будь что будет».

Эти пережитые секунды показались ему вечностью. Он поч-ти не дышал. Рядом с противоположным бортом послышался сухой треск, свечение. Ещё мгновение, и это огненное ядро превратит в щепки жалкую посудину. Он закрыл глаза. Но что это? Треск стал удаляться. Не веря самому себе, отец ещё какое-то время лежал, не шевелясь, но крайнее любопытство оказалось сильнее страха. Он с опаской привстал и увидел, как жёлто-красный шар плавно скользит над гладью озера в сторону огромной, растущей на берегу осины. Сильнейший взрыв, похожий на грохот разорвавшегося артиллерийского снаряда, пламя, дым, пар мгновенно окутали то место, где только что стояло дерево. Когда дождь затушил огонь, а ветер унёс остатки дыма, перед глазами отца пред-стала не мощная, в полтора обхвата осина, а искорёженное, с чёрным прожжённым дуплом, расщеплённое невиданной силой «чудовище».

– И, кстати, эту осину все вы видели, – закончил я свой, вернее, отца рассказ.

– А мне Юрий Васильевич ничего такого не говорил, – с явным интересом сказал Анатолий Аркадьевич. – Вот пройдёт дождь, и ты нам, Гена, покажешь это дерево. А так всё это правда: шаровая молния – мало изученное наукой явление. Она может быть для человека крайне опасной.

Разговаривая, кушая, прячась от дождя в палатке, мы про-вели весь оставшийся день, вечер, а затем и ночь. Однако дождь и не думал заканчиваться. В нашей крохотной «лачуге» было тесно, крыша провисла, с неё постоянно капало. Дядя Толя, выпив бабушкиной самогонки как ни в чём не бывало заснул, с удовольствием похрапывая. Короче, не знаю, как остальным, но мне было не до сна. Лишь временами я куда-то проваливался в небытие, где были бегающий за Санькой и мной с огромной дубиной Волога, шаровые молнии, летящие навстречу, как снаряды….

Рано утром нас подняли Сашины родители. И, поскольку никаких прояснений погоды не предвиделось, всё так же шёл мелкий, неприятный дождь, мы решили возвращаться домой. Можно себе представить, какое это было возвращение. Все вещи, одежда, палатка промокли и стали словно свинцовыми. Мы с братом еле передвигали ноги. Тётя Валя всю дорогу бурчала на мужа:

– Зачем ты нас потащил на эту рыбалку? Да ещё с ночёв-кой. Вот заболеют дети…

Дядя Толя, хлюпая водой в огромных рыбацких сапогах, лишь посмеивался и отшучивался, напевая куплет за куплетом бесконечную частушку:

Таким образом, в страданиях и муках, под задорные, весёлые частушечные марши Анатолия Аркадьевича наша команда добралась до бабушкиного дома, где нас уже давно ждали, где было всегда тепло, сытно и уютно.

Однако время шло. Мы подрастали. Кроме игр, различных мелких хулиганских проступков, будь то слазить в чужой огород, спереть с нефтебазы пару вёдер бензина или соляра и устроить на сопке, где во время войны стояла зенитная батарея, фейерверк, покататься на колхозных конях, внутри у 14-15-летних пацанов стали проклёвываться ростки симпатии к противоположному полу. Это происходило как-то само собой. От дёрганья за косу и удара в ответ книжкой или портфелем по голове до провожания к дому на расстоянии, нервного прикасания друг к другу в тёмном клубе во время просмотра кинокартины, на танцевальной площадке и первого, обычно летнего поцелуя, как пишут в таких случаях лирики, при луне. Лично я от начала до конца этот «экзотический» период, в отличие от своих более свободных во всех отношениях сверстников, прошёл значительно позже. На это есть причины: физиология, воспитание и условия (после 8-го класса я поступил в СВУ). Так вот, среди нашего класса выделялась пара парней, которые в этом возрасте, далеком до полного полового созревания, уже не могли сдерживать свои гормональные всплески. Даже с некоторыми молодыми учителями (женщинами) они вели себя как с одноклассницами. Зажмут где-нибудь в тёмном углу, потискают, пощупают, ненароком завалят в траву или снег… Это были крепкие, высокие, в от-личие от остальных, молодые кобельки. Я же к такому «от-ветственному» рубежу жизни тогда ещё только подходил. В связи с этим самые красивые девчонки моего возраста, как ни печально, но были уже разобраны. Отстаивать, драться за понравившуюся подругу было почему-то стыдно, да и, прямо сказать, кишка слаба. К тому же тогда все наши мальчишечьи взгляды привлекала всего лишь одна ученица – Галька Агеева с льнозавода. Она была красивой девчонкой, высокой, с ру-сыми длинными волосами, сплетёнными в две косы и умело скрепленными сзади головы. Лицо кругленькое, открытое. Умные, проницательные глаза. Прямые плечи, походка так и притягивали к себе взгляд любого парня. И училась она на «отлично». Ясное дело, такая девочка многим нравилась. И, чего там скрывать, мне тоже. Так получилось, что я ходил с ней в один детсад, учился в одном классе, и дорога в школу у нас была одна, даже мыли нас мамаши (в раннем возрасте) в одной льнозаводской бане, однако ко мне она не питала никакого интереса. С трудом, но всё-таки я постепенно спра-вился со своим влечением к данной неприступной персоне, у которой женихов было хоть пруд пруди.

Что ж, раз я стал освещать этот скрытый под сенью давних лет период своей жизни зарождающихся чувств к противоположному полу, то грех не вспомнить о первых опытах на этом соблазнительно-коварном пути. Первый, а может, и нет, случился в шестом классе. Кто-то из пацанов на перемене дёрнул за косу Надьку Белову. Она была сильной, вёрткой девчонкой и никогда в долгу перед нами не оставалась. Я тогда сидел позади неё и чем-то там занимался со своим напарником Витькой. Надька моментально повернулась и, возможно, подумав, что это сделал я, со всей силы ударила меня книжкой по голове. От неожиданного крепкого удара у меня полетели искры из глаз. Больно и, главное, обидно. Я вскакиваю, готовый на месте преступления покарать девчонку. Однако она опережает меня и бежит к выходу из класса, откуда, на её удачу, входит учитель. Начинается очередной урок. У меня внутри всё клокочет, желая мщения. Скажу прямо, к Надьке я никогда не питал никаких чувств. Она была как пацан, только одета в платье и передник. Училась она хорошо, могла бы и лучше, но мешал этому её неуёмный характер, да и тяжёлое морально-материальное положение семьи.

– Ладно, – подумал я, – скоро закончатся уроки, ты пой-дёшь домой, вот тогда я тебе и припомню…

И вот возвращаемся мы после школы домой. Зима. Идём по самому короткому пути – железной дороге. Она всегда расчищена. По обеим сторонам откосы, ямы, занесённые по-лутораметровым слоем пушистого, искрящегося на солнце снега. Нас трое пацанов – я, Сашка Смирнов и Витька Гусев. Впереди – девчонки, среди которых Надька Белова.

– Ну, давай, Генка, действуй! Накорми Надьку снегом, чтоб не задавалась! – подталкивают меня друзья.

А мне вдруг что-то расхотелось. Девчонки весело смеют-ся, оглядываются на нас. И за что я должен кормить Надьку снегом, не понимаю. Вся злоба к ней у меня вдруг улетела. Но ведь надо, иначе ребята засмеют. И я, отдав свой портфель Сашке, стиснув зубы, побежал к мирно идущим девчонкам. Надька, словно почувствовав это, остановилась, повернулась, а её подруги автоматически продолжили ещё некоторое время идти. Подбежав к ней, я на секунду-другую притормозил. Девчонка всё так же стояла, ничем не защищаясь, только с каким-то интересом, ожиданием всматриваясь в меня, словно спрашивала:

– Ну и что дальше?..

Пацаны за моей спиной кричали:

– Что стоишь?! Вали её в снег!..

И я схватил девчонку за талию, повалил в глубокий, пуши-стый снег. Она оказалась внизу. Теперь надо было зачерпнуть варежкой холодного изумрудного чистого снега, натереть им Надькино лицо, а если получится, то и «накормить». Мне ка-залось, что она будет отчаянно сопротивляться, однако Надька совершенно спокойно лежала подо мной и только пронзительно смотрела в мои глаза. Прядь тёмных волос вылезла из-под платка на лицо правильного, немного грубоватого профиля. Её взгляд ввёл меня в какое-то оцепенение. Было приятно находиться рядом с ней, чувствовать её дыхание, глядеть в её совершенно не испуганные глаза. Так продолжалось всего секунду-другую. И вдруг она сказала:

– Ну, всё, отпусти.

И я, словно по приказу, встал, вышел на железную до-рогу, где меня ждали друзья. А Надька быстро выскочила из снежной ямы и, отряхнувшись, показав нам кукиш, побежала к своим подругам.

Что это было? Я тогда не знал. Сейчас, с течением времени, мне стало понятно – это первое ощущение женщины. Ощущение другого пола. Это уже не игры в догонялки, а более серьёзное и глубокое, это – чувство. «Но продолжения не будет», – так, кажется, поёт А. Новиков. Вот и у нас с Надеждой после того случая всё вернулось на круги своя. Школа, домашние дела, игры с ребятами в войну, хоккей, футбол. Нет, не созрел я к тому времени для ухаживания за девчонками. Однако прошло с той поры уже более 40 лет, а я этот эпизод ясно помню.

Второй случай со мной произошёл в пятнадцать лет. У председателя Еремковского колхоза было две дочери: стар-шая – Алёна, младшая – Ольга. За старшей взялся ухаживать суворовец, прибывший в отпуск, а я – за младшей. Помню, как вечером мы провожали их из кино домой, проходя по железнодорожным путям, мимо вокзала, дедовского дома, по деревянному мостку, через лужайку, прощаясь возле не-большого деревянного крылечка. Тёплая ночь, яркие звёзды, молоденькие девчата. Эх, лепота!..

В один из вечеров мне захотелось подарить Ольге цветы. Я нарвал возле бабушкиного дома на лесной поляне большой букет фиалок и пошёл на свидание. Мне хотелось просто по-дарить их наедине своей подруге, но вышло иначе. Её отец и мать пригласили меня к себе в дом. Пришлось идти. Скажу прямо, мне было страшно неловко, когда я предстал перед глазами всего Ольгиного семейства с каким-то там «драным веником» из фиалок, источающим тяжёлый болотно-ночной запах. Мать у Ольги тяжело болела. Я её почти не знал, поскольку она редко выходила из дома. Отца видел часто, всё-таки председатель Еремковского колхоза. Родители поблагодарили меня за цветы, сказали Ольге, чтобы она поставила их в вазу, пригласили в зал к чаю. Посередине большой комнаты стоял круглый стол, накрытый льняной скатертью с уже приготов-ленными приборами: чашками, блюдцами, ложками, вазоч-ками с вареньем и баранками. Пока пили чай из самовара, разговаривали о пустяках. Вернее, мне задавали вопросы, а я на них отвечал. Нашу семью хорошо знали, как, впрочем, и всех, кто проживал в этом небольшом железнодорожном посёлке. Так что скрывать было нечего. На Ольгу я практически не смотрел, поскольку находился под пристальным наблюдением её родителей.