Дочь седых белогорий

Расстояние между живой лавиной и охотником ежесекундно неумолимо сокращалось. Когда псы подбежали на расстояние выстрела, Загбой быстро сорвал со спины ружье и, даже не прицелившись, выстрелил в волну лохматых тел. Одна из собак завизжала, закрутилась на месте, упала на землю и забилась в предсмертной агонии. Но и это не произвело должного эффекта на остальных. Даже не взглянув на нее, стая продолжала движение. Чувство голода притупило страх перед человеком. Обезумевшие животные, увидев добычу, не могли остановиться.

Загбой чувствовал приближение катастрофы. Его одноствольное шомпольное ружьё молчало. Для того чтобы его зарядить, охотнику требовалось некоторое время, которого у него не было. Может быть, чувствуя это, собаки побежали быстрее.

Понимая, что сейчас может произойти, обречённый охотник быстро осмотрелся. Загбой знал, что безвыходных ситуаций не бывает. Всегда есть лазейка, через которую можно выбраться. Тем более что сейчас на «край пропасти» была поставлена его собственная жизнь.

Рядом не было деревьев, которые могли бы спасти его своей недосягаемой высотой. Он не допускал мысли о бегстве, так как прекрасно знал, что собаки догонят его через десять метров. Его не мог спасти олень, который, всё ещё не понимая, что происходит, послушно стоял далеко в стороне на краю поляны. И мысль собственного спасения пришла неожиданно и внезапно.

Вода! Это была река, до которой было всего лишь несколько шагов. Но броситься в воду – смерть. Загбой не умеет плавать! Он понял, что ему предстоит схватка с собаками. Схватка, в которой, возможно, не будет победителя.

Он отбросил ружьё в сторону: теперь оно не нужно. В настоящий момент для защиты был необходим нож, а ещё лучше – топор или пальма. И Загбой нашёл то, что ему было надо. Это был топор Хактына. Тот самый топор, которым обезумевший сын когда-то хотел убить отца. Топор валялся неподалёку, рядом с останками своего хозяина. А тогда, в тот страшный роковой день, охотник побоялся взять его в руки, потому что он был в руках больного сына. Теперь у него не оставалось выбора, так как это было единственное оружие, которое могло спасти ему жизнь.

Загбой схватил топор и с проворством хищного аскыра забежал в реку. Когда уровень воды достиг его груди, он остановился, поднял над головой грозное оружие и приготовился к защите.

Но собаки, казалось, и не думали нападать на охотника. Лишь некоторые из них подбежали к берегу и стали обнюхивать следы. С удивлением и нескрываемым недоверием рассматривая человека, они замерли на месте. Следы на берегу говорили о том, что в воде их хозяин, властелин, друг и, наконец, бог. Это испугало собак. Некоторые из них, вспомнив знакомую речь, робко замахали хвостами, но многие всё же приняли угрожающую позу.

А там, на краю поляны, основная масса уже окружила оленя. Злые, голодные собаки готовились к расправе над животным. Ситуация обострялась тем, что учаг не понимал, что его ждёт смерть. На окруживших его псов он смотрел как на пустое место, потому что в жизни привык видеть их всегда рядом. Собаки не предвещали угрозы. Никогда ещё клыки псов не касались его тела, а угрожающий рык предупреждал, защищал. Олень привык видеть собаку ежедневно, постоянно, воспринимал её как обычное, естественное и даже необходимое животное и никогда не видел в ней врага.

Сейчас собаки думали иначе. Их разум затмила неукротимая злоба, которая была вызвана жестоким голодом. С потерей своих хозяев они стали неконтролируемы в своих действиях. В поисках пищи съели мёртвых людей, а затем обратили внимание на оленей. Убив однажды одного из них, они привыкли видеть в этом животном средство для продолжения своего существования.

Последние мгновения перед броском были самыми ответственными. Тела собак напряглись взведённым черканом. Глаза налились кровью. Стремление и воля были направлены в едином намерении – убить. Каждая из них ждала только одного – сигнала к нападению. Самая молодая, горячая лайка, подстёгиваемая диким голодом, бросилась оленю на шею. Захлёбываясь в собственной ярости, вцепилась в добычу оскаленной пастью, но, к своему негодованию, захватила зубами только шерсть.

Кто хоть раз когда-то видел оленя в осеннем брачном наряде, тот знает, какую красивую, шикарную шубу носит одомашненный зверь в эту пору. Длинный, пустотелый волос на шее, порой достигающий двадцати сантиметров в длину, своей массой и плотностью в некотором сравнении чем-то напоминает гриву царя зверей – льва. А значит, что не всякому мелкому и даже среднему хищному зверю, в том числе и собаке, с одного захвата удастся добраться до жизненно важных артерий на шее этого животного. Однако в противоположность своей красоте и привлекательности волос имеет непрочную, ломкую основу, почему под воздействием некоторых усилий довольно легко отрывается от шкуры.

Так произошло и в этом случае. Молодая, неопытная лайка захватила своей пастью только шерсть. От сильного, резкого рывка и тяжести тела собаки волосы оторвались от шкуры. С набитой шерстью пастью она упала на спину под ноги оленю.

Это нападение оказалось решающим. Следуя ее примеру, со всех сторон на оленя налетела разномастная масса собачьих тел. Подобно снежной лавине, они мгновенно облепили обречённого учага. Переполняемые звериным инстинктом, стали заживо рвать добычу.

Какое-то время учаг не мог понять, что с ним происходит. Он нервно вздрагивал телом от колких, болезненных укусов и тупо, с невероятным удивлением смотрел на своих палачей. Олень даже не пытался защитить свою жизнь. Происходящее казалась ему пустой забавой или игрой, что когда-то происходила с ним и молодыми щенками в далёком детстве.

Учаг крутил рогатой головой, дёргал ногами и пытался сбросить с себя собак, как назойливых оводов. Со стороны вся эта свалка походила на робкий протест молодого пыжика-оленёнка, попавшего в объятия полчища гнуса. Но вот самый здоровый, матёрый, зверовой кобель скрутил своим телом «юлу», порвал учагу шкуру на животе.

Олень глухо взревел от боли, глубоко охнул, закрутился на месте. Пытаясь отогнать от себя собак, стал взлягивать копытами. Это ему плохо удавалось, так как некоторые из них были опытными: предусмотрительно следили за движениями учага, вовремя отскакивали от мелькающих ног в сторону и тут же стремительно нападали вновь.

Тогда обречённый зверь стал делать резкие выпады. Но необходимое время для защиты было упущено. Собаки уже разрывали вывалившиеся из брюшины кишки. Кто-то из самых напористых, смелых кобелей вскочил на спину и стал терзать шею жертвы. Из разорванной артерии фонтаном хлынула кровь.

От ужаса происходящего и нестерпимой боли учаг бросился бежать. Но эта попытка только осложнила ситуацию. Собаки рвали его на бегу. Вывалившиеся из живота внутренности, цепляясь за кочки и кусты, волочились по земле, замедляя передвижение. Теперь, уже не опасаясь сильных копыт, с десяток собак вскочили животному на спину. Масса насевших тел давила его к земле.

На спасительное, но безрезультатное бегство обречённому оленю хватило сил только лишь на сотню метров. У границы тайги он остановился, зашатался и, не в силах больше сдерживать тяжесть навалившихся тел, медленно упал на землю. Голодная, безумствующая толпа разъярённых псов накрыла поверженного зверя. Ещё несколько раз, как будто прощаясь с жизнью, его рогатая голова приподнималась над торжествующими палачами. Из глаз, переполненных болью и ужасом, текли большие прозрачные дождинки слез. Спазмы безысходности вырвались из краплёного кровью рта. Наполовину растерзанный, но ещё живой олень умирал страшной, мучительной смертью.

Загбой в негодовании смотрел на жестокую расправу собак над своим учагом. В его возмущённом сознании боролись два противоречивых чувства. Одно из них приказывало броситься на помощь к оленю. Второе, как всегда, более разумное, предупреждало об опасности и предсказывало, что во время кровавой оргии собаки не посчитаются с человеком и воспримут своего бога как не более чем просто добычу. Последнее чувство было сильнее и вскоре оправдало себя.

Собак было много. Не всем хватило места у поверженного оленя. Право первоочередного насыщения – точно так же, как в львиных прайдах или волчьих стаях, досталось самым сильным и крупным кобелям. Слабые были тут же отогнаны на приличное расстояние от добычи. От голода, видимой пищи, запахов парного мяса и смачного чавканья сильных сородичей изгнанники находились на высшем пике злости, которая тут же вылилась в кровавую драку. Псы слились в один пёстрый, неразрывный клубок. Кто-то из слабых оказался ещё слабее. Чьё-то тело уже рвали и терзали свои же братья и сёстры. От мысли оказаться в этом хаосе смерти тело Загбоя сковал леденящий ужас.

Но если судьба оленя уже была разрешена, то жизнь охотника находилась в подвешенном состоянии. Он стоял в холодной осенней воде, которая только ухудшала его положение. Он начал замерзать. Ему казалось, что его ноги одновременно кусают тысячи болезненных жал кровососущих паутов. Поясницу и живот тянуло и разрывало кожаным жгутом. Всё это он почувствовал только сейчас, когда вдруг вернулся в реальность.

Не в силах больше терпеть холод, он хотел выскочить на берег, но взбешённые собаки, те, кому не досталось пищи, быстро заполонили песчаную отмель и с нескрываемым алчным интересом стали смотреть на очередную жертву.

В голове Загбоя мелькнула мысль всё же попробовать переплыть на противоположный берег реки. Но в этом месте Харюзовая речка была широка, глубока и быстра. Учитывая своё настоящее состояние, охотник понял, что добраться до спасительной суши ему не хватит сил. И ничего не оставалось, как пробивать себе дорогу на берег, вперёд, где его ждали оскаленные пасти собак.

Раскрепощая тело, Загбой скинул с себя намокшую парку. Пробуя удар, несколько раз взмахнул топором над головой и сделал шаг навстречу. Он видел, как в глазах псов загорелись искорки злобы, как напряглись их худые тела, как вздыбилась на загривках шерсть. Понял, что его враги только и ждут момента, когда можно будет броситься на человека.

Но и в этот раз всемогущие духи были благосклонны к сохранению жизни Загбоя. Как только вода отпустила его из своих объятий, с противоположной стороны стойбища, откуда он приехал, вдруг послышался неожиданный шум. В глубине тайги глухо затопали быстрые шаги бегущего зверя.

Под натиском грузного тела затрещали сучки, в которое добавлялось шумное, учащённое дыхание. В то же мгновение из-за тёмных стволов лиственниц в мёртвое стойбище выбежал олень и, не задерживаясь, направляемый храбрым седоком, побежал к песчаной отмели. Загбой в недоумении смотрел на своё спасение. Радостный крик вырвался из глубины его души, когда на спине рогатого учага он увидел знакомый силуэт. Ченка!

Привлекая к себе внимание, он закричал, замахал руками и стал показывать на реку, на противоположный берег. Но его эмоции были лишними. Дочь знала что делать без подсказок отца. Она следила за ним с самого утра. Она ехала по его следам от берегов озера Сумнэ. Девочка видела, что произошло на мёртвом стойбище со стороны из тайги и понимала, что спасение отца только в воде.

В первые мгновения появлению бегущего оленя собаки были удивлены не меньше Загбоя. От внезапного шума они растерялись и, как всегда бывает с ними в подобных случаях, испуганно, предупреждающе залаяли. Некоторые из них, самые трусливые, в панике заметались по берегу, на какое-то время позабыв о человеке в воде. Но когда в источнике суматохи они увидели бегущего оленя, их поведение мгновенно изменилось.

Животное пробудило в них звериный инстинкт и напомнило о голоде в острой форме. Собаки приготовились к нападению. Они бросились навстречу Ченке, но, увидев, что добыча сама идёт к ним в зубы, остановились и стали ждать. Этого было достаточно, чтобы стремительно бегущий хор (верховой олень) с лихой наездницей на спине вклинился в стаю, разогнал её по сторонам и забежал в воду.

Возмущённые произошедшим псы с громким гонным лаем бросились в погоню. Услышав этот голос, к берегу от места трапезы убитого оленя отделилось ещё несколько собак. Им не досталось места у растерзанного животного. Они были голодны, как и остальные на берегу. Это существенно ухудшало положение людей.

Напасть псам на учага на берегу не удалось. Не замедляя бега, олень врезался в воду. Разъярённые собаки бросились за ним. Но здесь их уже поджидал Загбой. Он вернулся в реку назад, до пояса, и взмахнул топором. В этот раз собаки забыли про осторожность. Друг за другом они влетели в реку и, едва не хватая оленя за ноги, окунулись в объятия воды. Не доставая лапами дна, собаки плыли. Под удары острого жала.

Загбой владел оружием в совершенстве. Ему приходилось пользоваться топором ежедневно. Это единственное орудие труда, а теперь оружие, которое всегда находилось под рукой. Он готовил им дрова, рубил охотничьи тропы, строил ловушки, выкуривал из кедра соболей и однажды защитил себя от раненого медведя. Но рубить головы собакам ему ещё не приходилось. Однако выбора не было. Он защищал не только собственную жизнь. Но теперь и жизнь своей дочери.

Отражение нападения оказалось делом более лёгким и простым, чем он думал. Когда к нему приближалась плывущая собака, охотник просто опускал на её голову топор. Плывущая собака не могла увернуться от мгновенной смерти, тут же погибала. Быстрое течение относило собачий труп вниз. На её место подплывала другая, и опять взмах ловких рук.

Сколько раз Загбой поднимал и опускал топор на головы своих врагов, не помнит. Течение реки окрасилось кровью. Мёртвые тела собак, подхваченные течением, плыли вниз по реке, тонули, ударялись о дно, всплывали на поверхность и опять исчезали под водой. Кровавая расправа человека чем-то напоминала игру тайменей во время нереста, когда речные исполины, переваливаясь с боку на бок, продолжают жизнь. Вот только время для икромёта совершенно не соответствовало действительности, чистую воду окрасила кровь, а не икра, да вместо чешуйчатых боков на поверхности появлялась шерсть.

Когда была перебита большая часть собак, кто-то из псов, наконец-то вдруг поняв своё неизбежное поражение, повернул к берегу. За ним последовали другие, оставшиеся в живых. Смертельная атака закончилась поражением. Может быть, около десятка собак вернулись назад на берег. Поджав под себя мокрые хвосты, они трусливо затявкали на победителя.

Когда всё кончилось, Загбой вдруг почувствовал, как он замёрз и устал. Ещё какое-то время он смотрел на некогда верных друзей и помощников человека, превратившего их из волка в собаку, а теперь, так глупо и жестоко предавших своего бога. Загбой понимал, что виной предательству является только голод, что в какой-то мере оправдывало поведение взбунтовавшейся стаи.

Охотник знал, что все они, кто остался в живых, теперь обречены на смерть. Глубокий снег и холод надвигающейся зимы погубят их. От этой мысли, несмотря на произошедшее, сердце Загбоя наполнилось жалостью и состраданием к собакам, волею судьбы ставшим виновниками кровавой драмы на мёртвом стойбище. Но что он мог поделать, чтобы спасти их? Как можно было предотвратить гибель лаек племени Длиннохвостой Выдры, если они в настоящий момент в нём видели только добычу?

С глубокой скорбью Загбой покинул мёртвое стойбище. Он уплыл вместе с Ченкой. Преодолеть реку им помог олень. Он переплавил их на правый берег Харюзовой речки, спас от смерти, помог продлить жизнь рода Длиннохвостой Выдры. А этот трагический год, когда от чумы вымерло его племя, Загбой запомнил на всю жизнь, до конца своих дней.

Наступила осень. Выпал первый снег. Впереди долгая суровая зима. Надо промышлять пушного зверя, но для его добычи у охотника нет провианта. Да и к чему порох, дробь? Единственное ружьё, с которым он промышлял последние несколько лет, осталось там, на мёртвом стойбище.

Однако Загбой не жалел об этом. В его памяти были свежи воспоминания, как промышлять пушного зверя с луком и стрелами. Крепкие руки не разучились натягивать жильную тетиву. Острый глаз прекрасно видел, в какую точку должна полететь стрела. Прошлая жизнь – жизнь без русских – не прошла даром. В крови кочевника не умерло умение и мастерство, что передали ему его предки в суровом детстве.

Загбой благодарил судьбу за то, что надоумила его привязать двух своих собак на озере Сумнэ. Кто знает, остались бы они живы? А так опытные лайки, выращенные и воспитанные в тайге, принесут ему удачу и фарт. Жалко, что нет Чингара…

Используя каждый день, Загбой едва успел подготовиться к промыслу. Наскоро он срубил и насторожил самые примитивные, но продуктивные кулёмки, пасти, плашки. Огромную услугу в добыче аскыров[13] сыграл обмёт. С его помощью охотник добыл семь соболей. В черканы попалось пятнадцать горностаев и девять колонков. В плашках и кулёмках задавилось около сотни белок. Трудолюбивая Ченка выделала три сохатинные шкуры. Морозным днём зимнего лютеня охотник вытравил из берлоги и взял на пальму большого рыжебокого амикана.

Но за охотничьими успехами Загбоя настигло ещё одно невосполнимое горе. В метельном декабре при переходе через реку провалились под лёд и утонули три оленя. Для него это был ещё один удар судьбы.

Для эвенка олень – это всё! Еда, тепло, уют, благосостояние, передвижение, охота и, наконец – «лицо охотника». Чем больше у кочевника оленей – тем богаче семья. Теперь у Загбоя осталось только четыре оленя. В один миг лишился своего большого стада. Теперь он был беден. Из почитаемого, всеми уважаемого по всему Великому сибирскому плоскогорью охотника превратился в простого бродягу, вечного странника, скитальца, потерявшего свой род, богатство и надежду на светлое будущее. Теперь не всякий знатный князь при встрече подаст ему свою руку, пустит в чум и накормит жирным куском оленины. Он не сможет отдать Ченку за самого богатого жениха из племени Бегущего Оленя – Митчена. Никто не даст за дочь больше десяти оленей. Да и сам Загбой не сможет выкупить себе новую жену.

Однажды во время зимнего перехода в поисках лучших охотничьих угодий Загбой наткнулся на свежий след аргиша. Теряясь в догадках, но радуясь всем сердцем от доброй встречи, он погнал свой маленький караван за людьми и уже к вечеру догнал Тынчана.

Тынчан – троюродный брат Загбоя из племени Длиннохвостой Выдры. Не раз они вместе тропили след полосатого аскыра, не единожды вьючили мясо добытого сохатого, добывали с собаками разъярённого амикана. Тынчан на несколько лет младше Загбоя. Он всегда относился к нему с уважением, добротой и должным вниманием.

Во время эпидемии чумы на Харюзовой речке он, послушавшись мудрого совета Загбоя, вовремя покинул стойбище вместе с женой, сыном и дочерью. Только вот, в отличие от Загбоя, оказался намного хитрее и предусмотрительнее. Во время своего бегства Тынчан успел собрать и угнать с собой более сорока оленей из общего стада племени.

Загбой попросил Тынчана дать ему несколько оленей. Но тот, к невероятному удивлению, показал своё «настоящее лицо». Из некогда спокойного и покладистого человека превратился в жадного, напыщенного князька. Возомнив себя едва ли не старейшиной рода, он отказал Загбою. Свой запрет новый хозяин общих оленей мотивировал будущими проблемами. Наступала пора выбора невесты для сына, а за тори[14] будущий тесть просил двадцать оленей. Остальные олени Тынчану были нужны в его «трудной жизни».

Оскорблённый, униженный отказом брата, охотник ушёл от него ни с чем. Он спрашивал себя, почему Тынчан стал таким жадным и скупым? И почему-то тут же, сразу нашёл ответ на свой вопрос: богатство и достаток часто портят человека.

Единственное, что доброе и обнадёживающее сказал на прощание троюродный брат: из племени Длиннохвостой Выдры в живых осталось ещё несколько семей, в числе которых был родной брат Загбоя, Чилинчен, который тоже успел собрать четырнадцать оленей. Но где искать его след, Тынчан не знал.

В одиноком поиске охотник повёл своих оленей в сторону заката солнца. Ежедневно он покрывал большой путь, делал изматывающие переходы. За короткое время обошёл большую территорию Великого плоскогорья, но так и не мог отыскать следов своих родных. В своём дальнем аргише охотник встречал семьи из рода Проворной Кабарги, Огненной Лисицы, Когтистого Медведя и даже охотников из знаменитого, старого, но малочисленного, племени Кедра. Но эвенки не могли ему рассказать о тех, кого он искал. Никто не видел следов аргиша Чилинчена. Но Загбой не прекращал поиски родной крови.

Однажды на исходе зимы, в пору брачных игр огненной лисицы Загбой пересёк след семьи Бегущего Оленя. Вечером у костра он поведал Огню о своём горе, спросил о своих родных и наконец-то (!) услышал желанный ответ. Ему сказали, что Чилинчен повёл свой аргиш к устью Светлой реки, на покруту с русскими купцами. Ещё охотнику сказали, что у брата больше тридцати оленей.

Загбой был несказанно рад этой новости. Знал брата как мудрого, доброго и отзывчивого человека. И верил, что очень скоро произойдёт воссоединение семей, у него будет много оленей, и он будет водить по тайге большой аргиш. Но главное, о чём мечтал Загбой, – его единственная и любимая дочь сможет выйти замуж за достойного человека и продолжит род.

Отец видел, как за последний год она выросла и расцвела. Как-то раз утром, когда Ченка разводила костёр на улице, Загбой неожиданно для себя заметил, что из маленькой девочки дочка превратилась в юную красивую девушку. Как прекрасен был образ милого лица на фоне восходящего солнца! С каким жадным блеском наслаждения жизнью светились её чёрные глаза! Какой нежной улыбкой очарования, сравнимой с тёплым дуновением весны, озарялось милое лицо! А как видимо приподнялось на её груди расшитое бисером хольмэ! Стройным стал гибкий стан юной красавицы. Песнью капели звучит её нежный голос. От спокойного дыхания веет запахом созревших трав и вкусом тёплого молока важенки. Мягкость ладоней напоминает робкий трепет молодых листочков, наливающихся сладким соком берёзы. Он понял, что наступает ее время.

Охотник знает, почему это происходит и что за этим стоит. Просто к Ченке пришла переломная пора прощания с детством. Скоро, очень скоро наступит тот момент, когда она уйдёт от него в другой чум к мужу. Уйдёт от отца, будет жить своей семьёй, родит детей и уже никогда не вернётся под закопчённые своды его убогого чума. Потому что наступила пятнадцатая весна её жизни.