Дочь седых белогорий

Охотнику оставалось только строить догадки. Единственное, в чём он не сомневался, пожар связан с человеком. Это насторожило его, привело к самому плохому предположению. Было ясно, что такой сильный, мощный огонь не был случайностью.

Возможно, это был призыв человека, попавшего в беду. А если это так, то он должен откликнуться, потому что в его груди билось сердце эвенка, жившего по неписаным законам тайги. А закон тайги обязывал всегда и везде помогать людям, попавшим в беду. И помогать сразу же, не откладывая.

Он разбудил Ченку, поймал оленей, собрал свой небогатый скарб и, не дожидаясь первых голосов ранних утренних птах, повёл караван навстречу искусственной заре.

Тайга для эвенка – дом родной. Как человек, всю жизнь живущий в каком-то помещении, прекрасно знает расположение комнат и без особого труда в полной темноте может найти кровать, стол, шкаф и прочие другие вещи, включая мелочи, так же и эвенк, при любых погодных условиях, в различное время суток легко пройдёт по тайге до намеченной цели. Этому способствуют природные, врожденные чувства ориентирования на местности. В сочетании с ежедневной практикой они дают поразительные результаты, которые можно сравнить с безошибочными перелётами диких птиц на юг или обратно, на север.

Загбой владел наукой свободного ориентирования в тайге в совершенстве. Он чувствовал необходимое ему направление инстинктивно. В однообразной серости ночи мог различать оттенки, которые позволяли ему передвигаться в сумерках уверенно, быстро и своевременно обходить возникшее препятствие. Подобно диким зверям, чувствующим тропу лапами и копытами, Загбой, дитя тайги, чувствовал дорогу интуитивно, заранее останавливался перед ямами, колодинами или провалами.

У охотника было хорошо развито обоняние. На расстоянии нескольких метров с закрытыми глазами он мог по запаху отличить лиственницу от кедра, пихту от ели и берёзу от ольхи. И в ту тёмную ночь это помогло в быстром передвижении по ночной тайге. К восходу солнца маленький аргиш стоял у очага пожарища.

То, что предстало перед глазами Загбоя и Ченки, действительно можно было назвать большим пожаром. Они стояли на краю пепелища временного русского поселения. На высоком берегу Светлой речки, догорая, дымились несколько деревянных строений. Из пяти бревенчатых срубов целой и невредимой осталась только одна баня, которая стояла на берегу реки. Два жилых зимовья и два продуктовых склада с товарами купцов сгорели до основания. В огне заживо сгорели восемь человек. В живых остался только приказчик Дмитрий. Своё случайное спасение объяснял как великое чудо.

Странным было его поведение, когда увидел неожиданное появление тунгусов. Как всегда бывает при встречах в тайге, первыми почувствовали, услышали и увидели людей собаки. Предупреждая своего хозяина, они с лаем бросились навстречу маленькому каравану. Увидев Загбоя и Ченку, Дмитрий схватил ружьё, спрятался за лиственницу и приготовился стрелять. И только лишь настойчивые крики эвенка предупредили кровавую развязку.

Загбой удивился встрече. Он привык видеть русских купцов радостными и гостеприимными, радушно, с широко распростёртыми объятиями встречавшими людей тайги с мягким золотом. Но в этот раз лицо Дмитрия говорило о другом. Он был рассеян, необычайно взволнован и даже напуган ранним визитом тунгусов. Как будто ожидая появления ещё каких-то людей, приказчик постоянно оглядывался на тайгу, боязливо смотрел по сторонам и ни на минуту не выпускал из рук своего ружья. Несмотря на трагедию, в его глазах не было скорби и печали по погибшим товарищам.

Его лицо казалось холодным и равнодушным, как будто в эту ночь погибли не люди, а некоторые вещи из домашнего, повседневного обихода. В то время когда Загбой вытаскивал из пепелища обгоревшие тела, Дмитрий с дрожью в руках перебирал торбаза и потки с пушниной, подсчитывал оставшийся товар.

Как человек тайги, любознательный следопыт и охотник Загбой долго и тщательно обследовал место трагедии. Так как он плохо знал русский язык, а Ченка не знала его вообще, ему стоило огромных усилий, чтобы с помощью мимики и жестов понять картину произошедшего.

Со слов Дмитрия, пожар начался глубокой ночью, когда все спали. Первой загорелась крайняя к тайге изба, в которой жил купец Ярослав с двумя сыновьями. От сильного ветра огонь перекинулся на вторую избу, а затем и на склады. Приказчик Дмитрий жил во второй избе с тремя помощниками-рабочими. Проводник, тунгус Шунильга, из племени Чёрной горы всегда находился в своём чуме. Но вчера у русских был праздник, Пасха. Все они перебрали огненной воды. Отчего произошёл пожар, Дмитрий не знал. Может, от керосиновой лампы или незатушённой самокрутки. В сонном состоянии, едва не задохнувшись в дыму, обгорев, Дмитрий всё же успел выбраться на улицу. Спасти своих товарищей не смог, потому что рухнули подгоревшие крыши.

Загбой был удивлён объяснением. Язык и руки Дмитрия говорили об одном, а следы от произошедшего подсказывали другое. Но несопоставимость фактов была налицо. Следы! На месте пожарища были следы ещё одного человека, тунгуса, который уехал на олене в то время, когда жаркое пламя пожирало строения. Кровь на снегу. Откуда она? Свежая, возможно, пролитая два или три часа назад. У Дмитрия, кроме незначительных ожогов, не было резаных или каких-то кровоточащих ран.

Ещё следопыт заметил, что он даже не пытался тушить огонь сам, не брал в руки лопату. Пожар тушил кто-то другой, возможно, тунгус. Почему? Он нарочно дал Дмитрию лопату, попросил его набрать снег в казан и видел, что тот копает горизонтально, всей плоскостью, под острым углом, вглубь, помогая ногой. А там, у пожарища, комки снега отбивались ребром, сбоку, как легче. Так мог делать только тот человек, кто долго промышлял в тайге с таяком и знал, как лучше брать снег.

В завершение своего расследования эвенк долго смотрел на обгоревшие трупы людей, на пепелище, на потки со спасённой пушниной, на торбаза с мукой, товаром, после чего с явной укоризной покачал головой: почему люча смог спасти товар, а люди сгорели?

А Дмитрий, не замечая этого, продолжал перебирать и считать мягкое золото. Пушнины было много! Далеко в стороне лежали аккуратно упакованные мешки с сороками соболей, торбаза с сотнями белок, десятки серебристых лис, чёрные шкуры выдр, рыжие стрелки связанных в десятки колонков, смолевые головёшки норок. В отдельных понягах лежали росомахи, песцы и рысьи шкуры.

Загбой и Ченка смотрели на всё это богатство с чувством восхищения и в то же время сожаления. Мысли отца и дочери были полны разочарования: сколько шкурок таёжных зверей перекочевало в свой последний путь в котомки купца…

Дмитрий не замечал настроения кочевников. Подсчитывая богатство, рассказывал Загбою, что он, а не Ярослав хозяин пушнины, это он торгует с тунгусами, а все остальные погибшие люди – просто его помощники. До большой паводковой воды Дмитрий хотел отправить Ярослава, его сыновей и проводника – каюра с пушниной на берега Великой реки. Там, на Енисее, стоит его купеческая илимка[16] с товаром. Но случилось страшное…

Следопыт выслушал Дмитрия спокойно: какая ему разница, кто хозяин товара и пушнины? Однако поразился, с каким спокойствием, хладнокровием и безразличием было произнесено слово «страшное». И подумал, что ему всё равно, что погибли люди. Главное – в сохранности потки с пушниной.

Загбой не стал говорить русскому о своих выводах. Он никогда не перечил людям, мудро рассуждая, что, правда, как быстрый ручей, пробивающий подтаявший снег, всегда найдёт себе дорогу. Простой, доверчивый по натуре охотник привык воспринимать выдаваемое за действительность. Если Дмитрий говорил так, как хотел, значит, так было надо (но не так, как это есть).

В свою очередь, желая продолжения общения с новым знакомым, едва объясняясь знаками и жестами, эвенк как мог поведал русскому о своём горе, постигшем его и его род на берегах Харюзовой реки. Он видел, с каким вниманием и сочувствием последний выслушал его скорбную речь. В то же время Загбой заметил, как покраснело лицо русского, каким живым, хитрым блеском загорелись глаза и как мгновенно переменилось его отношение.

Дмитрий преобразился. От некоторой надменности и высокомерия не осталось и следа. Забыв о пренебрежении к людям тайги, тунгусам, он вдруг стал услужливым, внимательным, предупредительным и даже ласковым (к Ченке). Загбой чувствовал фальшь, но отказаться от дальнейшего общения не мог, потому что этого требовал закон тайги: «Не отвергай того, кто желает тебе добра!»

А русский купец хотел оказать охотнику и его дочери помощь. И Загбой принял эту услугу. На предложение эвенка торговаться Дмитрий тут же согласился и скупил всю добытую пушнину по такой цене, что у того от радости едва не остановилось сердце. Не мешкая купец тут же выкладывал и отдавал охотнику всё то, что он просил.

В обмен на пушнину в руки Загбоя тут же перешли два шомпольных ружья, запасы провианта на два года, три топора, два ножа, несколько брусочков для заточки острых орудий, медные бляшки для оленьих уздечек, шило, гвозди и ещё очень много мелких металлических предметов, необходимых в тайге для нелёгкой кочевой жизни. Пустые потки заполнили продукты. Их было так много, что он просто растерялся. У Загбоя было только четыре оленя, а купленного товара было столько, что содержимое едва ли можно было увязать на десять учагов.

Ченка радовалась не меньше отца. Русский купец отрезал ей по три аршина красной, зелёной и голубой материи, дал пёстрое льняное платье, насыпал три меры разноцветного бисера, небольшое круглое зеркальце, несколько иголок, шёлковые нитки и удивительные режущие ткань ножницы.

Для счастливой девушки подобные покупки казались северным чудесным сиянием в ясный, солнечный летний день! Теперь она сошьёт себе красивое хольмэ, разукрасит его радужными капельками бисера и будет самой красивой, привлекательной невестой! Новой иголкой её проворные руки умело скрепят мягкие оленьи шкуры в тёплую меховую парку, прочные лосиновые штаны и длинные, на всю ногу, арамусы. Теперь отец не будет мёрзнуть на охоте, скрадывая по снегу сохатого. Благосостояние семьи улучшится во много раз, потому что русский купец щедро, без обмана провёл честную покруту.

А Дмитрий старался изо всех своих сил! Распологая к себе душевных, доверчивых людей тайги, он не скупился на подарки, очень быстро и легко добился своей цели. Захмелевший от спирта, Загбой с благодарной улыбкой на лице лез обниматься к Дмитрию и не переставал повторять одно-единственное слово: «Бое», что на языке народов Севера означает друг, товарищ, брат.

Не скрывая своих восторженных чувств, Ченка прыгала вокруг русского проворной кабарожкой и открыто, преданно смотрела ему в глаза. Она была счастлива вниманием купца, который в завершение торга вручил ей ещё один подарок, о котором девушка даже не смела мечтать. Медленно развязав небольшой мешочек, таинственно улыбнувшись Ченке, Дмитрий достал алые, цвета волчьей ягоды стеклянные бусы.

Ах, как быстро, крыльями порхнувшей куропатки затрепетало сердечко девушки при виде необыкновенного подарка! Яркими звёздочками Чолдона[17] заискрились её глаза! Брусничным соком, случайно пролитым из берестяного туеса, налилось смутившееся лицо, когда, поправляя бусы, крепкие ладони Дмитрия ненадолго прикрыли налитые бугорки девичьей гордости! Холод полярной ночи смешался с таёжным палом в тот момент, когда широко открытые, испуганные, цвета шкурки зимней норки глаза Ченки встретились с проницательным, холодным взглядом Дмитрия. Неведомая истома тихого весеннего вечера вскружила голову юной девушки. Не понимая, что с ней происходит, она не знала, что ей надо сейчас делать: либо оторвать руки русского от своей груди и убежать надолго далеко в тайгу, либо благодарно улыбнуться в ответ на улыбку большого лючи.

Загбой не мог не заметить это внимание. На какой-то миг безграничную радость отрезвил разум. Сердце вдруг заполнили сомнения: не кроется ли за такой щедростью Дмитрия какое-то коварство? Он уже сталкивался с хитростью русских купцов. Охотник догадывался, что они спаивают эвенков специально, для того чтобы потом обманным путём задёшево выменять пушнину и заставить их брать товар в долг.

Однако покрута с Дмитрием была честной. Следопыт видел это по тому, что русский купец в первую очередь обменял пушнину на товар и только лишь потом предложил обязательное угощение.

Четверть со спиртом сблизила Загбоя и Дмитрия ещё больше. После нескольких довольно внушительных доз огненной воды охотник запел добрую песню, прославляющую щедрого русского, который стал тунгусу другом. А Дмитрий, чувствуя момент, наконец-то заговорил о задуманном. Прежде всего, он спросил у Загбоя, как хорошо он знает тайгу. Плохо понимая вопрос, пьяный следопыт на какое-то мгновение лишился дара речи, но когда до него дошло, что у него спрашивают, закачал головой.

О, да! Он, Загбой, знал тайгу очень хорошо, как все чёрточки на своих ладонях. За свои неполные сорок лет он исходил аргишем Великое Сибирское плоскогорье вдоль и поперёк. Помнил все реки, озёра, хребты и белогорья так, как хищный соболь помнит все дуплистые кедры и лиственницы, в которых он когда-то провёл ночь. О своих познаниях охотник мог говорить очень долго, до тех пор, пока русский друг будет подливать ему в кружку спирт.

А Дмитрию только того и надо. Он не скупился на угощение, потому что знал, как добиться желаемого. Когда наконец пьяный следопыт полез целоваться к своему новому бое, высказал свою просьбу. Дмитрий попросил Загбоя провести его караван с пушниной по Великому плоскогорью далеко на юг, к истокам большого, длинного и норовистого Енисея. За такой дальний переход купец не поскупится расплатой. Он пообещал отдать эвенку двадцать оленей (!) и своё новое, заряжающееся с казны ружьё.

Загбой был пьян. Его захмелевшее сознание требовало продолжения дружбы. Он был готов сделать для своего нового друга всё что угодно. Протянуть руку помощи? Пожалуйста! Добыть пушнины? Пожалуйста! Провести караван по тайге? Пожалуйста!

Плохо понимая смысл просьбы, Загбой согласился. Он не задавал лишних вопросов, почему Дмитрий хочет протянуть свой след так далеко на юг. Ему незачем знать, зачем русский купец везёт свой товар далеко в тайгу, а не на берег Великой реки, где стоит его илимка, до которой всего лишь несколько дневных переходов. Следопыт не спрашивал, почему русский повезёт аргишем только покруту, а тела своих друзей оставляет здесь, хоронит на берегах Светлой речки. Он не думал о том, насколько трудным и далёким будет переход, который займёт очень много времени и сил. Эх, Загбой, зачем ты тянешь свой след в дальний, неведомый, незнакомый край?

Обо всём этом Загбой подумает потом, много позже, когда станет кое о чём догадываться. Он будет вспоминать этот день очень часто, длинными бессонными ночами сидя у костра. А сегодня все мысли о другом!

Разве можно человеку о чём-то думать, если в кружку наливается спирт, а обескураженное, размягчённое сознание желает искренней, ответной дружбы с понравившимся ему человеком? Казалось, что в тот вечер охотник мог провести караван без всякой оплаты, просто так, потому что для него Дмитрий был просто друг, бое, и этим всё сказано.

Устный договор тут же скрепили крепким рукопожатием, обоюдными объятиями, чувственными поцелуями и, конечно же, очередной – уже лишней для Загбоя – дозой огненной воды. Плохо контролируя свои действия, развалившись у горящего костра, счастливый тунгус пел свою песню, связывая монотонный мотив с окружавшим его миром. Он пел о дружбе с русским, которого считал купцом. О том, что Дмитрий очень хороший и добрый человек. О предстоящем переходе на юг, об опасностях и непредвиденных преградах, что будут подстерегать аргиш во время пути и о том, как он, Загбой, будет их преодолевать.

Ему казалось, что сегодня ему подпевает весь мир: весёлое пламя костра, вековые лиственницы, кедры, олени, собаки и даже весенние птахи, подавшие робкий голос в знак приветствия первых тёплых дней предстоящей любви. Иногда он прерывал свой голос из-за звонкого смеха дочери, был счастлив, что Дмитрий относится хорошо не только к нему, но и к Ченке. Загбой верил, что честь, совесть русского купца имеет границы, потому что дружба людей важнее.

Загбой не мог предвидеть, что готовит ему судьба в его дальнейшей жизни, как не мог заглянуть в будущее. Знать бы, что кроется за ласковыми словами русского купца, что стоят льстивые речи и почему Дмитрий не поскупился щедрой покрутой. Если бы мог охотник представить, что дурман огненной воды притупил его разум, слух, затуманил взгляд, поэтому он вовремя не расслышал в вечерних песнях костра и тайги не песни радости и счастья, а робкое предупреждение о коварстве. Он не слышал злобного, недовольного ворчания собак, резкого хорканья насторожившихся оленей, предсказывавших беду. Опьянённое алкоголем сознание не услышало призывных возгласов, обречённых слёз дочери, которая в эту ночь стала женщиной.