…Очнулся за столом перед пустой кружкой, невольно коснулся рукой – ещё тёплая. А казалось – прошёл целый день. Он в том цветущем мире охотился на чудовищ, потом жарил их мясо на костре, занимался любовью с прекрасной незнакомкой, плавал в кристально-чистом озере среди изумительных золотых рыб, видел пролетающих над головой драконов, шаманил и вызывал духов.
Иван посмотрел на старуху, та гладила чёрного кота, мурлыкающего так громко, словно возле избы заводили трактор.
– А ведаешь, что я твоё желание должна исполнить? За то, что имя угадал. – Проскрипела она. – Называй. Да поспешай.
– У меня всё есть, вы же знаете – богатый наследник. – Смущенно улыбнулся Иван. – Но я художник, в этом мире скучно мне – тусклый он, взгляд не радует. Если бы жить с изнанки мира – там, где я побывал… Яркие краски, новые сюжеты – так и просятся на полотно.
Старуха смотрела на гостя задумчиво, один зрачок то сужался, то расширялся, словно чёрная дыра в неведомое.
– Это твоё последнее слово?
– Да! – В радостном ожидании воскликнул он. – Там столько натуры! И та девушка…
* * *
Минул год. Вокруг особняка поднялась крапива, тропа к нему заросла. Сельчане поговаривают, что Ванька-художник ушёл жить к старой ведьме – не иначе сошёл с ума. Но порой его ищут горожане на дорогих машинах, желая приобрести картины, где якобы такая жуть, такие чуда-юда, что словами не описать. Лесник по-прежнему обходит с ружьём чащи, поляны и болота. Он знает, кто на самом деле владеет лесом.
2015 год.
Батя
Рассказ
Лабиринт из серых валунов закручивался улиткой по зеленому склону, словно нить бус, потерянных великаншей. Вдоль этой нити, глядя под ноги, шла девушка с распущенными темными волосами. Иногда она начинала приплясывать и поводить руками из стороны в сторону. Светлое платье плескалось на порывистом ветру.
– Наверное, местная дурочка, – подумал Егор.
Выше по склону виднелись кряжистые деревянные избы. Егор достал блокнот, медленно записал: «Большинство домов в деревне Ящево можно отнести к типу «брус». И тяжело вздохнул. Из этой поездки молодой преподаватель института намеревался привезти статью о северной деревне для этнографического журнала. Но тут и зацепиться было не за что – местные жители, постоянно занятые, не увлекались беседами с горожанином. Его замечали только собаки, лающие из-под ворот.
Егор обернулся к морю. Что за унылое свинцово-синее пространство в вечной рвани волн. Нет, его предки точно не рождались викингами, не ходили разбойничать под парусами. Но что там разбросано на прибрежной гальке? Егор всмотрелся: кости? Приблизился – точно, да ещё и череп. Человеческий! А подальше ещё один…
Из-за гороподобной сахарной тучи выглянуло солнце. Скуки как ни бывало: откуда здесь останки?
– Эй! Постойте! Там нельзя гулять! – Раздался за спиной звонкий голос.
Егор обернулся. Девушка стояла на камне в центре лабиринта, махала рукой. Егор взбежал вверх по склону, и с любопытством оглядел стройную фигуру незнакомки. Разрумянившееся лицо, большие зеленовато-серые глаза, пухлые губы. Молочная кожа усыпана веснушками. Они виднелись не только на носу и щеках, но даже на груди в круглом вырезе платья, даже на белых руках девушки. Егор заметил, что на камне собеседница стоит босиком, оставив в траве обувь – не изящные туфельки, больше подходящие к её романтическому образу, а неуклюжие калоши, в которых убирают двор деревенские хозяйки.
– Что за черепа на берегу? – Поинтересовался Егор.
– Утопленников выбросило полсотни лет назад. Грех там топтаться.
– Почему не похоронили?
Девушка пожала плечами:
– Старики решили земле не предавать.
Потом, будто вспомнив, зачем находится в лабиринте, она протянула руки к морю и что-то быстро прошептала. Егор, улыбаясь, смотрел на её розовые губы, невинные и чувственные.
– Колдуешь? – Спросил иронически.
– Чтобы рыба лучше ловилась.
– Действительно? И что за слова в заговоре? – Полюбопытствовал он.
– Хозяин придонный, гони свои стада в наши сети.
– Незамысловато…
Девушка спрыгнула с камня, он заметил, как упруго дрогнула под платьем грудь, и подумал, что в деревне всё же есть что-то интересное. Простая, чистая дикарка, обожествляющая природу. Наверное, так выглядели ирландские жрицы. Собеседница спрятала маленькие ступни в неуклюжие калоши.
– Как тебя зовут?
– Варвара. – Ответила она с вызовом, и он подумал, что, вероятно, стесняется грубого деревенского имени. Ему тоже не нравилось своё имя, но тут ухмыльнулся и представился:
– Егор.
Ей было семнадцать, и она собиралась поступать в колледж.
Потом она ходила с ним за ягодами на болота, он рыбачил с ней на островах, впрочем, больше времени уделяя возне со своей «ирландочкой». Понадобилось немного внимания, чтобы Варя влюбилась по уши. Вскоре Егор знал всю её немудрёную жизнь. Отец пьяным вышел в море и не вернулся, мать нашла другого мужа, с тёмным прошлым и крутым нравом, уехала с ним в соседнее село, а Варя решила остаться с дедом, потому что отчима боялась. От первых встреч с ней в памяти Егора остались яркие пасторальные картинки, словно кадры наивного фильма о деревне, где всё просто и благополучно. Вот они рассматривают старинную деревянную церковь. Вот спутница протягивает ему горсть ягод, и красный сок, словно кровь на её алебастровых пальцах. Вот показывает гнезда птиц на прибрежных скалах. Вот вышивает что-то крестиком на льняном полотенце, иголка ныряет в тугую ткань, как утица в воду.
Казалось, что своей жизнью в провинции Варя вполне довольна. «Хорошая девчонка, – думал он, – не испорчена страстью к деньгам, всё умеет». Общение с ней умиротворяло. Он оказался в другой реальности, где не было интриг, которыми славился институтский коллектив, не было долга за новую квартиру, не было приятеля, который знал о нём лишнее, опасное…
Дед Вари за внучкой не приглядывал, вечно делал что-то во дворе, то сено возил, то навоз убирал, то сараи ремонтировал. Иногда приходили двоюродные братья Вари, чуть постарше неё, конопатые коренастые близнецы, приносили рыбу. Егору кивали, но разговоров с ним не вели.
Однажды Варя сказала, что сегодня, в день солнцестояния, особенный закат и как будто нарочно привела Егора на отмель, где валялись черепа.
– Нынче можно, – кратко пояснила. Егор только пожал плечами. Заметил, что мелких костей на камнях не осталось, а крупные изломаны, раскрошены. Вдруг издалека раздался глухой низкий звук, как будто кто-то в рог затрубил.
– Проглотил солнце! – Варя взмахнула белой рукой в сторону моря. – Видел?
– Что? – Егор всмотрелся в сверкающую мечущуюся воду.
– Не разглядел, не судьба.
– Да чего не разглядел-то? – Недоумевал он. – Ты объясни.
Варя казалась огорчённой, но потом махнула рукой, словно смирившись.
Через несколько дней она уехала с Егором без позволения деда. Наверное, рада была вырваться из глухомани в город. Егор сообщил ей, что теперь она хозяйка в его квартире, но о женитьбе не задумывался. Не то чтобы собирался бросить Варю, а просто считал штамп в паспорте необязательным. Постепенно даже стал радоваться, что не поспешил узаконить отношения. Варя не вписывалась в его жизнь, казалась лишней деталью, вызывала ощущение дисгармонии. Покинув родную северную деревню, девушка потеряла экзотичность ирландской жрицы. Прежде казалась таинственно-влекущей среди зелёных холмов и тёмных изб, на фоне неспокойного моря – статная, с плавными движениями. А в городе смотрелась неуклюжей ширококостной бабой, которой впору продавать на рынке клюкву, а не украшать собой квартиру интеллектуала. Когда у Егора собирались гости, Варя предпочитала суетиться на кухне, появляясь только затем, чтобы принести очередное блюдо. Краснела, слушая похвалы друзей Егора своей выпечке – рыбным и ягодным пирогам. Спешила убраться с глаз долой. И Егор удивлялся тому, какой бойкой девицей казалась подруга в селе.
Потом наступил сентябрь, в институте появились студенты-первокурсники и среди них Катя. Коротко стриженая вертлявая стервочка, запросто предложившая ему себя в пустой аудитории. Мгновенно стянула майку, оголив острые груди девочки-подростка. Спустила узкие брюки, демонстрируя безволосый лобок с черно-красной татуировкой. И сразу отдалась так, как не соглашалась Варя.
Начали встречаться, и Егор уже не понимал, почему он должен развлекаться с Катей в гостинице или на даче коллеги, если в собственной квартире ждала широкая кровать? Тут-то Варя и призналась, что беременна, да ещё и на большом сроке. Он даже заподозрил некое коварство – сообщила новость, когда аборт делать поздно. Но потом решил, что если бы обращал на неё больше внимания, всё прояснилось раньше. Дальше началось ужасное. Варя, поняв, что Егор не намерен бежать с ней под венец, стала болезненно ревнивой, она буквально выслеживала его возле института и плелась следом, словно живой укор совести. Катя заметила соперницу и стала высмеивать, что радости Егору не прибавляло.
– Оставь меня в покое, кошёлка! – Кричал он на Варю вечерами. – Да, мы распишемся! Ты мне выбора не оставила, я теперь как собака на цепи…
Он надеялся, что Варвара хотя бы из самолюбия соберёт свои шмотки и хлопнет дверью. Но та только забивалась в уголок и тихо плакала. А потом он пришёл с корпоратива пьяным, и когда Варя спросила, почему так поздно, просто ударил её. Падая, Варя ударилась о тумбочку. Скорчилась от боли. Егор смутно помнил, как вызвал «скорую». Наутро, позвонил в больницу и узнал, что у неё был выкидыш, не останавливается кровотечение, умирает. Он ощутил ужас: посадят. Если рассказала кому-то, что в произошедшем виноват он… Помчался в больницу, представляя, как где-то в полиции уже заводят дело и летит к чертям всё – начиная с любимой работы.
