Жилище в пустыне (сборник)
– Мистер Ролф, – пробормотал Куджо, – быть может, это бизон?
– Отчего бы нет! Придержи лошадь, а я подойду к нему поближе и постараюсь его пристрелить одним из моих пистолетов.
Поручив лошадь Куджо и приказав ему не шуметь, я выбрал самый большой пистолет и пополз на четвереньках, как можно ниже пригибаясь к земле, чтоб не обратить на себя внимания животного. Я приближался в высшей степени осторожно. Так как луна еще не взошла, я лишь смутно различал очертания таинственного четвероногого. Наконец я подполз к нему на расстояние выстрела. Считая, что, подойдя ближе, я могу обратить его в бегство, я сделал остановку и, не вставая с колен, прицелился. Но не успел я поднять пистолета, как лошадь внезапно заржала, и в ответ на это ржание странное животное заревело, замычало, как обыкновенный бык. Что поделаешь, это был наш собственный бык, который покинул фургон и медленно удалялся к горам. Свежий вечерний воздух придал ему силы, а чутье толкало его именно по тому направлению, какое выбрали мы.
Затрудняюсь сказать, какое из двух чувств, вспыхнувших при этой встрече, было во мне сильнее: досада охотника, попавшего в смешное положение, или радость свидания с давнишним спутником. Жирный бизон, конечно, пришелся бы более кстати, чем тощий, изголодавшийся бык. Но, сообразив, что бык все-таки годится для тяги и так или иначе поможет нам выбраться из прерии, я поблагодарил судьбу за то, что застал его в живых. Лошадь и бык раздували ноздри, принюхиваясь друг к другу: встреча была им, очевидно, приятна. И так как бык добродушно обмахивался хвостом, мне почудилось, что лошадь сумела ему тихонько шепнуть о прохладной воде и сочных травах, с которыми она только что познакомилась. За быком еще волочились вожжи, и, опасаясь, что он начнет плутать, мы привязали его к стволу ивы, чтобы забрать на обратном пути с собой.
Мы уже расстались с быком, когда я сообразил, что, если дать ему хоть немного напиться воды, он вместе с лошадью вытянет весь фургон в гору. Как обрадуется Мария, увидев, что мы возвращаемся с фургоном, быком и всем нашим скарбом, не с одними лишь одеялами, а со всей кухонной батареей, запасом кофе и большим провизионным ларем. То-то будет ликование!
Я поделился этими соображениями с Куджо. Товарищ мой воспламенился при этой мысли и нашел ее вполне осуществимой. Мы сделали попытку напоить быка из чугунка с водой, который мы предусмотрительно захватили для себя; но чугунок оказался слишком тесным для бычьей морды.
– Ничего, мистер Ролф, – утешил меня Куджо, – дайте нам только добраться до фургона; там большой ушат…
И Куджо осклабился при мысли о том, как обрадуется Мария.
Без лишних слов мы отвязали быка от ивы и отвели его к фургону. Лошадь все время шла на поводу, вернее – на аркане: мы щадили ее, так как ей предстояла большая работа.
Все наше добро, покинутое в фургоне, оказалось в полной сохранности. Но в окрестностях бродили крупные волки, и это они, без сомнения, напугали быка и заставили его подняться и поплестись прочь от опасных мест. Перелив воду из дорожного чугунка в большой деревянный ушат, мы поставили его перед быком, и тот выпил все до последней капли, облизав шершавым языком дно и стенки ушата, и оторвался от него, лишь когда он был совершенно сух.
После этого мы запрягли в фургон быка и лошадь и направились к нашему маленькому горному стану.
Мы шли на огонек, мерцавший нам, как спасительный маяк, с высоты. Огонек этот поддерживал не только мою бодрость, но и влиял на настроение Куджо; даже лошадь и бык как будто понимали, что конец пути уже близок, и ускоряли шаг, поглядывая на светящуюся точку.
До стоянки оставалось не больше километра, когда где-то в скалах грянул выстрел из карабина. Я содрогнулся от ужаса. Неужели индейцы напали на Марию с детьми? Или дикие звери? Бурый медведь?..
Ни минуты не колеблясь, я бросился вперед, оставив Куджо с фургоном. Прихватив с собой пистолеты, я заряжал их на бегу, внимательно в то же время прислушиваясь к малейшим шорохам, доносившимся по направлению от костра. Раза два я останавливался и чутко напрягал слух, но в маленьком лагере нашем все как будто было спокойно. Что означает это молчание? Почему не лают собаки? Неужели бесшумные отравленные стрелы краснокожих поразили всех сразу: и жену, и детей, и псов?
Обуреваемый этими мрачными предчувствиями, я бежал все быстрее и быстрее, твердо решившись броситься на врага, кто бы он ни был, и дорого продать свою жизнь.
Вот и поляна, освещенная костром. Каково же было мое удивление, какова была моя радость, когда я увидел жену, сидящую у огня с Луизой на коленях, а у ног ее играющую Марию. Но где же Генри и Франк? Вновь нахлынула на меня тревога.
– Что это значит, Мария? – крикнул я, захлебываясь. – Где мальчики? Это они сейчас стреляли?
– Да, они. Генри в кого-то стреляет, – наивно ответила жена.
– В кого? Во что?
– В какого-то зверя неизвестной породы. Очевидно, они его подстрелили; вот уже довольно давно, как мальчики, кликнув собак, убежали, но до сих пор не вернулись.
– Куда убежали? В каком направлении? – спросил я, волнуясь.
Мария показала рукой, и я бросился в гущу мрака.
Через сотню шагов я нашел Генри и Франка, а также собак вокруг убитого животного. Генри гордился метким выстрелом и ждал моих поздравлений. Я не поскупился на похвалы мальчику и, схватив убитого зверя за задние лапы, повернул его к свету костра. Величиной он был с теленка, но несравненно изящнее. В пропорции его тела было что-то тонкое и грациозное, а ноги были тоненькие, как тросточки. Шкура на нем была бледно-рыжая, грудь и живот в белых подпалинах; глаза большие и томные, рога хрупкие, точеные.
По вилкообразным рогам я тотчас узнал антилопу, единственную ее разновидность, которая встречается в Северной Америке.
Мария рассказала мне в подробностях все приключение.
Они сидели молча у огня и терпеливо нас поджидали, так как мы сильно замешкались с фургоном. Внезапно в темноте вспыхнули два огромные глаза, яркие, как свечи, – и всего в нескольких шагах от места, где они сидели; они видели только глаза, но не на шутку испугались, так как предположили появление волка, медведя или пантеры. Однако женщина и дети не растерялись: всякое бегство в их положении было бессмысленным: Франк и Генри схватились за карабины. Первым готов был Генри. Будь что будет. Он нацелился между глаз зверя и спустил курок.
Во мраке и пороховом дыму нельзя было разглядеть, что сталось с животным; но псы, лежавшие у костра, встрепенулись и бросились травить зверя. Издали слышен был шум погони, потом возня, борьба, и наконец все смолкло. Мария сразу поняла, что Генри подстрелил большеглазого зверя, а собаки настигли его и собираются растерзать. Но Франк и Генри вмешались вовремя; раненная в плечо антилопа оказалась неподалеку.
Хоть Генри и не хвалился своим подвигом, но в глазах его сияло торжество. Чудесной благородной дичи нам хватит по крайней мере на три дня. Всего час назад мы не знали, чем пообедаем завтра, а теперь можем гордиться прекрасной провизией и даже звать гостей.
Только теперь я вспомнил о сюрпризе, которым собирался порадовать жену: о нашем фургоне со всей хозяйственной утварью и припасами и о вновь обретенном лучшем из наших быков.
– Где Куджо? – спросила жена. – Он несет одеяла?
– Да, – ответил я. – И еще кое-что хорошее…
При этих словах раздался скрип колес, и вынырнула из темноты белая холстина фургона, освещенная костром. Франк вскочил на ноги и, хлопая в ладоши, закричал:
– Гляди, мама, фургон, фургон!..
Тут мы услышали зычный голос Куджо:
– Но, но! Пошевеливайся!..
И через мгновение лошадь с быком втащили на горную лужайку фургон с такой легкостью, словно он был игрушкой. Казалось, они способны протащить его сто километров без отдыха. Разумеется, мы тотчас их распрягли, дали им вдоволь напиться и пустили щипать траву.
Час был уже поздний, и неудивительно, что после всех пережитых испытаний мы, не теряя времени, стали готовиться ко сну. Мария постлала нам постели в фургоне: другого крова у нас не было, но и этот был хорош. Мы с Куджо тем временем освежевали антилопу, чтобы заготовить мясо для завтрака.
Собаки с явно корыстным интересом следили за нашей работой. Бедные псы изголодались больше нашего. Кое-что им тут же перепало: голова, копыта и внутренности; для них это было настоящее пиршество. Тушу антилопы мы подвесили за ноги к дереву, и притом как можно выше, чтоб до нее не могли дотянуться волки, и во избежание соблазна нашим псам.
Наконец Мария объявила, что постели готовы. Нам оставалось лишь крепко уснуть.
Глава XII. Дикие бараны
Мы поднялись на рассвете и насладились великолепным восходом в горах: вся область к востоку, насколько хватал глаз, лежала неподвижной туманной пеленой, подобно океану в тихую погоду. Когда оранжевый шар солнца всплыл над горизонтом, хотелось верить, что он вынырнул из-под земли, хотя мы знали, что его отделяют от нас сотни миллионов километров. Солнце медленно поднималось по бледно-голубой безоблачной лазури. На плоскогорьях Америки нередко можно пропутешествовать несколько дней, не встретив облачка величиной с бумажного змея.
Настроение у нас было отличное; мы хорошо отдохнули и были недосягаемы для краснокожих, от руки которых пали наши товарищи. Сказать по правде, простодушные индейцы сглупили, совершив такой чудовищно трудный путь ради нашего жалкого скарба.
Вид антилопы с ее желтоватым нежным жиром и капельками ночной росы на нем был чрезвычайно аппетитен. Зная за Куджо таланты мясника, я предложил ему разрезать тушу, а сам, вскинув топор на плечо, отправился к подошве горы за топливом для костра.
Мария была всецело поглощена хозяйственными хлопотами, окруженная горшками, кастрюлями, сковородами; она перемывала посуду в прозрачной воде ручья: клубы густой пыли, поднятой фургоном в сухих прериях, плотным слоем осели на всей нашей утвари. На хозяйственный инвентарь нам теперь нечего было жаловаться: сковорода, большой котел, два корыта, супная миска, кофейник, кофейная мельница, полдюжины чашек и целый набор вилок, ножей и ложек – всё вещи, приятные для путешественника в прериях.
Недостатка в топливе не оказалось, и вскоре костер наш весело затрещал. Мария поджарила кофейные зерна на сковородке и размолола их в мельнице. Я подрумянил на вертеле ломти дичи, меж тем как Куджо, нарвав стручков акации, жарил зерна вместо хлеба, так как у нас не было муки. Запасы наши пришли к концу уже несколько дней назад, и мы питались одной только солониной и кофе. Кофе мы расходовали очень скупо, считая его роскошью. Ни сахара, ни сливок, конечно, не было, но мы о них даже не мечтали: все, кому приходилось путешествовать в прериях, предпочитают чистый, беспримесный кофе, без сахара и густых сливок: он лучше подкрепляет. Однако при желании мы могли подсластить наш кофе: следовало лишь взять пример с Франка, который снимал медово-сахарную кожуру со стручков, откладывая в сторону зерна; у него уже накопилась целая тарелка сладкой кожуры. Молодец, Франк!
Большой провизионный ларь был извлечен из фургона; накрытый скатертью, он заменил нам стол. Стульями служили большие камни вокруг ящика. Мы принялись за ароматный кофе и вкусные ломти дичи. Во время завтрака я обратил внимание на Куджо, который долго вращал белками и наконец закричал:
– Хозяин, хозяйка, глядите, что там такое!..
Мы сидели спиной к горе, но обернулись в сторону, куда указывал Куджо. По горному склону передвигались пять красноватых точек с такой быстротой, что вначале мы приняли их за птиц. Лишь через несколько мгновений мы разглядели четвероногих животных; однако эти странные звери так стремительно перепрыгивали с уступа на уступ, что определить их породу не было никакой возможности. Как будто это была разновидность ланей, немного более крупных, чем овцы или козы; но у них были большие загнутые рога. Когда они прыгали с горной площадки на нижний уступ, мы, к удивлению своему, заметили, что они кувыркаются в воздухе, бросаясь вниз головой.
Шагах в ста от того места, где мы находились, было небольшое пологое взгорье; оно круто обрывалось к равнине, возвышаясь над ней футов на шестьдесят. Странные звери поднялись пологим склоном и добежали до кручи. Возле обрыва они остановились как вкопанные, как бы исследуя его. Только тогда мы их хорошо рассмотрели: в лазури четко вырисовывались их грациозные фигуры с длинными загнутыми рогами, почти столь же большими, как сами животные.
Мы предполагали, что круча задержит их дальнейший бег, и я уже взвешивал дальнобойность своего карабина, но внезапно, к нашему изумлению, одно из животных бросилось с кручи вниз головой, ударилось рогами о землю, отпрянуло и, сделав еще одно сальто-мортале, спокойно утвердилось на четырех упругих ногах. Все стадо последовало примеру вожака с ловкостью настоящих акробатов.
Лужайка, на которую они спрыгнули, находилась шагах в пятидесяти от нашей стоянки. Я был до такой степени очарован этим грациозным головокружительным прыжком, что позабыл о карабине, который держал в руках. Животные, со своей стороны, удивились нам не меньше, так как заметили нас не сразу. Громкий собачий лай вывел меня из оцепенения и напомнил быстроногим животным об угрожающей опасности. Они резко повернулись и поскакали в горы. Я выстрелил наудачу. Все мы считали, что порох потрачен даром, так как весь пяток стремительно удалялся в горы, преследуемый собаками. Вначале все они бежали, словно окрыленные, но потом одно из животных начало отставать, как бы отяжелев немного. Четверо скрылись из виду. Но пятый зверь, отбившись от стада, вдруг, изловчившись к прыжку, остановился и, словно игрушка, у которой испортился завод, свалился под гору. Через минуту его уже настигли наши псы.
Куджо, Франк и Генри бросились на подъем и вернулись, таща зверя, растерзанного собаками. Куджо сгибался под тяжестью ноши: на первый взгляд зверь показался величиной с оленя, но, судя по большим узловатым рогам и другим признакам, я узнал в нем аргали, или дикого барана Скалистых гор. По внешности это животное напоминало козу или большого дикого оленя с парой ветвистых рогов на голове. Мы знали, что мясо его съедобно, и в нашем положении брезговать им было нельзя. Тотчас же после завтрака мы с Куджо наточили ножи и, сняв кожу с дикого барана, подвесили его тушу рядом с антилопой. Собаки за свое усердие были вознаграждены отбросами; мы же, любуясь великолепной мясной провизией, висевшей над прохладными водами ручья, вообразили себя окончательно спасенными.
Надо было обдумать, что предпринять дальше. Аргали и антилопа обеспечивали нас мясной провизией по крайней мере на неделю; но какие шансы на возобновление запасов, когда эти подойдут к концу? Весьма небольшие. В самом деле, если даже в окрестностях водятся другие антилопы или бараны, число их должно быть очень невелико, так как кормиться им здесь почти нечем. К тому же этих подвижных животных не так-то легко подстрелить, и наша двойная удача объясняется чистой случайностью. Надеяться на повторение таких случайностей было безумием, и, как люди здравомыслящие, мы обязаны были, не доверяя коварной судьбе, предпринять все от нас зависящее для спасения.
Итак, чем пополним мы наши запасы?
Правда, через неделю бык подкормится и раздобреет. Его, пожалуй, хватит надолго. Потом лошадь, собаки, а в будущем – верная голодная смерть.
Жутко было заглядывать в такое будущее. Зарезав быка, мы потеряем возможность передвигаться с фургоном; с одной лошадью мы не выберемся из прерий. С потерей лошади положение наше станет еще более безнадежным: придется идти пешком.
Но, насколько я помню, не было еще случая, чтобы кто-нибудь пересек пешком Великую пустыню; даже охотники на это не отваживаются. Оставаться же в настоящем положении было немыслимо. Скудная растительность зеленела по берегам ручьев, которые стекали с горного массива. Ивы здесь росли, но травы было немного, и вряд ли здесь могла прокормиться дичь. Все, одним словом, соглашались, что эти места следует незамедлительно покинуть.
Теперь на очереди стоял другой вопрос: простираются ли прерии к северу так далеко, как на юг? В целях разведки я решил обогнуть гору, оставив жену с детьми и Куджо на стоянке. Лошадь уже оправилась от усталости. Я оседлал ее, захватил карабин и отправился верхом.
Я начал свой объезд, следуя вдоль подошвы горы на восток. В этом направлении росли чахлые деревца и убогая растительность, оживлявшие долину. Я заметил, между прочим, бегущую антилопу и другое животное, похожее на оленя, но длиной своего хвоста отличающееся от всех известных мне разновидностей.
Сделав пять километров, я достиг западного склона гор и мог исследовать пейзаж, простиравшийся к югу. Всячески напрягая зрение, я видел уже бесплодную унылую равнину, еще более однообразную, чем северная; только к востоку были какие-то намеки на производительную силу земли, но я затрудняюсь назвать оазисами эти жалкие клочки чахлой зелени.
Печальная перспектива! Нам предстоит пересечь всю пустыню, чтобы добраться до населенных мест. Возвращаться на восток, к американской границе, при нашем отчаянно плохом снаряжении и отвратительных транспортных средствах было б нелепостью. Я знал, что именно в этом направлении кочуют опасные, враждебные племена. Этой стороной идти мы не отважимся, хотя бы она зеленела, как райские сады, на что не было никакой надежды. Точно так же отпадали северное и южное направления, так как на протяжении сотен километров здесь не предвиделось цивилизованного поселения. Нам оставалось надеяться на западный маршрут и стремиться к мексиканским поселкам на реке Дель-Норте: расстояние свыше трехсот километров. Прежде чем отважиться на такую дорогу, надо дать хороший отдых нашей разномастной упряжке. Наконец необходимо запастись провизией. Но где ее раздобыть?
Южный склон горы был более легким и пологим, чем северный, изрытый пропастями и трещинами. Отсюда я заключил, что при таянии снегов именно на юг должны низвергаться потоки. Значит, к югу нас ждет более плодородная земля. С этими мыслями я продолжал свой путь, пока не заметил купы ив и шелковичных деревьев на берегах источника, орошающего эту долину. Я тотчас к ним направился и обнаружил ключ, окаймленный лугами, годными для пастбища, более обширными и сочными, чем в районе нашей стоянки. Привязав лошадь к дереву, я вскарабкался на гору обозреть местность на юг и на запад. Но не успел я добраться до вершины, как меня поразил странный провал, зиявший в этом направлении на равнине. Заинтересовавшись этим явлением, я решил к нему приблизиться. Вернувшись к привязанной лошади, я вскочил в седло и поехал к котловине. Спустившись на дно ее, я невольно остановился, очарованный цветущим ландшафтом.
Вы не поверите, что я пережил в эту минуту. Только те из нас, чьи взоры долгое время покоились на бесплодной почве пустыни, могут понять впечатление от этой картины пышного плодородия, которое так внезапно ослепило меня. Осень была на исходе; леса, простиравшиеся у ног моих, одетые в самые яркие осенние уборы, казались поэмой, возникшей в воображении пламенного художника; в кустах щебетали птицы, и пряные ароматы разливались в воздухе. Несколько минут я простоял в экстазе в цветущей долине. Здесь не было никаких следов, никаких признаков человеческого жилья. Дымок не поднимался над деревьями, и в густых зарослях не слышно было голосов или хозяйственного шума – только щебетанье птиц и журчанье свежих струй. Этот чудесный уголок земли еще не был освящен трудом и страстями человека. Я сказал, что провел в этом блаженном созерцании несколько минут, но если бы была возможность, то простоял бы целые часы; однако солнце клонилось к западу, и надо было возвращаться. Я находился километрах в тридцати от стоянки, а на резвость заморенной лошади трудно было рассчитывать. Твердо решившись привезти сюда наутро всю нашу экспедицию, я тронул поводья и направился к лагерю. Лишь к полуночи я добрался до стоянки. Все, в общем, оказалось в порядке, только Мария была взволнована моим длительным отсутствием. Однако мое появление и рассказ о виденных чудесах развеселили все общество. Решено было переменить стоянку и выступить на рассвете.
Глава XIII. Лось
Проснувшись на заре и наспех позавтракав, мы запрягли фургон, чтобы покинуть стоянку, названную нами «Лагерем Антилопы». Ручей, в свою очередь, был прозван «Бараньим источником». С часу дня мы достигли перевала и расположились на ночлег. Наутро я занялся поисками спуска в котловину. Несколько миль я проехал вдоль кручи, но, к удивлению моему, горы обрывались почти отвесно, и я уже думал, что земной рай для нас недостижим и лишь напрасно раздразнил мое воображение. Наконец я подъехал к тому месту кручи, где, как вы заметили, спуск сравнительно легок. Здесь я набрел на спиральную горную тропу, хранившую отпечатки копыт антилоп и других животных. Как раз то, что мне нужно.
Я вернулся к фургону.
Так как большую часть дня я потратил на разведки, пришлось заночевать на месте. Лощина, в которой мы заночевали, была прозвана «Ивовым лагерем».
Наутро мы поднялись чуть свет. Достигнув спуска, мы остановили фургон. Мария с детьми осталась наверху, а мы с Куджо спустились вниз – исследовать котловину.
Меня поразила необычайная густота леса; деревья как бы сплетались между собой мощными ветвями, которые извивались, точно громадные змеи. Это была непроходимая чаща. Но многочисленное зверье, обитавшее в ней, проложило сквозь нее тропу.
Это была непроходимая чаща
Мы набрели на эту тропу, выводившую прямо к воде. Уровень воды стоял низко, русло почти пересохло. Дно высохшей речки представляло собой отличную дорогу для фургона.
Я вернулся к семье, привел сюда фургон. Мы поехали вниз по течению.
Приблизительно в трех милях от котловины лес немного поредел, и в чаще показались просветы. На правом возвышенном берегу ручья тянулась довольно обширная прогалина, на которой росли одинокие деревья. Пологий спуск зеленел сочными травами, пестрел цветами. Место было очаровательное. Какие-то животные, вспугнутые нашим приближением, шарахнулись в чащу. Несколько минут мы молча созерцали прелестную картину. Птицы с ярким оперением, оглашая воздух звонким щебетаньем, порхали с ветки на ветку, сливаясь с многоцветной листвой. Это были каролинские попугаи, голубые сойки, тругшалы и прекрасные клесты двух разновидностей – пурпурные и голубые29. Сказочно пестрые бабочки с большими легкими крыльями бесшумно кружились над цветами. Некоторые из них были величиной с птиц, другие – даже больше. Крошечные птички – колибри30, величиной с пчелок – сверкали на солнце, как драгоценные камни, прильнув к раскрытым чашечкам цветов.
Воистину дивное зрелище. Мы с Куджо решили, что лучшего места для стоянки не найти. Под стоянкой, или лагерем, мы разумели место временного отдыха, который подкрепит быка и лошадь и позволит нам запастись провизией для дальнейшего путешествия. Подчеркиваю, друзья мои, что я имел в виду временную стоянку. Однако мы и сейчас находимся на том же месте. Этот дом построен на луговине, которую я вам только что описал. Но вас еще больше удивит, когда вы узнаете, что в эпоху моего рассказа не было даже намека на озеро, сверкающее перед вашими глазами.
Место озера было покрыто пышной растительностью и деревьями, то разбросанными в одиночку, то соединенными в небольшие купы, что производило впечатление искусственного парка. При желании вы могли вообразить, что позади парка скрывается великолепный дом, а вся эта зеленая красота является лишь преддверием к фантастической усадьбе.
Мы с Куджо остались в котловине лишь самое краткое время, необходимое для общего осмотра. Мария, конечно, беспокоилась, и мы поспешили к фургону.
Часа через три фургон со своим парусиновым тентом, выделявшимся, как снег, среди яркой зелени, остановился на лугу. Лошадь и бык, изнемогавшие от усталости, нашли здесь роскошное пастбище. Девочки резвились на лужайке под сенью густой магнолии, а мы с Куджо и взрослыми мальчиками немедленно принялись за работу. Вокруг нас, к великой радости семьи, щебетали и рассыпались трелями птицы. Они подлетали вплотную к стоянке, садились на ближайшие ветви. Очевидно, любопытство их было возбуждено появлением таких странных существ, как мы, в нераздельно принадлежавшей им области. Но если птицы впервые видели людей, нам нечего было опасаться встречи с себе подобными.
Как это ни странно, из всех живых существ мы меньше всего желали встретиться с человеком. Ведь мы отлично знали, что здесь могут появиться только краснокожие, то есть беспощадные враги.
День был на исходе. Мы решили прекратить всякие хлопоты и отдохнуть. Путешествие с фургоном по руслу пересохшего ручья чрезвычайно нас утомило: все время приходилось отваливать камни и даже расчищать дорогу в зарослях топором. Но теперь все трудности были преодолены, и мы себя почувствовали комфортабельно, как дома. Куджо разложил костер, а чугуны и кастрюли подвесил над огнем.