Адмирал: Адмирал. Заморский вояж. Страна рухнувшего солнца

– Замолчите, – голос француза звучал хрипло. Понимает, что немец прав, и сам на месте англичан поступил бы примерно так же.

– Я-то замолчу, а вот те, кто погибнут здесь, окажутся на вашей совести. А если сдадитесь, вас объявят предателем. И помочь вам мы не сможем, даже если очень захотим. Мои корабли далеко на севере, а итальянцы… Между нами, они паршивые моряки и еще худшие солдаты.

Жансуль сидел, сгорбившись. Он как-то сразу устал, а ведь это был достаточно храбрый и грамотный офицер, ходивший и на надводных кораблях, и на подводных лодках, отвоевавший прошлую войну на миноносцах, а туда не берут трусов. Ну что же, теперь аккуратно предложить ему выход, который не нанесет урона его чести и при этом даст шанс.

– Вот что, месье Жансуль, у меня, кажется, есть идея. Здесь у вас не единственная база и, давайте будем смотреть на вещи реально, не самая лучшая. Если верить нашей разведке, у вас есть корабли в Алжире, Касабланке, Тулоне, Дакаре и на Мартинике. Последняя, конечно, далековато… Так вот, я предлагаю вам идти на любую из этих баз. Не желаю даже знать, на какую. Если сумеете проскочить мимо британцев, то, как минимум, станете сильнее на несколько вымпелов. И, главное, выйдете из-под удара. Связь у вас наверняка имеется. И если окажется, что я прав, и британцы явятся сюда, вам это станет известно. Тогда, убедившись, что я не вру, мы сможем продолжить разговор более… предметно. Или не продолжить, тут вы будете в своем праве.

Или же не проскочите, но тогда сможете вступить в бой в открытом море, где не будете скованы узостями и мелями. Глядишь – и отобьетесь. Ну а не отобьетесь – хоть нанесете британцам урон, который их пусть немного, да ослабит. Какая соломинка переломит хребет верблюду – это еще посмотреть надо, однако ни одна не окажется лишней. Все это Колесников, естественно, не сказал, но француз и без того понимал его нехитрую логику.

– Я… обдумаю вашу мысль.

– Это хорошо, – ответил Колесников, вставая. – И еще одно. Если окажется, что деваться уже некуда, можете попробовать прорваться в итальянские порты. Там вас сможет прикрыть авиация. Муссолини мы предупредим. Впрочем, здесь выбор за вами. А лично я на вашем месте попытался бы собрать все силы в один кулак – тогда вас не так просто будет сожрать.

Ночевал он в гостинице. Все же формально Колесников пока что считался частным лицом, и на территорию базы его никто не допустил. Весело, на флагманском корабле французской эскадры побывать, значит, можно, а на их базе, недостроенной еще даже, нет. Впрочем, логика этого времени ставила порой Колесникова в тупик, и он даже перестал удивляться.

В комнате было жарко и душно, простыни моментально вымокли – адмирал исходил потом и проклинал Африку во всех ее проявлениях. О такой банальщине, как кондиционеры в номерах, здесь, похоже, и помыслить не могли. Оставалось терпеть, и лишь после полуночи, когда прохладный ветер с моря немного разогнал удушающую жару, он наконец задремал, чтобы вскоре проснуться уставшим и невыспавшимся. Местную пищу, как еще вечером убедился Колесников, его вроде бы здоровый желудок принимать решительно отказывался, и пришлось ограничиться хлебом и кофе. Последний, надо сказать, оказался хорош, но не способен был примирить адмирала с мрачной действительностью.

К его удивлению, народ с утра выглядел оживлённее некуда. Вчера вечером Колесникова поразил контраст между бойкими и неунывающими арабами, которым, похоже, было наплевать, что творится в большом мире, и французами. Последние упорно пребывали в каком-то трансе. Очевидно, молниеносный разгром их страны и фактическая потеря родины оказались шоком, из которого не так просто выйти. Однако сейчас гвалт стоял такой, что вычленить из него отдельные слова было сложно.

И все же Колесников понял, что случилось. Оказывается, под покровом ночи Жансуль все же увел свои корабли. Позже, побывав возле гавани, Колесников увидел в ней только буксиры – французы оказались лучшими моряками, чем он ожидал. Увести в темноте даже один корабль – задача непростая, а тут вся эскадра. Тем не менее, они справились, чтобы раствориться во мраке. Дело было сделано, теперь оставалось ждать результата. И торчать в этой всеми богами забытой дыре смысла никакого он больше не видел.

Истребитель был уже заправлен и подготовлен к вылету, хотя пилот выглядел не менее помятым, чем сам Колесников. Французский персонал смотрел волками, однако делал все, как положено. Откровенно говоря, адмирал опасался, что какой-нибудь не в меру ретивый лягушатник сыпанет им сахару в бензобак или сделает еще какую-нибудь пакость, но пилот заверил его, что бдел. К тому же маршрут он проложил таким образом, чтобы возможно дольше держаться над сушей – в случае, если начнутся неприятности, так больше шансов выжить. Оставалось лишь мысленно перекреститься, понаблюдать, как винты раскрутятся в прозрачные диски, и взлетать.

До Италии они добрались без происшествий. Пару раз видели в воздухе чьи-то самолеты, но издали не смогли их идентифицировать. Тяжелый истребитель без усилий держался на высоте восьми тысяч метров, намного большей, чем поднималось большинство самолетов противника. Это позволило избегнуть проблем, и через несколько часов, после дозаправки на Сицилии, их самолет приземлился на военном аэродроме возле Рима.

То, что увидел в этой стране Колесников, можно было охарактеризовать одним словом – несерьезно. Галдящая толпа, древние здания, которые никто не торопился ремонтировать, какие-то надутые священники… Последних на душу населения наблюдался явный перебор.

А еще всюду плакаты. Плакаты, плакаты… Выступающий дуче, улыбающийся дуче, дуче, поднимающий гири… Елки-палки, да Сталин с его культом личности по сравнению с итальянским лидером щенок! Отношение к Муссолини здесь, пожалуй, можно было сравнить с языческим культом, поклонением какому-нибудь богу. И Колесникову подумалось, что в странах, где пришел к власти фашизм, народ морально готов к такому повороту событий и что Гитлер, что Муссолини, что многие другие европейские лидеры не просто удачливые авантюристы, а закономерный этап развития общества. Паршивый – но закономерный.

Кстати, с Муссолини он тоже встретился. Огромные полномочия, которые предоставили Колесникову в Берлине, оказались весьма кстати. Все же следовало договориться о возможной координации действий флотов, и проще всего казалось сделать это, напрямую пообщавшись с человеком, обладающим всей полнотой реальной власти.

Вблизи дуче производил странное впечатление. Безусловно, незаурядный человек. Не каждому дано из рядового члена Компартии (да-да, лично знакомый с Лениным и уважаемый им, это Колесников помнил) и журналиста превратиться в создателя собственной партии и главу не самого завалящего европейского государства. Оратор – блестящий, голос поставленный, и поведение такое, словно бы непрерывно говорит с трибуны. Это уже рефлексы, явно. И вместе с тем, производил он впечатление человека смертельно усталого, с огромными мешками под глазами. А еще он был чудовищно некомпетентен во многих вопросах, и вдобавок плохо контролировал своих военных, это Колесников почувствовал сразу. Если Гитлер, случись нужда, лихо строил своих генералов, то Муссолини не отдал приказ своим адмиралам, а перепасовал им Колесникова. Решайте, мол, напрямую. Ну что же, придется так.

И он не любил немцев, хотя и старался не показывать виду. Однако же это чувствовалось и совсем не радовало. Не то чтобы Колесникова такое положение вещей задевало, скорее, наоборот, но в будущем это сулило лично ему и в этом теле целый набор проблем. Ладно, если не получается ничего изменить, придется играть с тем, что есть, подумал адмирал и выбросил лишние мысли из головы. В конце концов, не такая уж и важная фигура, этот дуче, и прошлая история хорошо показала, насколько быстро его можно скинуть с чаши весов.

К счастью, общение с итальянскими адмиралами оказалось весьма продуктивным. Гениями стратегии и тактики их было, конечно, не назвать, да и к немцам тоже относились не лучшим образом, но хотя бы в предмете разговора эти кадры в опереточных мундирах разбирались неплохо. И прекрасно понимали выгоды, которые сулит им возможность заполучить в свои руки хотя бы часть французских кораблей. Колесников даже загрустил – если французские корабли все же окажутся в итальянских портах, то выцарапать их Германии будет сложно. Зачем им эти корабли, если они и свои-то не могут полноценно обеспечить топливом, сказать сложно. Наверное, просто «шоб було», и ручки у потомков римлян загребущие. Впрочем, до этого еще надо было дожить.

Зато, как оказалось, у итальянцев имелась великолепная служба радиоэлектронной разведки. Радиограммы тех же британцев они перехватывали с завидным мастерством и расшифровывали буквально влет. Колесников, в первый раз увидев это, лишь головой покрутил уважительно. Немецкие специалисты, что называется, близко не стояли. И уже через три дня адмирал владел полной картиной того, как развивались отношения между французским и британским флотами.

Вице-адмирал Жансуль оказался на проверку весьма компетентным флотоводцем. Ну, это стало ясно уже после того, как он в кратчайшие сроки подготовил и вывел в море свою эскадру – и это при упавшем ниже плинтуса боевом духе французских моряков, охватившей их апатии и все более частых случаях дезертирства. Однако, как оказалось, он еще и сделал неплохой финт ушами. Как в условиях жесткого цейтнота французский адмирал ухитрился скоординировать свои действия с остальными силами французского флота, оставалось лишь гадать, однако результат был налицо. Похоже, даже если он и не поверил Колесникову, то слова о том, что французским кораблям надо сбиваться в кучу, чтобы не быть уничтоженными поодиночке, воспринял близко к сердцу. И, вдобавок, сумел этот процесс обеспечить.

Его эскадра рванула в Тулон, держа ход не выше восемнадцати узлов. Хотелось бы, конечно, больше, но «старички», «Бретань» и «Прованс», и в лучшие-то годы больше двадцати не выдавали. Тот факт, что они смогли выдать, а главное, продолжительное время идти восемнадцатиузловым ходом, уже можно провести по разряду чуда. Чуда, сотворенного механиками этих кораблей, которым открытым текстом было сказано, что их вот-вот начнут топить и, если придется отрываться от вражеских кораблей, ждать отстающих никто не будет.

Выбор Тулона казался вполне оправданным – и относительно недалеко, и, вдобавок, там находились четыре тяжелых крейсера французов, что позволяло заметно усилить эскадру. Однако это было еще не все.

Практически одновременно из Алжира вышли четыре легких крейсера. Командиры остальных предпочли отсидеться – остатки французских вооруженных сил разлагались на глазах, но большинство еще сохраняло верность присяге. Из Дакара вышел новейший и, как утверждали французы, сильнейший в мире (с этим, правда, спорили и англичане, и немцы, и даже американцы, а Япония молчала, улыбалась и достраивала «Ямато») линкор «Ришелье». Из Касабланки вышел «Жан Бар», готовый пока на девяносто пять процентов. Словом, под рукой у Жансуля собирались все, кто мог, а главное, хотел драться. Остальные или затаились или, если на момент начала операции «Катапульта» находились в портах, контролируемых англичанами, были ими частью захвачены, а частью интернированы.

Надо сказать, французам повезло. Адмирал Сомервилл вначале опоздал, затем потратил непозволительно много времени в бесплодных попытках выяснить, куда же делись французские корабли, и, под конец, ошибся с выбором курса. С какого перепугу он решил, что Жансуль рванул в Касабланку, так и осталось тайной, но в результате на пути ему попался лишь недостроенный «Жан Бар».

Встреча не оказалась для обеих сторон внезапной. И британцы, и французы были готовы к любому раскладу, и, обнаружив противника, французский линкор тут же изменил курс и дернул прочь от надвигающихся неприятностей. Ну, а Сомервилл, что естественно, устремился в погоню.

Откровенно говоря, у французов имелись неплохие шансы уйти. Британские корабли линии были практически единообразно вооружены, по восемь пятнадцатидюймовых орудий на линкор, однако по скорости эскадра оказалась не слишком сбалансированной. Два из трех входящих в ее состав линкоров, «Вэлиент» и «Резолюшн», могли выдать двадцать четыре и двадцать три узла соответственно. Это в лучшие годы. Сейчас оба наследия прошлой войны могли держать узлов двадцать, вряд ли более – за четверть века износ механизмов оказывался весьма солидным. Третий корабль их лихой тройки, линейный крейсер «Худ», будучи немногим моложе их, выдавал уже почти тридцать два узла. Построенный по концепции «быстроходного линкора», этот корабль не только обладал запредельными для своего времени и все еще впечатляющими размерами, но и поддерживался в состоянии, близком к идеальному. Флагман британского флота, надо соответствовать. Последний же крупный корабль эскадры, авианосец «Арк Ройял», вполне мог держать ход в тридцать один узел, но как раз от него сейчас этого не требовалось.

У французов в этом плане дела обстояли несколько лучше. Линкоры типа «Ришелье», к которым принадлежал «Жан Бар», могли поддерживать ход в тридцать два и шесть десятых узла. По паспорту, разумеется. В любом случае, корабль оказался пускай ненамного, но быстроходней даже «Худа». Стало быть, оторваться от преследователей он мог. Будь линкор полностью готов к бою и прояви его командир решительность, можно было бы и посоревноваться с англичанами в бою. Рискни «Худ» оторваться от остальных кораблей и сойтись с французским линкором один на один, то неизвестно еще, чьи шансы оказались бы предпочтительнее. Все же спорное расположение орудий главного калибра «француза» уверенно компенсировалось его лучшим, чем у «Худа», бронированием.

Увы, «Жан Бар» еще не был достроен. Из двух нелепых, но от того не менее грозных четырехорудийных башен главного калибра на линкоре была установлена всего одна. Вторую, вместе с предназначенными для нее орудиями, утопила в свое время при перевозке немецкая субмарина. Имея всего четыре орудия и, вдобавок, неполный экипаж, соваться в драку выглядело самоубийством, и командир корабля принял вполне логичное решение отступить. Все же скорость у него была повыше. К тому же недостроенный означает новейший. Соответственно его машины не изношены. Вдобавок неустановленная башня – это сэкономленная масса, а стало быть, корабль может развивать скорость пускай немного, но более высокую. Словом, шансы у французов имелись неплохие.

Однако британцы обыграли их в два хода. На палубе «Арк Ройяла» уже раскручивали винты самолеты, и вскоре их бипланы, здорово попортившие крови немцам, оказались в воздухе. А следом за ними начали взлетать истребители.

Четыре десятка самолетов, взлетевших с авианосца, не тратя даром времени, погнались за отчаянно улепетывающими французами. Легко настигнув «Жан Бар», они перестроились в атакующий порядок и решительно атаковали спасающийся линкор. Торпедоносцы низко, едва не задевая крыльями волн, заходили с обоих бортов, а тем временем истребители, завывая, как голодные коты, пикировали на французский корабль, поливая его огнем двадцатимиллиметровых пушек.

Французы вовсе не собирались тонуть за здорово живешь и сопротивлялись отчаянно. Зенитки линкора вели огонь на пределе скорострельности, однако серьезного эффекта их огонь не возымел. Близким разрывом иссекло фюзеляж одного истребителя, от прямого попадания в клочья разлетелся другой… Все, на этом успех артиллеристов закончились. К тому же расчеты зенитной артиллерии несли жуткие и все более возрастающие потери. Заградительный огонь все более слабел и, когда торпедоносцы вышли на дистанцию атаки, их экипажи могли работать практически в полигонных условиях.

Из восьми торпед в цель попало две – французский корабль отчаянно маневрировал. Тем не менее, ему хватило. Два взрыва, один в центре корпуса, другой ближе к носовой оконечности, разом поставили жирный крест на попытке бегства. Первую торпеду, правда, корабль пережил без особого вреда для себя. Все же строили его на совесть, и защиту от такого рода атак предусмотрели. Разрушения оказались невелики, легкий крен даже не было смысла компенсировать. А вот вторая торпеда натворила дел.

Носовая часть корабля традиционно считается менее уязвимой, чем кормовая, однако сейчас это линкор не спасло. Взрыв проделал в подводной части дыру, через которую хлынула вода, и могучий напор, рожденный тридцатиузловой скоростью, буквально продавил и без того поврежденную взрывом переборку. «Жан Бар» начал зарываться носом, его скорость резко снизилась. Вынужденное решение командира, пытающегося остановить затопление, обернулось для корабля катастрофой.

В шахматах есть такое понятие – цугцванг. Ситуация, когда любой следующий ход приводит к ухудшению позиции. Сейчас произошло именно это. Не сбрасывать ход – и вода, которую впрессовывает в пробоину, грозит затопить корабль. Сбросить ход – позволить себя догнать. Возможно, командиру «Жан Бара» стоило попытаться рискнуть, понадеявшись на прочность переборок. В конце концов, через пару-тройку часов должна была наступить темнота, и даже с учетом британских радаров появлялся шанс оторваться, однако он принял решение снизить ход. К тому времени «Вэлиент» и «Резолюшн» уже серьезно отстали, но «Худ» вполне успевал к месту событий. И вскоре загрохотали пушки…

Вначале казалось, что есть еще шансы отбиться. Хотя французские артиллеристы и не блистали подготовкой, что неудивительно для еще не введенного в строй корабля, но они все-таки старались. На пятнадцатой минуте боя эти старания принесли успех, и им удалось влепить снаряд в надстройку «Худа», превратив в металлолом дальномерный пост. В ответ они получили сразу два снаряда, а перед этим еще четыре. Ну а еще через полчаса британцам удалось вывести из строя единственную орудийную башню «Жан Бара», оставив корабль практически беззащитным. Сразу же после этого французский флаг медленно пополз вниз – на «Жан Баре» служили моряки, а не самоубийцы. И легендарный дюнкеркский корсар, в честь которого был назван линкор, мог сколько угодно ворочаться в гробу – это уже ничего бы не изменило. «Жан Бар» сдался.

Нельзя сказать, что британцам этот бой обошелся совсем уж легко. Помимо попадания в «Худ» французы удачно накрыли один из британских крейсеров. Взрыв пятнадцатидюймового снаряда разом вывел из строя половину его артиллерии, а два шестидюймовых проделали дыры в бортах. Словом, дрался линкор неплохо, но результат вышел не в его пользу. Призовая команда британцев быстро взяла линкор под контроль, после чего он взял курс на Александрию.

Однако, несмотря на победу в этом бою, можно было с уверенностью сказать, что операция «Катапульта» с треском провалилась. Британцам не удалось окончательно уничтожить французский флот, и теперь он, сконцентрировавшись в Тулоне, вновь представлял грозную силу, с которой приходилось считаться.

«Мессершмитт» Колесникова неловко запрыгал по взлетно-посадочной полосе аэродрома. Здесь, под Тулоном, она мало чем напоминала берлинскую. Тем не менее, взлет-посадку она обеспечивала исправно. Несколько «девуатинов», стоящих тут же, подтверждали это.

Не успел адмирал вылезти, как к самолету подкатил запыленный «ситроен», и французский лейтенант, на взгляд Колесникова слишком пожилой для такого незначительного звания, буквально выскочил из машины, вытянувшись в струнку.

– Адмирал Лютьенс?

– Есть такой, – буркнул Колесников, снимая неудобный парашют. В полете, конечно, вещь необходимая, но процесс избавления от него каждый раз вызывал у адмирала острый приступ раздражения. Не меньше портил настроение тот факт, что за время пребывания в Италии он не смог посмотреть Рим. Времени не было от слова вообще. А жаль, пускай Ватикан и является, по слухам, бледной тенью питерских (сейчас ленинградских, но это дела не меняет) соборов, но все же хотелось посмотреть, хотя бы для общего развития.

– Лейтенант Лагранж. У меня приказ немедленно доставить вас к адмиралу Жансулю.

– Ну, так доставляйте, – Колесников избавился наконец от проклятого парашюта и, бросив его пилоту, чтобы прибрал, вновь повернулся к лейтенанту. – Что встали-то? Едем, едем.

Глухо зарычал слабосильный мотор, и детище французского автопрома запрыгало по местным ухабам. Никакого сравнения с машинами, к которым адмирал привык в своем времени, да и со здешними немецкими машинами рядом лучше не ставить. Чтобы, значит, не расстраивать ни водителя, ни пассажиров. Однако сумасшедшая скорость в тридцать километров в час, периодически снижающаяся до совсем уж несерьезных двадцати, надоела Колесникову очень быстро. Буквально через пять минут он попросил остановить машину и, выйдя, приказал водителю пересесть. Француз попытался было возражать, но не в том он был звании, чтобы путаться под ногами у адмирала. Оставалось только освоиться с архаичным управлением – и показать класс!

Когда машина затормозила в порту, лейтенант выглядел бледно. Интересно, от восхищения манерой Лютьенса водить машину или от страха? Подумав и решив считать, что все же от восхищения, адмирал щелкнул пальцами перед его носом, выводя сопровождающего из ступора, и поинтересовался, его доставят к командующему, или как? Француз мелко-мелко закивал, кое-как выбрался из машины и предложил следовать за ним. Ну, хвала богам, последний этап прошел быстро и без сюрпризов, катер, доставивший их к исполняющему роль флагмана линкору «Ришелье» – это вам не автомобиль. Тут техника привычная, экипаж опытный, словом, ездить можно.

Жансуль на этот раз выглядел куда бодрее и увереннее в себе. То ли морские прогулки благотворно сказались на его здоровье, то ли осознание того, что его эскадра стала значительно сильнее, и ее теперь и впрямь без соли не съешь. В общем, это был уже не тот вяло пытающийся изобразить гордость человек с поникшими плечами и затравленным взглядом, а спокойный, уверенный в себе профессионал. Вот с таким Жансулем можно было иметь дело.

После взаимных приветствий и предложения подкрепиться (отказываться Колесников не стал – проголодался во время полета) разговор быстро перешел в деловой формат. Убедившись, что британцы и впрямь готовы устроить его флоту локальный армагеддец, французский адмирал стал намного более склонен к продуктивному диалогу. Особенно когда Колесников сообщил ему о захвате британцами «Жан Бара». Узнав об этом, Жансуль скрипнул зубами, и дальнейший разговор шел, как любили говорить в двадцать первом веке, в конструктивном ключе.

Больше всего француза интересовало, на какие преференции он и его люди могут рассчитывать при различных поворотах событий. Как понял Колесников, вопрос о согласовании действий с командованием на повестке дня у Жансуля уже не стоял. Адмирал слишком хорошо знал его нерешительность, а выходить непосредственно на Петена тем более не собирался. Ибо – не уважал. На взгляд Колесникова такой подход выглядел уже явно перебором. Как-никак, не от хорошей жизни старый маршал взялся за грязную работу. Просто остальные разбежались, бросив страну, и кому-то пришлось заняться грязной работой для того, чтобы не потерять все. Но тут уж пускай сами разбираются, для него сейчас было важно получить в свое распоряжение этот флот.

Перспективы, которые он озвучил, выглядели не то чтобы радужно, но вполне приемлемо. Главное, чтобы французы не разбежались, бросив корабли. Помнится, в той истории они частенько так и поступали, но сейчас это значило лишь, что флот достанется англичанам или будет ими уничтожен. Такого количества обученных моряков, которое требовалось для формирования экипажей всех этих кораблей, у Германии просто не было. А и были бы – как их сюда доставить? Но даже если это каким-то чудом произойдет, быстро освоить чужую технику все равно не получится. Колесников понимал, что на данном этапе без французов не обойтись, и вынужден был с этим смириться. Главное же, что француз тоже понимал расклады и явно был настроен поторговаться.

Рамки данных в Берлине полномочий были широки, но отнюдь не беспредельны. Однако предложенный Колесниковым вариант выглядел достаточно щедро. Французским морякам предлагалось на время войны с Британией поступить на немецкую службу, с сохранением званий и жалованьем, аналогичным тому, которое получали немцы. По окончании войны они могли продолжить службу либо отправиться по своим делам. Корабли при этом возвращались Франции.

Конечно, анекдот «такой большой, а в сказки веришь» вряд ли был здесь в ходу, но Жансуль логично усомнился в словах своего немецкого коллеги. Во всяком случае, касательно возвращения кораблей – так уж точно. Против того, чтобы расквитаться с британцами в очередной раз предавшими их, он ничего не имел, зато полагал, что разбрасываться кораблями глупо. Однако на аргумент, что после окончания войны содержать изношенные корабли, которые будут уже не слишком нужны, для Германии окажется слишком накладно, возразить ничего не сумел. Ну а потом Колесников зашел с козырей.

Маршал Петен стар, ему уже за восемьдесят. Конечно, старик еще крепок, но все равно в таком возрасте сложно всерьез заниматься делами. Несколько лет он еще протянет, но дальше просто не сможет поддерживать необходимую для такой должности планку. И когда настанет время уходить, неизвестно, кто придет ему на смену. Профессиональные политиканы уже ввергли Европу в большую войну, и не хотелось бы, чтоб история повторилась. Поэтому будет лучше, если место маршала займет человек, успевший повоевать и знающий цену собственной крови. Если же это будет герой, сохранивший для страны флот, это и вовсе замечательно. И в этом случае Франция, пускай урезанная, сохранится. Насколько она окажется урезанной – ну, тут уж сами разбирайтесь, но, по мнению Лютьенса, мелочиться никто не будет.