А дочка отвечает:
Нет, моя маменька, нет, моя родная,
Нет, не забуду его. Глазки закрою
Доской гробовою,
Тогда лишь забуду его.
В песнях воспевается преданность любви на всю жизнь, это очень важно. Муж умер, а мать соблазняла…
Голос старца дрогнул.
– Это же жизнь, отец! Стихотворения надо учить… А слышал такое?
Скажи мне, кудесник, любимец богов,
Что сбудется в жизни со мною?
И скоро ль, на радость соседей-врагов,
Могильной засыплюсь землею?
Пророческие слова… И дальше:
Волхвы не боятся могучих владык,
А княжеский дар им не нужен;
Правдив и свободен их вещий язык
И с волей небесною дружен.
– И кто же, скажите, эти волхвы? – полюбопытствовал журналист. – Они ведь не христиане были, и что же, вы говорите, – богоугодны?
– Пророки и раньше жили, – с улыбкой ответил старец.
– А какие еще стихи любите?
– Разные. Одно вот запомнилось.
Погиб Поэт! – невольник чести —
Пал, оклеветанный молвой,
С свинцом в груди и жаждой мести,
Поникнув гордой головой!..
– Это стихотворение трогает ваше сердце?
– Да, отец. Оно же из жизни.
Не вынесла душа Поэта
Позора мелочных обид,
Восстал он против мнений света
Один, как прежде… и убит!
А ты, отец, молись. Молись. Псалмы да песни… «Шумел камыш, деревья гнулись…», «Пой, скрипка моя, пой!..»
Да, Господь не продлил путь поэту. Люди долго не живут. Между прочим, мне всегда, когда сдавал экзамены, попадалось это стихотворение – «Смерть Поэта». Мы в школе учили наизусть почему-то только отрывок. Я потом его выучил все. На всю жизнь.
– Батюшка, ну а то, что Пушкин погиб на дуэли, это Богу ведь неугодно было? Это – гордость?
– Ну, немножко ревность, гордость, да. Немножко не по-христиански. Он перед смертью причастился. Это хорошо. «Россия вспрянет ото сна». Это пророческие слова. Господь открывал суть поэту.
– Батюшка, вы рассказывали, что когда жили на Афоне, то выходили на берег моря и пели песню: «На чужой стороне я как гость нежеланный…» Вы можете ее сейчас спеть?
– Да, я пел эту песню. Сейчас не спою. Она ведь тоже из жизни. Выйдешь, бывало, летом на берег моря, никого нет, волны шумят, и в них купаешься (хотя это не приветствовалось) и все вспоминаешь – о родине…
– Вы тяжело переносили разлуку с родной землей?
– Да, тяжело. Я всегда говорил, что человек узнает о родине только тогда, когда поживет на чужбине. Слову «родина» нет цены.
Он хранил в своем сердце Россию, родное село, близких друзей, любимых отца и мать те долгие, трудные годы, которые жил на Святой Горе. Сотни раз он выходил на берег моря под покровом ночи и вставал на прибрежный камень, лицом на северо-восток, туда, где страдала и веселилась Россия, и пел под южными звездами песни родной стороны, исполненные светлой радости и всемирной печали.
– Ходил я к морю, на камушке сяду, пою, молюся и плачу, – вспоминал он горные тропы, потоки, закаты солнца и славу каждого дня Афона.
«Иппо?литос – ксипо?литос», – добродушно шутили греки, замечая созвучие его монашеского имени с греческим словом «босоногий». Быть может, он напоминал им босоногого монаха из народной сказки?..
Афонский вопрос
Эллада встретила русских монахов из СССР не слишком благосклонно, их много лет преследовало подозрение греческих спецслужб в «экспорте революции». И эти подозрения нередко доходили до абсурда… Но такова уж была особенность геополитического противостояния соцлагеря во главе с Советским Союзом и «мира демократии», к которому принадлежала Греция. «Холодная война» СССР и Запада не прекращалась даже на Афоне.
До революции в России о Свято-Пантелеимоновском монастыре заботился сам русский царь и члены императорской фамилии. Российская империя всячески (порой не только средствами дипломатии) поддерживала славянское присутствие на Афоне и особый духовно-политический статус Святой Горы. В 1913 году, накануне Первой мировой войны, на Святой Горе находилось, по разным оценкам, от 3500 до 4800 человек русских, из них около половины – в Пантелеимоновском монастыре, который процветал не только духовно, но и материально.
Вот что писали вскоре после Октябрьского переворота в своих «агитках» большевики: «Сейчас, когда почти все наши монастыри смыты революционной волной, Афон с его сотнями келий, скитов и монастырей и десятитысячной армией черноризцев заслуживает сугубого внимания и приобретает для нашего православия особое значение. Как единственный неуязвимый уголок этих черных паразитов-пауков, сотни лет высасывавших из кармана нашего крестьянина от трех до семи миллионов рублей ежегодно…» Впечатляющая классовая ненависть…
Между тем, в Греции в 1926 году на высшем государственном уровне было принято и узаконено «Новое положение об Афоне», которое полностью изменило международный статус Святой Горы. «Полуостров Афонский является самоуправляемой частью Греческого государства, – утверждается в «Положении», – под духовным управлением Вселенского Патриарха. Все монашествующие на Афоне являются отныне греческими подданными, а также все вновь поступающие послушники становятся таковыми без дополнительных каких-либо прошений…» В свое время российские дипломаты посмеивались над «амбициями» греков. Как оказалось, напрасно. Наше отношение к единоверным эллинам было далеко не идеальным. Мы их попросту игнорировали.
После падения Российской империи Греция активно устремляется к политическому величию Византии.
Задолго до этого, еще в 1844 году, в парламенте Греции была официально провозглашена «Мегали идеа» – Великая идея. В XXI веке Греции суждено сыграть свою роковую роль и в судьбах России, и в наступлении самых последних времен… Суть этой идеи – возрождение Греческого государства в границах Византийской империи, некогда охватывавшей мир от Италии до Палестины. Или как минимум включение в состав государства всех территорий, населенных греками, в том числе Константинополя и значительной части Малой Азии. Помимо этого, владычество греческих патриархатов простирается до Египта… В общем, планы вполне грандиозные.
Идет ли речь только о политических амбициях или все-таки питаются надежды на возрождение православной Византийской империи, православного царства, более тысячи лет удерживавшего натиск бесчисленных варваров и вообще сил мирового зла на Святую Церковь? Империя погибла около шестисот лет назад на берегах Босфора. Ее великая столица Константинополь – Царьград – давным-давно превращена в многолюдный, но провинциальный турецкий Стамбул, а с некогда главного христианского храма Вселенной, Святой Софии, небесной красотой которого восхищались послы равноапостольного князя Владимира, сняты кресты. Но… Есть много оснований говорить, что судьба Византии еще не решена. Что завещание тех, кто погиб на стенах и улицах Царя Городов в последней битве за него, будет исполнено. Он все еще может стать нашим… Православным, а вовсе не обязательно только русским. И абсолютный храм Святой Софии будет избавлен от поругания.
В результате закрепления политического господства Греции над Афоном и торжества богоборческих революций в славянских странах негреческие монастыри Святой Горы лишаются практически всех средств к существованию. «Отсутствие молодых монахов в Свято-Пантелеимоновском монастыре и Андреевском скиту, – писал профессор Константин Кавардос, – обусловлено тем, что… правительство Греции не допускает на Афон русских монахов из страха перед проникновением коммунистического влияния». Кремль, конечно, имел свои виды на Грецию.
Во время Второй мировой войны войска германского Вермахта блокируют Афон от мира. Это становится причиной голода на Святой Горе. После всех великих потрясений, в 1945 году, несколько десятков оставшихся в живых русских монахов Свято-Пантелеимоновского монастыря обращаются за помощью в Москву.
До победы СССР во Второй мировой, с одной стороны, и до улучшения положения Русской Православной Церкви в Советском Союзе в сороковые годы, с другой, нереально было даже думать о подобном обращении.
«Ваше Высокопреосвященство! Наш монастырь пришел в полный упадок, – констатирует позднее горький факт игумен схиархимандрит Илиан (Сорокин) в официальном письме на имя председателя Отдела внешних церковных сношений Московского Патриархата, в то время еще архиепископа, Никодима (Ротова). – Мы умоляем Вас, Святейшего Патриарха Алексия и всю Русскую Православную Церковь незамедлительно оказать нам помощь. Иначе наш монастырь обречен…»
В исторический день 24 июня 1963 года (по прошествии стольких лет медленной и мучительной гибели русского монастыря!) в Великой Лавре святого Афанасия на Афоне Вселенский Патриарх, Архиепископ Константинополя, Нового Рима, Афинагор в присутствии предстоятелей Поместных Православных Церквей и представителя Патриарха Московского и всея Руси архиепископа Ярославского и Ростовского Никодима сделает заявление, для большинства собравшихся неожиданное и явно противоречащее курсу Греческого государства на эллинизацию Святой Горы.
«Все Православные Церкви, – заявит Святейший Афинагор, – могут посылать на Афон столько монахов, сколько сочтут нужным. Я как духовное лицо сам поручусь за тех, которые будут посланы».
В октябре этого же года Вселенскому Патриарху из Москвы был передан список из 18 лиц, ожидающих разрешения на поселение в Пантелеимоновском монастыре. Их «личные дела» были также представлены в Министерство иностранных дел Греции.
В июле 1964 года из Афин получено разрешение на въезд в обитель только для пятерых монахов, что во многих русских эмигрантских СМИ на Западе было расценено как «великое чудо». И лишь в июле 1966 года четверо из них выехали на Афон. Приезд русских из СССР стал неожиданностью даже для греческого губернатора Афона, этот вопрос решался на высоком политическом уровне.
