Я повернулась к двери. Зашла. Я слышала еще, как Унар долго стоял там, потом все же пошел вниз, я слышала скрип ступенек.
Две мелодии, и он вернулся. А там, внизу, хохот и веселье… А он здесь.
Я отвернулась к стене, замерла, натянув одеяло повыше, закрыла глаза.
– Милорд, вы спите? – тихо позвал Унар, подойдя к моей кровати.
Я зажмурилась, и тут же услышала, как он усмехнулся.
– Притворяетесь, – довольно сказал он.
Потом я слышала, как он разбирает свою постель. У него там большой тюфяк, свернутый днем, чтобы не занимать место, и шерстяное одеяло. Слышала, как он сел, снял сапоги. Потом лег, вытянувшись, и немного вздохнув.
– Доброй ночи, милорд.
Мне было немного стыдно, что из-за меня он остался без развлечений. Но я же не заставляла и даже не просила его.
И еще с ним было спокойнее.
– Доброй ночи, Унар, – шепнула я, тихо-тихо. Надеюсь, он не услышал.
«Эдриан» – сказала себе. Я же еду в Альденбрук, чтобы стать женой Эдриана. Он самый лучший, самый красивый, самый храбрый! Я еду к Эдриану! Почему же вдруг…
Унар лежал на спине, закинув руки за голову, и смотрел в потолок. Я видела, что он не спит. Еще долго…
* * *
В путь мы решили отправиться следующим утром. Дождь закончился, да и мне стало заметно лучше.
Наше окно выходит во двор. Утром, проснувшись рано, я видела, как Унар умывается во дворе. Он стоит там, раздевшись по пояс, и девушка из трактира, поливает ему на руки и на спину… Они смеются. Вода теплая, видно, как поднимается легкий пар, но на улице холодно, даже несмотря на выглянувшее солнце.
Он умывается, а потом они стоят рядом, говорят… стоят совсем близко… и я даже вижу, как девушка протягивает руку, касается его плеча и груди, проводит пальцами в том месте, где я вчера видела шрам. Он что-то говорит ей. Она красивая…
Нехорошо подглядывать. Я пыталась отвернуться, не смотреть. Но больно кольнуло в сердце.
Я даже не понимала толком, что происходило со мной. Но что-то сжималось внутри, ныло… и отчаянно колотилось сердце. Я чувствовала, как щеки начинают краснеть. Такое странное чувство, с которым я поделать ничего не могу.
Ревность?
Но ведь я…
Я еду к Эдриану!
И вообще, ничего такого невозможно.
Там, во дворе… я не удержалась, выглянула снова… Унар стоял один, уже почти одевшись, застегивал куртку.
Один.
Самое сложное было – не краснеть за завтраком. Мы сидели внизу, в общем зале, и я старалась не поднимать от тарелки глаз. Наверно, со стороны это выглядело странно, потому что Унар пару раз спрашивал – все ли хорошо.
Да, хорошо, конечно. Все хорошо. У меня просто слегка болит голова, но это пройдет.
Сейчас мы поедем.
– Милорд, может быть, мы подождем еще день? Когда вы окончательно поправитесь.
– Нет!
Я не могла остаться.
Унар и та девушка… Он ведь с ней танцевал вчера в круге. И если остаться…
Какое право я имею?
Нет. Я тороплюсь. Я хочу увидеть Эдриана поскорее. Ничего страшного, сегодня я уже вполне пришла в себя… пришел – важно не забывать, и погода наладилась. Мы проедем немного и сделаем привал, не будем торопиться. Но сейчас отсюда уйдем.
В конце концов, он может оставаться, а я отправлюсь дальше одна.
Мы долго ехали молча, не разговаривая. Я усиленно смотрела в сторону. Потому, что когда я смотрела не него, я… терялась.
Глупо.
Унар не лез ко мне с расспросами.
И только когда на привале он начал доставать заботливо упакованные лепешки, сыр, яйца, немного холодного мяса, а потом еще небольшой сверток…
– Так, а это? – он честно удивился, развернул. – Пирожки! – и так радостно заулыбался. – Хотите, милорд, пирожки с ягодами? Страшно вкусные!
Меня вдруг что-то задело в этих пирожках. Завернутые и уложенные в сумку так – явно женской рукой.
– А что, пирожки вы не заказывали? Подарок от хозяина?
– Да. Это Хэнни, наверно, положила. Хотите?
Он взял один, протянул мне. Спокойно так.
Хэнни. Это та?
– Вам положили, вы и ешьте, – буркнула я.
Он моргнул, сразу не понял, потом так усмехнулся, а потом… что-то неуловимо изменилось.
Мне показалось, что я сейчас сквозь землю провалюсь. Это невозможно. Какая я дура! Разве можно так!
Нет, он не смеялся. Он просто смотрел на меня, чуть нахмурившись, чуть закусив губу, и конечно, видел меня насквозь. Все-все видел. Всю мою дурь.
– Нэд… – тихо сказал, наконец, и я все никак не могла понять: «Нэд» он сказал, или «Нете», а в его глазах – осеннее небо, низкое, тяжелое и какое-то безнадежное совсем. – Нете, – сказал он, – если бы все было так просто.
