Ему нужно время, чтобы осознать.
– Заходи.
Сердце замирает.
Они заходят в спальню вместе.
Сигваль подходит к столику, наливает себе вина и залпом выпивает целый бокал. Молча стоит, повернувшись к ней спиной.
Потом снова наливает, но на этот раз в оба.
– Хочешь вина, Ингрид?
– Да, – соглашается она.
Он берет, несет ей, отдает в руки.
– За тебя, – говорит он и снова выпивает залпом, не чувствуя вкуса.
Глаза – стеклянные.
И, внезапно, так хочется обнять его. Приласкать даже. Почти – пожалеть.
Только не выйдет. Ей не хватит тепла его согреть. Будет фальшь. А фальшь никому их них двоих не нужна.
Ингрид тоже выпивает вино, ставит на пол бокал.
Сигваль подходит к ней, обходит сзади, принимается расшнуровывать платье. Не пытаясь порвать в этот раз, очень аккуратно и вдумчиво, умело. Кажется, ему просто нужно немного времени, и это отличный повод.
Ингрид чувствует, как колотится ее сердце. Особенно, когда его пальцы касаются кожи. Когда он, чуть просунув ладони, поддевает у плеч и стягивает, заставляя платье падать к ногам. Когда с легким нажимом гладит ее шею… хочется застонать.
Он глубоко и ровно дышит, она слышит у самого уха.
Раздевает ее. Она стоит перед ним голая, как в первый раз.
Слышит, как он скидывает сапоги, стоя, упираясь носком одной ноги в пятку другой.
Потом разворачивает Ингрид к себе.
И Ингрид понимает, что делать. Она так же неторопливо начинает раздевать его. Расстегивает пуговицы камзола, одну за одной. Стаскивает с него рубашку, сама касаясь пальцами его груди…
Снимает с него все.
Нет, обнять все равно не выходит – это слишком личное.
Она даже пытается встать на колени перед ним, но он подхватывает ее подмышки, потом легко поднимает на руки и несет на кровать.
Ставит на четвереньки. Молча. Так, как ему удобно, поближе к краю, раздвигает ее ноги, заставляя прогнуться, выгнуться к себе. И больше никакой нежности, никаких ласк.
И это нравится и пугает одновременно. Добавляет остроты, заводит своим ощущением ее подчинения и его власти. Но что-то важное ускользает…
Потом Сигваль крепко обхватывает за бедра и насаживает на себя. До упора, на всю длину. Так, что Ингрид кусает губы. Он чуть покачивается, словно удобнее устраиваясь в ней. Потом заставляет податься вперед, и снова к себе, направляя. Сначала медленно, потом наращивая темп. С тихим злым рычанием сквозь зубы.
Но Ингрид вдруг кажется – он здесь вообще не с ней. Она кукла… предмет, который дергают вперед-назад для получения удовольствия. От нее ничего не требуется, только стоять, как надо, расслабиться, подчиняясь ритму его рук. Кто бы ни был на ее месте – ему плевать. Он даже спиной к себе ее поставил только для того, чтобы не смотреть в глаза. Не видеть. Он просто использует ее.
И это его право.
Только на лишние мысли нет сил. Дыхание сбивается и кружится голова, и думать некогда, то самое томительное напряжение растет в ней, не давая вздохнуть.
Чуть медленнее, и быстрее снова, следуя каким-то своим ощущениям.
И все же, ее накрывает раньше, чем кончает он сам. Он еще двигается в ней, а она уже не может, до боли и судорог, до огненного взрыва внутри себя, до прокушенных губ.
Она еще чувствует его последний толчок… и тепло… а потом… он так и не позволяет ей упасть на кровать без сил. Он подхватывает, переворачивает ее на спину, сдвигая вглубь кровати. Раздвигает ее ноги, заводя себе за спину. И обнимает, наконец. Она прижимается к нему всем телом, и носом в плечо, и все начинается снова. Только сейчас он с ней. Это так пронзительно хорошо… до одури.
Когда Ингрид, наконец, приходит в себя, понимает, что его нет… он ушел.
Она еще плохо осознает куда… его просто нет рядом.
Но он где-то здесь.
Надо чуть-чуть отдохнуть… думать все еще не выходит…
И только потом…
Он рядом, на кровати, только у изголовья. Сидит, опираясь о колени локтями, немного сгорбившись…
Опустошенность…
Ингрид подползает к нему, дотрагивается ладонью до его спины, у поясницы.
Он вздрагивает.
Хочется спросить: «тяжелый был день»? Но она не спрашивает, просто медленно гладит его кончиками пальцев, между вчерашних шрамов. У него горячая спина, немного мокрая… еще бы, после такого!
Он чуть поворачивается к ней, вполоборота. И в его глазах, отражаясь, танцует пламя свечи, и от этого кажется, что взгляд теплеет… но только кажется. Это свечи на столике рядом…
– Не помогло? – спрашивает она.
Он качает головой.
И все же…
– Тяжелый день, да?
– Очень… – соглашается, и, наконец, ухмыляется, немного криво и очень устало, трет ладонью лицо. – Да пиздец просто.
– Ты улыбаешься, – тихо говорит Ингрид. – Страшновато, правда, улыбаешься, но все же. Значит, еще ничего. Когда ты пришел, то был похож поднятого покойника. Совершенно пустые глаза.
