Аня гордо вскинула голову и решительно затопала вниз, по дороге предполагая, что сейчас зайдёт в подвал, продвинется на пару метров, скажет несколько слов типа: «Ну и что тут страшного!» – с чувством превосходства и осознанием собственного величия и скорее ломанётся назад, на свет и простор школьных коридоров. Но успела сделать лишь один шаг, как дверь предательски хлопнула, и, рождённая движением воздуха, волна беспросветного мрака накрыла девочку с головой.
Затем последовала вторая волна. Понимания, какой же она оказалась наивной, легковерной дурочкой. И даже обижаться было бесполезно. Сама виновата.
Неизвестно, как в других школах, а у них тупо разыграть товарища – святое дело. Жертве никто не будет сочувствовать. Ну не со зла ведь, а чтобы стало смешно. Всем. Почти что.
Неужели так трудно чуть-чуть пострадать ради общей радости?
Ещё проще задавать подобные вопросы, а не отвечать на них, стоя в полной темноте в холодном школьном подвале.
Нет! Усаживаться на пол Аня всё-таки не станет. Грязный, пыльный зад тоже может оказаться неплохим поводом для всеобщего веселья. Но ещё посмотрим, кто будет смеяться последним!
Посмотрим? На что?
Куда ни повернёшь голову, везде непроницаемая чернота. «И даже лапы не видно», – сказал бы ёжик в тумане.
Собственно, не такая большая разница – густой туман и непроглядный мрак. Одинаковая жуть, одинаковая неизвестность впереди. Время идёт, а глаза не привыкают, не выступают из темноты слабо очерченные силуэты. В смысле – углы, проходы, трубы. А ничего другого не надо.
Аня поёжилась и, хотя в беспросветной темноте подвала это выглядело глупо, зажмурилась, стараясь представить что-нибудь милое и приятное. В конце концов, пейзажик, незатейливый, но безопасный. Солнечную полянку, шумную, заполненную народом улицу. Или собственную комнату. Но перед мысленным взором нарисовалась неожиданная картина. Не пейзаж, а портрет.
Аня увидела незнакомого старика, совсем седого, с густой бородой, с сетью лучистых морщинок на лице. Глаза, тёмные, почти чёрные, совсем не выцветшие с годами, смотрели внимательно, спокойно и мудро, и взгляд был почти осязаем, словно и не видение, а живой человек стоял перед девочкой.
Старик протянул к Ане руку, и словно лёгкий тёплый ветерок ласково дунул в лицо. И глаза сами распахнулись, и опять кругом царил только мрак.
Кажется, у Ани от страха уже крыша едет и коленки слегка дрожат.
Придётся все-таки сесть.
Нет! Лучше прислониться к стене. Надёжней. А совсем хорошо было бы спрятаться за ближайшим углом. Тогда эти шутницы, Плаксина с Куликовой, сами испугаются, открыв дверь и нигде не найдя одноклассницы.
Аня вытянула вперёд руки, неуверенно шагнула, надеясь сразу же нащупать кирпичную кладку стены. Она не обнаружила ничего, зато поняла – любое касание здесь окажется неожиданным и пугающим. Потому как неизвестно, на что наткнёшься.
Вот если бы темноту можно было раздвинуть. Как занавески поутру, впуская в комнату добрый солнечный свет. Или как воду, плывя брассом.
И Аня почти неосознанно развела руки, будто толкнула створки ворот.
Неожиданно в лицо ударил свет, накатил на мрак встречной волной. Не слишком яркий, сдержанный, но всё равно немного ослепивший. Что-то непонятное, призрачное заколыхалось перед глазами.
– Ворожцова! – громко раздалось за спиной, покатилось по подвалу, сотрясая воздух, отскакивая от стен.
Аня вздрогнула, подалась назад.
Свет больше не бил в глаза, наползал на мрак через распахнутую настежь дверь.
– Ворожцова! Ты где? – взрослый голос, сердитый, недовольный, но и встревоженный. А следом девчачий, звенящий, испуганный: – Анька! Выходи! Ты чего? Анька!
Три тёмных контура на фоне светлого прямоугольника.
Плаксина, Куликова и… завхоз Лариса Евгеньевна
Аня на автопилоте направилась к выходу..
– Ворожцова, вот скажи! Чего ты в подвале забыла? Ну что за дети? На секунду дверь открытой не оставишь. И ладно бы малышня, мальчишки. Их вечно тянет куда не следует. Но ты ведь взрослая девочка, Ворожцова! Какого лешего тебя туда понесло?
***
Нет! Больше Лариса Евгеньевна подвал открытым не оставит. Даже если понадобится отойти всего на миг, на сотую долю секунды. Любой незапертый проход притягивает детей как магнит.
Завхоза и не было-то всего пять минут, а тут уже сюрпризы.
Ещё спускаясь по лестнице, Лариса Евгеньевна заметила возле подвальной двери двух этих девиц из восьмого и сразу заподозрила неладное.
– Ну и что мы тут делаем? – поинтересовалась она, сурово взглянув на девчонок с высоты лестничного пролёта. – Кого вы там заперли?
Куликова и Плаксина умело включили чистоту и невинность во взгляде, и напрасно. Именно таким глазам Лариса Евгеньевна ни за что не поверила бы.
– А мы-то при чём? – вкрадчиво залепетала Куликова. – Ворожцова сама полезла. Мы ее отговаривали, а она упёрлась. И сама дверь захлопнула.
– Ага! – кивнула завхоз. – А потом ещё силой воли и закрылась снаружи. Или как?
– А она сильно дверью хлопнула, – поддержала подругу Плаксина. – Вот, наверное, ключ и повернулся.
– Не сомневаюсь, Сонечка, – ласково проворковала Лариса Евгеньевна, сохраняя каменное выражение на лице, – что так оно и было.
Подошла, отперла замок, ну и конечно, крикнула, распахнув пошире дверь: – Ворожцова!
Какой-то блик света метнулся в темноте.
Неужели даже фонарик прихватили? Словно знали, что именно сегодня Лариса Евгеньевна на несколько минут оставит открытый подвал без присмотра. Ну и детки!
А почему в ответ ни звука? Что за шуточки?
– Ворожцова! Ты где? – голос завхоза дрогнул, а тут и эти две пигалицы из восьмого испуганно заголосили: – Анька! Выходи! Ты чего? Анька!
Ворожцова неторопливо выплыла из мрака. Невозмутимая, даже слегка отрешённая. Тут Лариса Евгеньевна всё и высказала непутёвым ученицам.
Куликова и Плаксина осуждающе посмотрели на Аню, как бы говоря: «Мы не виноваты. Это все она». А та только плечами пожала:
– Я не знаю. Так уж получилось.
Ну что с ними делать?
– Чтобы возле подвала я вас больше не видела, – строго сдвинув брови, приказала завхоз. Но ни одна из девчонок даже не кивнула, а Плаксина, так та вообще, нахально ухмыльнулась и спросила:
– А почему, Лариса Евгеньевна? Вы что, там клад прячете?
– Нет! – завхоз многозначительно глянула на Соню. – Я там держу надоевших мне наглых девиц. Без еды и света. Пока они не сделаются вежливыми и послушными.
Глава вторая. Куча странных происшествий
