Но четыре года назад все изменилось.
Грифф, чувствуя себя неловко из-за тишины спросил у Крера:
– Вы много воевали на Юге?
Старый солдат крякнул, почесал бороду и ответил:
– Порядком.
–А вы знали Лотайра Марека?
Крер грустно вздохнул.
–А кто его не знал. Владыка границы, истинный патриот, как нам казалось. Многие сравнивали Марека с нашим другом Гирионом. Что неверно. Они очень разные. Гирион полководец, поставивший все на авантюру, Лотайр же тяжелый стратег, планирующий каждый шаг.
– Почему он отсоединился от Алуи и объявил себя регентом Черногравии?
Крер смущенно улыбнулся:
– Грифф, я наивный старик, в подковерных играх не силен, и моё объяснения, наверное, не самое верное. Но… Он чересчур честен. Вероятно, он увидел в Черногравии что-то, заставившее его, истинного Алуйца, предать свою родину. И он воюет с ней до сих пор, уже четыре года. И цепной пес Френсис не может победить Лотайра.
–Я так и не понял.
–Грифф, в нашем мире много призваний. К примеру, существуют политики. Политики, увидев правду подумают о выгоде и пользе, и долго будут решать, что с ней делать. Если они пойдут по неверному пути, то могут свернуть, они верткие. И есть солдаты. Или рыцари, что тоже подходит Лотайру. Увидев правду, он пойдет по ее пути до самого конца не сворачивая
– Мне кажется, что ты сейчас подразумевал, что Черногравия действительно имеет право отсоединиться? – в разговор неожиданно присоединился Коннор Алидо. История и политика Алуи интересовали юношу с детства, обязывал титул.
– Да. Я повторю это прямо. Имеет право отсоединиться от государства, при котором обеднела в несколько раз за один век. Черногравийцы, или же просто Черные не похожи на Алуйцев. Но они также не похожи и на Рацинийцев, или жителей княжеств. Черные совсем другие. И они достойны лучшего. Я знал многих славных войнов из Черногравии, павших в войнах на юге. Они были сильны, храбры, и не любили Алую, как не любят всякого захватчика.
– Твои слова нетипичны, Крер, – заметил Гирион
– С годами я охладел к браваде и биению себя в грудь. Я считаю, что никакая в мире территория не стоит хоть одной жизни.
Марн словно бы очнувшись от транса кивнул. Клаур и Гирион, переглянувшись, ухмыльнулись.
– Но я лишь старик, которому осталось не так много. Наверное, из-за этого я так люблю жизнь. В том числе, чужую. Оливия, пожалуйста, спой нам. Что-нибудь такое, не кровавое и доброе.
И Оливия запела. Грифф не знал языка, но он состоял из красивых звуков. У Оливии сильный голос, хоть и не такой громкий, которым она красиво выводила слова прямо в уши слышащих. Звучала странная песня, скорее грустная, чем веселая. Гирион, слушал ее, посмеиваясь, но в его глазах читалась еще и растерянность.
Грифф смотрел на Оливию. Скорее хрупкая, чем красивая, в момент песни она словно бы становилась чем-то большим, чем обычыный человек. Она стала голосом забытых поколений, произнося слова давно погибших бардов, ее глаза словно бы сияли далеким морем, и слышать ее было не только приятно, но и почему-то отдавалось тягучей болью в области сердца.
Когда она закончила, отвернувшийся от всех Амит насмешливо воскликнул:
– Ну хоть кто-то из нас талантливый!
Оливия зарделась, но ответила:
– Благодарю. Услышав песни Гириона про бордель, мне захотелось показать что-то более… Высокое.
Гирион засмеялся и ответил:
–Я долго находился в темнице, девочка. Ты пела на орианском про сэра Корнеля, драконоубийцу, но после тьмы и гнилого хлеба больше хочется женского тепла чем убийства драконов. Бордель – великая вещь. Грифф!
Грифф вздрогнул:
– да?
– Я вижу, ты специалист по сердечным делам. Согласен со мной?
Грифф тоже зарделся и с легкой боязливостью уставился на Оливию. Он не мог смотреть в ее голубые глаза, поэтому рассматривал касающиеся плеч волосы.
– Я верю в любовь. – боязливо ответил Грифф.
Гирион рассмеялся так сильно что упал с коня.
+++
Снова костер. Снова Клаур пытается разжечь огонь, снова Марн готовит похлебку при слабой помощи Оливии, пока Крер и Амит строгают из деревянных палок что-то похожее на мечи. Амит, с ножом в руке, выразительно поглядывал на Гриффа, словно бы показывая, кому именно предназначается сие средство тренировки. Грифф с легким испугом смотрел на Клаура. Не покидало ощущение, что великан недолюбливал Гриффа, поэтому, то что именно он будет учить его фехтованию, пугало юношу. Куда более разумным кандидатом казался Крер, но попросить Грифф пока не решался.
–И так, продолжим.
Сегодня Гирион казался веселым. Очевидно, что с каждым днем к нему возвращается былая удаль. Сейчас он выглядел куда моложе, чем при первой встрече с Гриффом.
– Амит спросил про Нерциса. Так вот. У старого короля Алуи Нуриана было два сына. Старший – Коннас, не так давно убит магами, и Нерцис, младший. Особого права на наследование Нерцис не имел, но вырос очень любопытным малым. Таким… странным малым. Из тех, которые заикаются и дрожат в детстве, но затем становятся сильными не за счет данного от природы, а из-за характера. В итоге стал жутко невеселым человеком. Вечно нудел, ныл, да и в целом слишком серьезный тип. Как и всякий серьезный человек, он посмотрел на своего брата и убрался подальше – аж на другой континент. Там он встретил Бриаранцев. А что мы знаем о бриаранцах? Сто лет назад эти беловолосые и красноглазые негодяи разграбили всю Орию и разбили лицо о кулак Ледяного короля, но после, особых контактов с ними у Алуи не осталось. Изредка, к нам приплывают купцы с их континента, нас, алуйцев Бриаранцские порты не впускают. И мы плохо понимаем кто они такие. Если кратко, то что мы называем бриаранцы – две сотни народов, которые враждают друг с другом с тех самых пор, как проиграли битву при Кроре стол лет назад. Но сейчас… Все стало куда более непонятно. Нерцис Айнос вернулся спустя пять лет, после своего отбытия из столицы, как раз в тот момент, когда мои войска пировали под стенами Кальруды, а сам я пил сидр и играл в кости со своим ближайшим другом Эроном. И за всего пять лет Нерцис изменился. Он словно бы узрел истину. То, что он рассказал нам с Эроном казалось… Невероятным. Бриаранцы построили максимально упорядоченное общество, в котором почти нет насилия, воровства, а каждый пост отдается по способностям человека. Их государство огромно, а силы неисчислимы, как и порядок, движущий эти силы. Оказывается, что эпоха отдельных государств прошла и сейчас континент един. Глаза Нерциса горели, но не от какого-либо восторга. Они горели от страха. Он сказал мне «Бриаран придет". далее он произнес следующие слова – "кровью омоются континенты, погибнут дети Последователя, падет город пророка и Ориа с Алуей будут под пятой общего порядка. И падут все зрелые мужи Алуи и Ории, потому что жили в неправде. И их дети искупят вину отцов, родившись в новом мире Бога". – Грифф невесело улыбнулся, – как вы понимаете, на бриаранском звучит совсем ужасно. ХУРУРУ и прочее. Жутко. К тому же это мой пересказ, Нерцис прекрасно рифмовал, да и вообще, в нем пропадал бард… Но Нерцису я не поверил, если честно. Сказки, пророчества, басни лишь бред для меня.
Клаур у костра недовольно заворчал:
– Ты действительно решил придумал сказку, чтобы оправдать свое предательство?
Гирион искренне рассмеялся:
– Я не верил Нерцису. Но… Разве мог я верить в Коннаса, который потребовал моего возвращения без армии для суда? Я якобы нарушил субординацию, и вместо победного чествования я получил трех надменных эмиссаров, которые пытались меня арестовать. Я их повесил – в глазах бывшего полководца мелькнула сталь, – не верил я Нерцису. И сейчас не верю. Хорошая сказка. Пророки, идеальные государства, все это меркнет, когда вместо золотого триумфа, ожидаемого тобой приходится довольствоваться милостью наглеца, которому повезло родиться Королем. Я не оправдываюсь, Клаур. Я предатель. Нерцис был хорошим парнем, и, по-своему, я любил его. Он действительно верил, что Алуе нужно готовиться к вторжению с Запада, и не хотел зла. Но он служил лишь моим инструментом. Я не хотел потерять все, в том числе славу, из-за зависти Морроу, Литаненов и прочих семей, по крови выше меня, но по таланту ниже. Нерцис… Мне жаль Нерциса Айноса. Очень жаль.
– Так вы спали или нет? – неожиданно спросил Клаур.
Гирион безразлично ответил:
–А подобное действительно важно для тебя? Я что, разбил твоё сердце?
И негромко продолжил:
–А дальше вы знаете. Я объявляю Нерциса законным королем прямо в Кальруде, но мой друг, Георг Эрон, лучший тактик, которого я видел, резко критикует меня, и отказывается покидать Кальруду. С ним остается где-то треть армии. Но две трети согласны идти на столицу, так как любят меня, и мы, с Нерцисом, двинули войска на юг. Первый из генералов Алуи, после Ледяного короля Айноса, кто двинул войска против своей столицы. И, – тут ненависть заполнила глаза Гириона. – это лучшее, что я делал на посту командующего. Как я их громил! Одного, второго, и Морроу и Алидо разбиты, как потом и Рошер и их ручные псы Байдеры. Великие лорды после конца похода на Кальруду уже распускали свои войска, и не готовились к новой войне. Король Коннас наделал в штаны, и начал поносить меня. Кем только он меня не называл – и Предателем, и мужеложцем, и богохулителем. Но прицепилось именно предатель, потому что основание под ним гораздо правдоподобнее, чем под остальными. Но, на севере, всего в двадцати милях от столицы, по Имперскому тракту есть небольшая роща. Роща Радости – там, растут прекрасные яблони одного из монастырей церкви Последователя. И там я встретил человека, который меня остановил. Это и был Френсис Каннский. Уже тогда он разменял пятый десяток, и абсолютно никто из двора короля его не любил. Но любимчики короля погубили войска, и пришел миг Френсиса. Френсис, имея в два раза меньше людей, дал мне бой. Задачей Каннского не являлась победа – он тянул время, пока с Востока не придет войско старого Литанена. Переход занимал два-три дня.. Мне и всем вокруг казалось, что столица падет, но… Френсис отстоял другое мнение. Канский не талантливый полководец. Он скорее… Упорный. В своем качестве он невероятен. Ему нужно было простоять два дня – он и его войско из десяти тысяч человек держались неделю, перегородив нам путь к столице. Мы решетили их стрелами, а они стояли, с молчаливым презрением не нарушая строй. Позднее, я узнал, что со второго дня битвы в рядах пехоты стоял и сам Френсис. Он не оратор, он пример того, что отвага и упорство свойственны каждому. Глядя на мрачную решимость полководца, войска стояли на смерть. И все сложилось в мою пользу – дожди на востоке, из-за которых Литанен опоздал на четыре дня, и численное превосходство, и тактический примат. Меня уничтожило упорство. Мы добивали остатки десяти тысяч, когда пришли конные лучники Литанена, уничтожив мою измученную битвой армию всего за пару часов. Нужно признать, что Литанена Коннас всегда не любил еще больше чем Френсиса, поэтому Каннский получил полнейший триумф. Нерцис же пал на поле боя. Он не отступал и брата короля истыкали стрелами как ежа. Так погиб мой друг, и так пало моё воинство. Я пытался умереть в бою, но, удар клевцом по голове смягчил шлем и я лишь потерял сознание. Френсис, несмотря на свое прозвище «кровавый» не жесток, хоть и устроил кровавую баню в той битве. Он безразличен. Он не глумился надо мной, и даже, когда передал меня и отрубленную голову Нерциса королю, его глаза словно бы говорили «это не моё дело». Он бы не мучал меня в тюрьме. Будь воля Френсиса, он бы быстро отсек головы всем бунтовщикам. И затем, когда я, еще не оправившись от удара по голове, блюя каждые полчаса, попал в руки короля, началось шутовство. Кем меня только не объявила церковь создателя с подачи Коннаса! Суд проходил в церкви, которая находится напротив Ледяного дворца, и когда меня рвало , во время подобных церемоний, которые длились долгие часы, церковники кричали что из меня выходит скверна. В общем, титулов у меня от церкви пара томов, и среди них Предатель – самый приятный и самый правдивый, а Проклятый – лучшее обобщение их всех в одном слове. Вообще… Вайс, конечно, обладает извращенным чувством юмора и справедливости. Послать меня за помощью к Френсису – решение поистине неординарное. Но, как мне кажется, ошибочное.
–Почему, – заворожено спросил Грифф.
Гирион сухо ответил:
– Френсис не пойдет на север. Морроу имеет не меньше прав на престол, чем Айносы. Вайс ошибся, когда послал нас на юг. И ошибся вдвойне, когда послал именно меня. Но главное, что он, конечно уже опоздал.
