4. Великое Московское княжество.
Слухи о том, что могучее Испанское королевство побеждено в Новом Свете какими-то новыми пришельцами, имевшими русские корни, до московских пределов уже были донесены ганзейскими купцами. Однако, эти слухи были настолько невероятными, что расценивались ответственными льдьми как баснословные. Ну, никак невозможно было поверить в существование пушек, абсолютно точно стреляющих на 10 верст, да еще несколько раз в минуту. Как и в существование кораблей, могущих ходить без весел против ветра. С другой стороны, о том, что приток в Испанию золота и серебра из ее заокеанских владений два года назад резко сократился, чужеземные купцы утверждали со знанием дела.
Потому, когда в покои наместника Великого Московского князя в Старой Ладоге окольничего Тимофея Белосельского с круглыми глазами, задыхаясь от быстрого поъема в гору, вбежал его хороший знакомый купец Иван Микулин, что было совершенно не свойственно уважаемому купчине гостиной сотни, и сообщил, что у пристани стоят большие корабли с посольством заокеанской страны Камчатки, причем сами послы говорят на ломаном, но вполне понятном русском языке, окольничий был поражен до глубины души.
Наместник как раз трапезничал. Первый раз на его памяти в город прибыли иноземные послы. Пришлось прервать трапезу. Государственные послы должны иметь ранг никак не ниже боярского, поэтому у Белосельского не возникло даже мысли требовать их к себе. Велев подать парадные одеяния, вызвал к себе начальника таможни и воеводу. Пока облачался, причесывался, одевал кафтан, соболью шапку, перевязь с парадной саблей и нагрудный знак наместника, подошли вызванные подчиненные. Благо жительствовали они в соседних дворах. Оба уже знали о чрезвычайном событии и тоже были при полном параде. Им о прибытии необычных иноземцев уже доложили подчиненные.
Ожидавшему в горнице Микулину велел присоединиться. Вчетвером, в сопровождении десятка вызванных воеводой боевых холопов, они двинулись вниз по улице к пристани.
Погрузились на одну из микулинских ладей. Гребцы рванули весла и ладья одним махом подлетела к высокому борту стоящего на якоре корабля. Корабль был трехмачтовым, длинным и узким, намного длиннее и уже привычных европейских галеонов. На корме ветерок развевал белый флаг с иней каймой по нижнему краю. С корабля сбросили веревочную лесницу.
Наместник со свитой поднялись на борт корабля и огляделся. Их встретил человек в совершенно непривычных одеждах. Узкий короткий кафтан, такие же узкие штаны черного цвета с медными блестящими пуговицами и картуз черного цвета с блестящим козырьком над глазами и серебряной эмблемой спереди. Они совершенно не походили ни на привычную русскую, ни на европейскую. Вдоль борта был выстроен караул из десятка воев в такой же одежде с фузеями необычного вида на плечах.
Встретивший их иностранец расшаркался по европейскому обычаю и представился капитаном корабля. Наместник представился в ответ и представил спутников. Капитан предложил пройти в кают-компанию для встречи с послом. Пока шли по палубе, Белосельский успел оглядеться. Корабль впечатлил. Он был весь сделан не из сосны, не из дуба, а из самого настоящего красного дерева. Причем из разных сортов красного дерева. Борта из одного, палуба из другого, надстройка из третьего. В Новгороде в покоях наместника боярина Верховского Белосельскому приходилось видеть комод и кровать из красного дерева. Привозили такую мебель из самой Испании и стоила она безумно дорого. Конвой оставили на палубе.
В кают-компании, изукрашенной затейливой резьбой по всем стенам, за исключением шести окон с большими стеклами и двух огромных, никогда ранее не виденного размера зеркал, их встретили четыре человека в тех же одеждах. Наблюдательный Белосельский заметил, однако, что одежды отличались количеством звездочек на плечах и на груди.
Посол имел на левой стороне груди пять золотых звезд. Заместитель посла имел на груди четыре золотые звезды. У капитана корабля было три серебряных звезды на груди и по четыре звезды на каждом плече. Главный бомбардир и главный механикус корабля имели по три серебряные звезды на груди и на каждом плече.
Гостей пригласили за стол. И стол, и стулья, тоже были из красного дерева. На столе стояли стеклянные бутыли с напитками, булки и пироги на серебряных тарелках, серебряные же кубки.
– Я рад приветствовать уважаемых гостей на борту военного корабля Коммунистической Республики Камчатка. Мы прибыли из-за океана, из земель, называемых в Европе Новым Светом с посольством к Великому Московскому князю. Верховный Совет республики желает заключить в Великим князем договор о дружбе и начать взаимовыгодные торговые отношения, – приступил к дипломатии Дружков.
Наместник в ответ выразил огромную радость приветствовать на русской земле посла со спутниками и обещал оказать любое возможное содействие посольству.
Посол предъявил наместнику верительную грамоту, подписанную Председателем Верховного Совета Республики и запечатанное послание Председателя Совета народных комиссаров Республики Великому Московскому князю Ивану.
Наместнику поднесли в дар комплект зеркал: одно большое, два средних и четыре малых. Прикинув в уме возможную стоимость даров, Белосельский пришел в самое благодушное настроение.
Переговоры прошли в теплой дружественной обстановке, и завершились дегустацией произведенных в Республике напитков. Наместник пообещал выправить все необходимые для проезда документы, и оказать содействие в аренде ладей. Микулин выразил готовность предоставить посольству свои ладьи. Привыкшие к слабым медовухам гости не рассчитали свои силы. Да и пились предложенные гостям тридцатиградусные ликеры легко.
В итоге Микулину пришлось вызвать с берега еще одну ладью. Ее пришвартовали к первой и опустили на нее трап, а уже по трапу матросы спустили местную администрацию, плотно придерживая ее с двух сторон под локти. На прощанье окольничему подарили кожаный кошель, плотно набитый серебряными эскудо. Хотели засунуть в карман, но карманов у него на кафтане не оказалось, пришлось подвесить кошель на пояс, чтобы не потерял.
На следующий день с утра порешали все вопросы. Арендовали шесть ладей, загрузили в них посольство, гвардейцев, подарки, припасы и после обеда двинулись в путь. Вести караван взялся сам Микулин. Он предоставил ладьи вместе с кормщиками, по двое на ладью. Своим помощникам, оставшимся в городе, купец поручил доставить на корветы продовольствие, необходимое эскадре. Ушлый купец почуял возможность хорошо заработать на обслуживании посольства. Узнав, что камчатцы погребли под себя все новосветские владения Испании, а также, вспомнив услышанные от иноземных купцов слухи о прекращении потока золота и серебра из Нового света в Испанию, он сделал совершенно логичный вывод, что теперь все это золото и серебро оседает у камчатцев.
После обеда двинулись в путь. Шли на веслах против течения. Гребли гвардейцы. За время морского путешествия они совсем заскучали без дела, теперь им пришлось поработать. Проплыли, впрочем, не далеко. Только до порогов. Там встали к причалу и перегрузили все имущество на телеги местных жителей. У них обслуживание порогов было основным заработком. Порожние ладьи местные бурлаки и гвардейцы повели через пороги бечевой. Прохождение порогов заняло целый день.
Потом три дня шли вверх по Волхову на веслах до следующего порога. Там опять все повторилось. На пятый день флотилия подошла к Новгороду Великому. За очередным поворотом русла показались купола многочисленных церквей.
На правом берегу над могучими краснокирпичными стенами детинца возвышался золотыми куполами собор святой Софии. На левом за стенами торгового Ярославова городища блестели на солнце главы многочисленных церквей: Успения Богородицы, Иона Предтечи, Никольского собора и многих других. От множества золотых куполов рябило в глазах.
Из всех кто был на борту, только Дружкову приходилось бывать в Новгороде их старого мира. Сейчас он узнавал центр города, в котором очень многое сохранилось в неизменном виде за четыре сотни лет. Единственный из русских городов, Новгород Великий ни разу не разорялся иноземными захватчиками. Только москвичами. Но, они город не жгли.
Все остальные члены посольства прочитали материалы по Московскому княжеству, Новгороду и Москве, подготовленные наркоматами индел и внешторга для экспедиции. В основном это были материалы из Брокгауза.
Наместник Новгородской земли боярин Никита Верховский уже два дня как получил депешу от наместника Старой Ладоги, доставленную специальным гонцом. Боярин сразу оценил значение прибывающего посольства. От ганзейских купцов, имевших контакты с немецким банкирским домом Везлеров, он уже не раз слышал о появлении в Новом свете выходцев из русской земли, которые разгромили войска и флот могущественного Испанского королевства. Дошли до него и сведения о предпринятом Императором Священной Римской империи при полной поддержке Папы Римского крестовом походе, закончившимся полным разгромом мощного имперского флота.
Поражению католиков он был весьма рад. Еще жива была память о крестовых походах тевтонского ордена на Русь. Да и с католическими Польшей и Литвой Русь постоянно воевала. Поэтому, послов он решил встретить по высшему разряду.
Как только ладьи посольства показались из-за поворота реки, на стенах детинца трижды громыхнули пушки, выбросив густые клубы дыма. На пристани послов встретили сам наместник со свитой, новгородские бояре и купецкие старосты.
В Новгороде пробыли только один день. Но, очень насыщенный: прием у наместника, обмен подарками, пир. Наместнику преподнесли удвоенный комплект зеркал, настенные часы, два пуда сахара. Снова изложили ему историю похода русских на Камчатку и поделились последними новостями из Нового Света. С купцами договорились о выкупе оставшихся на транспортах товаров, поставке парусины и канатов, воска и хвойной живицы.
Наместник выписал подорожную грамоту, навязывал свою охрану. Дружков от охраны отказался, согласившись взять двоих боярских детей в сопровождение посольства.
Утром выступили в поход. Прошли оставшиеся две версты по Волхову, пересекли озеро Ильмень и пошли вверх по Мсте.
Маршрут был долгим и трудным. Флотилия поднялась до самых верховьев Мсты. Там пришлось идти на шестах и местами бечевой. Малая ширина русла не позволяла пользоваться веслами. Места были дикие. За день встречали одно – два селения, а то и не одного. В каждой ладье четверо стрелков постоянно были в боевой готовности. Из близких кустов могли вылететь стрелы. По словам с выделенных наместником сопровождающих разбойного люда в этих местах хватало. Ночевали на берегу, выставляя сильные сторожевые караулы. Однако, до Верхнего Волока дошли без стычек. Видимо, сотня хорошо вооруженных воинов на шести ладьях внушала уважение желающим разжиться чужим добром.
Дружков и Подригин постоянно общались с Микулиным и боярскими детьми Олегом и Кузьмой. Выясняли, кто есть кто при дворе Московского князя, попутно совершенствуясь в языке. Все же местный язык отличался от русского языка 20-го века довольно сильно, приходилось уточнять значения многих слов, да и речевые обороты тоже отличались сильно. Имевший большие способности к языкам Подригин к концу похода шпарил на местном русском свободно. Дружков уже все понимал, но с речью у него было похуже. Попутно обкатывали на местных свою камчатскую легенду, особенно стараясь выяснить объем их знаний о временах Дмитрия Донского. Объем оказался небольшим. На уровне легенд и сказаний.
В Волоке разгрузили ладьи, наняли местный гужевой транспорт, и с его помощью потащили ладьи по суше. Местные использовали бревенчатые катки, катившиеся под ладьями по бревенчатым же направляющим. Волоком дотащили ладьи до Тверцы и спустили их на воду. Там стало легче, довольно быстрая река легко понесла ладьи к Волге. В Твери остановились на ночевку. От застолья с наместником отказываться было бы не дипломатично.
По Волге спустились до устья Шоши. По ней снова пошли против течения. Из Шоши повернули в ее приток речку Ламу и дошли по ней до Волока Ламского. Снова с помощью местных волоком перетащили ладьи в речку Волошня. По ней спустились до ее впадения в Рузу, по Рузе – до Москвы реки.
Наконец, на 38-й день путешествия флотилия дошла до Москвы. На высоком левом берегу показались краснокирпичные стены Кремля, из-за которых выглядывали купола многочисленных храмов и крыши великокняжеских теремов. Мощные крепостные башни еще не имели остроконечных наверший, построенных значительно позже.
Весь город в этом времени примерно вписывался в пределы Бульварного кольца 20-го века. Застройка была по преимуществу деревянной и одноэтажной. Так что, одноэтажные избушки западных предместий города открылись виду одновременно с Кремлем.
Прибывающую флотилию встретили холостыми залпами крепостные пушки. Опекун малолетнего Великого князя боярин Андрей Шуйский, предупрежденный гонцами из Твери, направил встречать посольство начальника посольского приказа думного дворянина Андрея Вельяминова. На спешно освобожденной для важных гостей пристани, прямо у Водовзводной башни Кремля выстроился, блестя на солнце кольчугами и латами, почетный караул из сотни княжеских дружинников.
Впрочем, гости выглядели не хуже. Выскочивший из ладей на пристань конвой посольства по команде построился в две шеренги. Два взвода стрелков тоже были в длинных, до колен, кольчугах и шлемах, а два взвода пехотинцев сверкали еще и латами, одетыми поверх кольчуг. Начальник посольского приказа и посол Республики встретились между двух отрядов и обменялись церемонными приветствиями на европейский лад. Думный дворянин европейский церемониал знал, и ответил на приветствие посла в соответствии с ним.
После обмена приветствиями Вельяминов предложил Дружкову проследовать в отведенную для посольства усадьбу в стенах Китай-города. Для транспортировки грузов пообещал вскоре прислать грузчиков и подводы. Дружков оставил для охраны ладей взвод пехотинцев. Вельяминов тоже оставил два десятка дружинников.
Затем все двинулись в Китай-город. Впереди сотня дружинников в колонне по двое, за ними Дружков с Вельяминовым, следом – Подригин и командир роты Калибен, за ними – два дьяка из посольского приказа. Замыкала шествие специальная гвардейская рота охраны посольства. Шли недолго, минут пять.
Между стенами Кремля и Китай-города располагался квартал богатых купцов и дворян. Ближе к Кремлю размещались лавки богатых купцов, а ближе к китай-городской стене – жилые усадьбы. Каждая усадьба была обнесена внушительной деревянной стеной с крепкими воротами, из-за которой выглядывали крыши теремов, в основном деревянных, хотя попадались и каменные. Улицы, по которым шли, были вымощены распиленными вдоль бревнами, уложенными на грунт плоской стороной вверх. Вдоль стен вместо тротуаров – сточные канавы, сбегающие под уклон к реке.
Вскоре процессия вошла через открытые во двор усадьбы. Вокруг обширного мощеного двора располагались двухэтажный терем со светлицей, просторные людские хоромы, конюшня, дровники, амбары, погреба, баня, умывальники, уличные туалеты. Усадьба была полностью автономной, в ней имелся даже собственный колодец. Позднее выяснилось, что усадьба до недавних пор принадлежала казненному Шуйским дьяку Федору Мищурину, стороннику покойной Елены Глинской – матери Ивана Васильевича. Все семейство Мищурина подверглось опале и было выслано в дальние северные уделы.
Посольские дьяки провели помощника посла по основным постройкам и передали ключи от всех помещений. Все имущество репрессированного Мищурина осталось на месте, за исключением продовольствия. Места в усадьбе было достаточно для свободного размещения посольства и конвоя. Вскоре прибыли подводы с имуществом. Вельяминов предложил Дружкову располагаться в усадьбе и ожидать вызова пред светлые очи Великого князя.
Посол выразил желание до официального представления посольства государю встретиться с опекуном государя боярином Шуйским. Вельяминов пообещал донести желание посла до опекунов и убыл, прихватив с собой Командир штабного взвода Пасгатек взялся за освоение территории. Хозяйственное отделение роты принялось осваивать кухню. Вскоре в очагах загудел огонь, а в котлах забулькала каша с мясом. Посол приказал приготовить усиленный праздничный ужин.
Штатный состав и вооружение спецроты сопровождения посольства весьма сильно отличались от состава обычной гвардейской роты. Вместо одного отделения стрелков, вооруженных двустволками, в ней было два полных взвода стрелков. Двух взводов легкой пехоты, вооруженных луками, не было вовсе. Два взвода тяжелой пехоты были экипированы в полный доспех, включая кирасы, наручи, поножи, латные перчатки и шлемы с забралами. Имелся штабной взвод, отсутствующий в стандартной роте, в составе хозяйственного, штабного и радиофицированного связного отделений. Все командиры были араваками, причем отделениями командовали граждане Республики, имевшие боевые медали, а взводами – избиратели, награжденными орденами. Командир роты двадцатилетний избиратель старший лейтенант Калибен имел даже два боевых ордена и медаль. Он был воином из племени Петекотля, первого из местных племен, принятых в подданство Республики, и начинал службу еще на Тринидаде в 39-ом году.
Командиры стрелковых отделений в качестве личного оружия имели по два обреза. Командиры стрелковых взводов, командир роты, как и оба посла имели на вооружении по обрезу, по пистолету и по автомату. Впрочем, нарезное оружие старались не светить без крайней необходимости. Пистолеты держали в кобурах под кителями, автоматы – в чехлах.
В случае боевого столкновения тяжелые пехотинцы должны были послужить живыми щитами для стрелков. А стрелки из-за спин пехотинцев – вести огонь по противнику. 40 стрелков могли обеспечить 160 прицельных выстрелов в минуту.
Согласно стрелковому наставлению, по пехоте или коннице в сомкнутом строю из гладкоствольных двустволок можно было вести огонь с двухсот метров. На этой дистанции круглые свинцовые пули полудюймового калибра уверенно пробивали местные кольчуги. По ростовой мишени опытный стрелок уверенно попадал со ста метров. При этом пуля пробивала местную кирасу.
С полусотни метров наставление рекомендовало переходить на стрельбу картечью. 12 картечин диаметром 6 миллиметров, помещавшихся в патроне, на этой дистанции рассыпались по кругу диаметром полтора метра, и выводили из строя противника при попадании одной картечины в открытую часть тела: в голову, в руку или в ногу.
На этой же дистанции к двустволкам могли подключиться пять автоматов, с суммарной боевой скорострельностью 500 выстрелов в минуту. Так что, в реальном бою до строя пехотинцев никакой противник, скорее всего, не добрался бы.
По периметру усадьбы Калибен выставил шесть парных караулов: один пехотинец и один стрелок в каждом.
