Ненавижу, когда он так разговаривает со мной. Снисходительно-пренебрежительно. Как будто дорожит моим мнением, а на самом деле издевается.
Тонкая ирония. Которую понимаю только я, или все мои коллеги меня за спиной? Оглядываюсь на наше собрание в белых халатах.
Все молча смотрят. Жду, что я скажу.
А что я могу сказать?! Объединить два функционально-разных отделения только для того, чтобы у этой Плюшкиной было больше полномочий и власти?
И больше рисков для нас?!
– При всём уважении к моей дорогой коллеги, – спокойно произношу я, глядя в серьёзные синие глаза. – Я не могу согласиться на это. Слишком большая нагрузка на одно отделение. Тем более вы планируете совместить серьёзные заболевания с совершенно незначительными. Кто в итоге будет за это нести ответственность? – вопрошаю я своего начальника. – Инесса Плошкина? Не думаю, Игорь Олегович, – встаю я со своего места, и мои глаза оказываются как раз напротив его шеи.
Чёрт, мне приходится задирать голову.
Как маленькой девочки перед учителем.
Это нехорошо.
Унизительно.
Но я всё-таки заканчиваю свою речь:
– Ответственность будете всегда и за всё нести вы, как главный врач клиники. Поэтому вы должны спрашивать не меня, а прежде всего, себя, готовы ли вы её взять.
И я выхожу из комнаты.
Мне надо отдышаться.
Чтобы пережить это унижение.
Может быть, мне стоит уволиться? – мелькает у меня шальная мысль.
Или уйти к конкурентами?
Но нет, это не вариант… Мне надо подумать…
2
Захожу в палату к своей любимой пациентке Ире. Я ведь веду её почти всю беременность, и прекрасно помню, как к нам в клинику примерно год назад пришла совершенно замотанная несчастная женщина.
Я помню, что меня испугало её лицо, не лицо, а какой-то измятый платок, и чёрные провалы вместо глаз. Лицо женщины, утратившей всякую надежду…
И всё у неё было в порядке: отличный бизнес, который приносил ей огромный доход, квартира в центре города и огромная вилла на море, шикарное авто с собственным шофёром и дорогущие шмотки, но жизнь её была пуста.
И да, у неё был молодой сногсшибательный любовник, который делал для неё всё. Кроме одного.
Потому что это ей не смог дать ни один мужчина.
Кроме моего босса.
– Сколько себя помню, я всегда хотела быть мамой, – сказала она тогда, грустно улыбаясь и теребя тонкими нервными пальцами свою итальянскую кожаную сумочку. – А вот, по иронии судьбы стала самой настоящей бизнесвумен, – посмотрела она своими чёрными глазами-колодцами на Вершинина, и я помню, как он тогда ей тепло улыбнулся.
Как он умеет улыбаться только нашим пациентам. Но никогда мне – его сотруднице, проработавшей с ним бок о бок много лет.
О меня он может только требовать, давать указания и делать выговоры. Ненавижу его.
Сейчас я это отчётливо понимаю.
Слишком много я ему всегда позволяла.
И вот в тот день мой начальник подарил очередной своей пациентке надежду. А потом и то, чего она желала больше всего в жизни, и теперь она лежит в своей белоснежной палате с книжкой, уже на девятом месяце и задумчиво смотрит в окно. Где тихо опадает золотым дождём летний день.
– Ну как вы сегодня, Ирочка? – ласково спрашиваю я её и сажусь рядом на больничную койку. Мы с ней так успели подружиться за всё это время, что стали почти близкими подругами.
– Всё хорошо, я чувствую, как они пинаются, – говорит он с тем блаженным выражением лица, которое бывает только у счастливо беременных женщин.
Которых я постоянно встречаю в нашей клинике.
Клинике счастливых женщин, где есть только одна несчастная.
И это женщина я.
– Смотрите, Аделаида, – кладёт она мне мою ладонь на купол своего живота, и я чувствую под кожей, как две рыбки плавают в своём тёплом аквариуме.
Две девочки.
Как целых два чуда, когда человек не надеялся даже и на одно…
И мне становится завидно.
Я помогаю стольким женщинам, вместе с ними провожу всю беременность, слышу первые крики их малышей, а сама живу сплошным пустоцветом.
Который даже особо то и не ценит начальство… И правильно: за что меня ценить, если я и сама себя не ценю?
Безотказно берусь за всё, принимаю роды, пишу бесконечные отчёты во все страховые компании, практически выполняю всю работу заместителя главврача, но почему-то должность достаётся какой-то Плошкиной с надутыми силиконом губами…
Не удивлюсь, что и над вечно её торчащей призывно грудью тоже поработал какой-нибудь наш коллега-пластический хирург.
– Вы будете со мной? – с тревогой спрашивает меня Ира. – Когда придёт время рожать? Осталось всего две недели.
– Всё будет хорошо, не беспокойтесь, – улыбаюсь я ей. – Я буду с вами, не переживайте.
Проверяю сердцебиение малышей: всё в порядке. Два маленьких сердечка стучат как два молоточка, и выхожу из палаты.
Конечно же, меня давно переманивает к себе новая модная клиника шведской медицины. Но на кого я оставлю Ирочку? И Лену? И еще других свих девочек? Им ведь скоро рожать…
С другой стороны, я могу довести их до конца и наконец-то подумать о себе!
Всё ещё мнусь в нерешительности, но всё-таки беру себя в руки и иду в кабинет Вершинина.
