А вот Нани с дочерью там несколько раз были, чудовищ никаких не встретили, даже рискнули искупаться в озере, вода которого слыла очень дурной. Ничего подобного, вода, как вода, только очень теплая и пахнет как-то незнакомо, но не противно. Нани пришла к выводу, что в озере бьет горячий ключ, потому и запах стоит странный. Вполне может статься, что вода его лечебная. Она даже как-то рискнула набрать зеленоватой грязи, скапливающейся близ берега в одном уголке озера и смогла вылечить этой грязью мокнущую, скверную экзему одному старичку в поселке.
Но с другой стороны, жить в пещере невозможно, потолок ее проницаем для дождя, печки никакой, естественно, нет, как зимовать там, да еще с ребенком? Все это она довела до сведения уже обрадованного вестью о новом жилище Игнаши. Тот, как всегда молча, посоветовался с хозяйкой и решили они перебираться. Затруднение состояло по-прежнему в огороде.
– Да выкопайте вы все, что растет там у вас на грядках, я думаю, что все уже вполне съедобно, в поселке урожай почти весь собрали, осень на носу. Я видела на углу дома тачку какую-то, сложите все пожитки туда, вот и сможете увезти все разом, если вас не пугает неустроенность. – Предложила Нани, которой не терпелось вернуться домой, к привычной жизни.
А ведь еще провожать до места новоселов, сами они этой пещеры не найдут, она так хитро расположена, что рядом стоишь, и то не замечаешь.
Тачка оказалась страшно кособокая и жутко скрипела своим деревянным, тоже не ровным колесом. Охотно верилось, что эту конструкцию Марина сама смастерила. Зато она оказалась вместительной, весь урожай, весь скарб поместился и сверху еще усадили ребенка, которой был этим очень доволен и вертел головенкой во все время долгого, утомительного путешествия.
Обогнув покрытый мхом комель, прибыли к самому входу, все еще незаметному, разросшийся куст какой-то колючки заслонял его. Нани подняла взгляд и обомлела, на них угрюмо смотрел какой-то мужик, видимо привлеченный еще издалека слышным скрипом тачки и радостными возгласами Ильки, передразнивающей звуки, издаваемые младенцем.
Необитаемая, пустынная пещера оказалась обитаемой. Первое, что сделал мужик к ужасу, а потом изумлению Нани, подхватил на руки ребенка. Девочка заворковала на своем птичьем языке и зашлепала ладошками по заросшим многодневной щетиной щекам мужчины. Тут Нани разом уразумела две вещи. Первое, что мужик является тем самым якобы мифическим отцом младенца Марины, стало быть ее любовником. И второе, что незнакомый мужик не так уж и незнаком, видела она его, вот только где и когда?
– Что, никак не признаешь? – странным, клокочущим голосом насмешливо поинтересовался мужчина у Нани.
Она пригляделась, из-под распахнутого ворота древней рубахи виднелся на шее глубокий, извилистый шрам. Голос звучал необычно, потому что горло было некогда повреждено. Она помнила, кто пытался ножом его перерезать, это худое, жилистое горло, да и перерезал почти. Она его лечила тогда, Нани. Думала, что не выживет, слишком много крови потерял, а он выжил. Шуш его звали, вот как. Необычное имечко, может быть, прозвище, она не знала. Как же она сразу не вспомнила всю эту некогда громкую историю любви, ненависти и крови?
Это было почти десять лет назад. Шуш, тогда еще совсем молодой, жил в Саклеевке, славился умелыми руками, но молчаливым, чересчур угрюмым нравом. Родители его были довольно зажиточны, имели большой дом и изрядное количество всякой скотины на подворье. Как рачительные хозяева они думали о будущем и просватали за сына девушку, жившую рядом, в соседнем, очень бедном доме, зато работящую и красивую. Чем девица Шушу не угодила, неизвестно, может просто гонор молодости заставил пойти против воли родителей. Поехал он как-то по делам в город и вдруг, к изумлению родных вернулся не один, а с женой.
Эта его новоявленная женушка слова доброго не стоила во всех смыслах сразу. Высока, худа, на лицо неказиста, да вдобавок еще из острога! Девица оказалась воровкой пойманной во второй раз. По обычаю, за второе такое преступление полагалось отрубить ей правую руку. Но опять же по обычаю, можно было ее помиловать, если кто в жены возьмет, вот Шуш и взял. Зачем он это сделал, чем таким в ней прельстился, так никто и не понял.
Прожили они года два, когда молодая забеременела, наконец. Если бы она родила, то родители его, весьма не жаловавшие сноху, но очень желающие понянчить внуков, смирились бы, но не родила. Чем она вытравила плод, как сумела исхитриться сделать все молчком и тишком в доме, где полно людей, так и осталось ее тайной, но сделала. Шуш, обнаруживший столь существенную недостачу, поднял на жену руку, первый раз поднял. Как правило, деревенские бабы довольно спокойно относятся к побоям своих мужей, дело это обычное и повсеместное, поплачут, покричат да и успокоятся до следующего раза, но эта баба оказалась не такой.
Женушка Шуша кричать и плакать не стала, и прощения у мужа не попросила, молча поднялась, утерла кровь с лица да и кинулась на него дикой кошкой с ножом в руке. Ее еле оттащили, увидели располосованное горло молодого хозяина, сразу послали за знахаркой, а преступница в это время в поднявшейся суматохе убежала, больше ее никто и никогда не видел.
Шуш выжил, но из родного дома вскоре ушел, а потом и та девица-красавица, что была некогда за него просватана, вдруг повесилась на собственных косах. В народе слушок прошел, что именно она изготовила зелье для ненавистной соперницы, чтобы плод вытравить. Такая вот душераздирающая история произошла некогда в скромной и тихой Саклеевке.
– Узнала я тебя, Шуш. Ты живешь здесь, в пещере? Мы с дочерью были тут в прошлом году, тебя не видели, или спрятался от нас?
– Нечего мне прятаться, не было меня здесь. Я недавно поселился, там где раньше жил, в землянке, плохо стало, какая-то жуть наползает, даже зверье все ее боится, ушло куда-то.
– Белесая такая, на туман похожа?
– Она самая, проклятая.
– А дочь твоя маленькая успешно с ней сегодня сражалась, прямо колдунья она, – похвалила Нани, цепко глядя, как отзовется, признает ли вслух ребенка?
– Ну, так-то говорить не надо, люди злы, сама знаешь, – и он покрепче прижал к себе дочурку, признал, стало быть.
– Саклеевку твою стражники сожгли, знаешь?
– Увидел, да поздно. Хотел кого-нито спасти, да не спас, вот кошку только одну. – Возле его ног терлась большая, серая кошка с полосатой спинкой, одно ухо у нее и часть мордочки были сильно обожжены, сразу видно, в самом пекле побывала.
В этот момент из пещеры вылетела птица и села на плечо Шушу. Углядела в его руках ребенка, заверещала тонко, затопталась недовольно, заревновала что ли? Нани разглядывала птаху во все глаза. На летучую мышь был похож этот представитель пернатых, но мышью он не был. На этих летучих тварей Нани в детстве насмотрела досыта. Ее старшая сестра Розалия, которую дома звали Рози, любила играть на чердаке замка и брала туда младшую сестренку, вот там их было много, этих мышей и больших и совсем маленьких. Она даже научилась их не бояться, хотя сестра пугала ее страшилками про то, как эти зверьки присосавшись к человеку, выпивают из него всю кровь, что на самом деле полная чушь.
У летучих мышей и мордочка другая и крылья кожистые, а у этой вполне птичьи, поросшие перьями. Но у нее не клюв, вернее, не совсем клюв, какое-то его подобие имеется, но есть нижняя губа и зубы видны во рту, маленькие и острые. Нечто среднее между зверьком и птицей. Должно быть из запретного леса прилетел, там каких только диковинок нет.
Пока Нани разглядывала зверя невиданного, тот в свою очередь разглядывал всех окружающих, вот на что-то решился, взмахнул крыльями, взлетел и приземлился на плечо Ильки. Девочка прижалась к его спинке щекой и засмеялась от удовольствия, настолько ей понравились ощущения. Зверьку тоже понравилось, он издал нечто среднее между довольным урчанием и клекотом и почесал своим псевдоклювом ухо своей новой хозяйки. То, что он ее признал было понятно даже из поведения Шуша, тот вздохнул и нехотя вымолвил:
– Уч его зовут, он ест все подряд.
Выполнив этот нехитрый обряд знакомства, он повернулся и пошел к пещере, махнув свободной рукой Марине, завози, мол, свою тачку.
Когда же Нани с дочерью машинально двинулись вслед за тачкой, а за ними в кильватере пристроился заметно тушевавшийся Игнаши, Шуш обернулся и сделал запрещающий жест.
– Но почему? – сразу надула губы Илька, – я же про это место вспомнила!
– Места мало, только семья, – последовал недружелюбный ответ, а в сторону Игнаши еще и красноречивый угрожающий взгляд.
– Семья! – воскликнула изрядно раздосадованная Илька, – а сам и не помнил про них, пока мы не привели.
– Помнил. Сам собирался. – И Шуш закрыл за собой корявую, но зато крепкую дверь, которую он не так давно смастерил из тонких древесных стволов. С дверью пещера сразу стала напоминать некое человеческое убежище, а не пустующую нору зверя.
– Ну вот, – развела руками Илька так энергично, что Уч покачнулся на ее плече, – а нам что делать?
– Как что? – устало улыбнулась Нани, пытаясь ободрить дочь, – домой пойдем, ты не забыла, что у нас дом есть?
– А Игнаши?
– Я вернусь в избушку, – встрепенулся тот, но энтузиазм его был несколько натужный, чувствовалось, что ему совсем не хочется возвращаться туда, где пусто и веет жутью.
– С нами пойдешь, – распорядилась Нани, выходя на едва заметную тропинку к дому, – что тебе одному там делать?
– Вот здорово! – сразу повеселела девочка, – только не опасно ли ему у нас будет, а ну какой дурак вздумает напасть?
– С чего бы это? С виду он обычный подросток лет пятнадцати, шестнадцати, мы же никому не скажем, кто он на самом деле. Да и не увидит его пока никто, а там видно будет.
Нани храбрилась. Не так легко будет объяснить присутствие совершенно чужого подростка, а уж откуда он вдруг взялся в условиях полной изоляции поселка, тем более. Но не могла она бросить этого паренька, она теперь его воспринимала как человека. Он не слишком приспособлен к жизни, по крайней мере пока, еще очень многому его учить придется.
Дом Игнаши понравился чрезвычайно, он даже слов не мог найти от восторга, но вот его выбор комнаты для проживания Нани озадачил. Все обошел, все похвалил, а выбрал захламленную мансарду под самым чердаком, давно уж приспособленную Илькой для своих детских нужд. Грязь и пыль там были те еще, и клоками со всех углов свисала паутина. Нани стало стыдно, уж сколько времени собиралась сделать там тщательную уборку, так и не собралась, и дочь не заставила.
А вот Ильке стыдно не было ни капельки. Выбор нового своего друга она одобрила и вместе с ним, набрав ворох старых тряпок и наполнив водою ведра, принялась за уборку. Было уже за полночь, а в уединенном доме слышались смех и шум, благо лишних свидетелей такого нарушения благоприличий не было.
Нани готовила сырники. Творог обнаружился в корзинке под самой дверью, а еще яйца и целая большая дуранга молока. Молоко успело от пребывания на солнце скиснуть, но хуже от этого не стало, пойдет на завтрак для блинчиков. Она хмыкнула мысленно. Теперь, пребывая в изоляции, когда они не имеют права появиться в поселке и зайти за покупками в лавку, питаться они стали даже немного лучше, чем раньше, не тратя при этом ни монетки. Но это пока, как дальше будет, предположить трудно.
С утра явились визитеры, хорошо хоть молчаливые. Приползла чета многоножек, с ходу обшипела Игнаши, отчего тот, бедняга, расстроился. Он уже знал со слов неугомонной Ильки, что у нее есть такие экзотические друзья и хотел примазаться к этой дружбе, но не получилось. Девочка попробовала утешить его тем, что это временно, де, они привыкнут и подружатся. Но когда это еще будет, а пока новая подруга общается мысленно со старыми друзьями, а он бродит по комнатам неприкаянный, ждет завтрака, который продвигается медленно и к тому же дразнит обоняние соблазнительными запахами.
Сжалившись над ним, Нани выделила ему пару сырников, чтобы заморил червячка, так сказать, пока дочка не видит. И заняла его разговором. Ее давно уже интересовало, почему далеко не все драконы оказываются на земле. Большинство из этой чешуйчатой братии как летало, так и продолжает летать. Вопрос явно смутил юного дракончика, видимо, был из разряда не слишком приятных, но разговаривать было все же куда интереснее, чем молча скучать.
– Мы же не рождаемся, как вы, мы вылупляемся из яиц, – нехотя пояснил он и заранее прижал уши, в ожидании ахов и охов. Нани уже приметила, какие подвижные у него уши и как реагируют чутко на эмоции.
– Это я знаю, – хладнокровно вымолвила она, выкладывая на сковородку новую порцию, – меня интересует почему ты человеком стал, вернее стал на него похожим?
– Яиц в кладке бывает много. Хотя не все зародыши выживают, и еще меньшее количество взрослеет, но все же время от времени нас становится много, гораздо больше, чем старейшие считают возможным для нормального существования рода. Тогда молодняк проверяют, как именно, не знаю, не прошедшие проверку или умерщвляются, если уж совсем негодные, или ссылаются на землю, существовать как оборотни, если оказываются средней годности.
– Значит, ты у нас средней годности, – задумчиво уронила Нани, обдумывая сведения и одновременно прикидывая на глазок, хватит ли сырников на троих, или надо нажарить еще? Надо еще, пожалуй, у дракошки аппетит хороший.
– Все-таки должен же быть какой-то смысл в такой ссылке? Для чего-то же старейшие оставляют вас в живых, чего-то от вас хотят? – Она смерила его взглядом, словно могла вот так, с ходу, разгадать столь сложную загадку. И таки разгадала, по крайней мере, сделала смелое предположение.
