– Если я такой ценный сотрудник, – деловито заметила Сати, – то почему бы вам не дать мне закончить начатое? А потом я поеду с вами на Остров, обещаю!
– В Метрополе тебе оставаться больше небезопасно, – мягко возразил Роланд. – И потом, как ты собираешься искать Ойтуша?
– Ну… – Об этом Сати действительно не подумала.
– Ваши власти используют специальную программу для слежения за носителями чипов, – продолжал президент. – Ну а у нас есть ее точная копия. Сати, ты сможешь поискать его, как только мы прилетим.
Похоже, Роланду Грейси можно было доверять. Если он мог помочь спасти Ойтуша, она готова была стать для него «ценным сотрудником».
– Чем я буду заниматься на Острове? – спросила Сати.
– Станешь частью нашей команды. – Грейси подмигнул ей, словно какой-нибудь одержимый работой хедхантер.
– И буду носить дурацкую униформу? – Сати мило оскалилась. – Извините, конечно, но это совсем не мое.
– Давай лучше я спрошу тебя, – хитро улыбнулся Роланд, поправив палантин. – Что ты знаешь об Острове?
Сати думала целую минуту. А затем еще одну.
– Ничего, – наконец заключила она. – В школе нас пичкали всякой дребеденью вроде того, что на Острове живут ученые, самые одаренные из одаренных. Благодаря своим способностям они совершают открытия, которые делают наш мир лучше.
– Тебя не прельщает такая жизнь, верно? – с улыбкой заметил Грейси.
– Нисколечко. – Сати улыбнулась ему в ответ. – Но выбора у меня нет, я правильно понимаю?
Роланд не ответил. Он пригладил вьющиеся, с проседью волосы, а затем вновь пригласил ее взглянуть сквозь прозрачный корпус глайдера.
– Мы начали снижаться, взгляни-ка, что там?
На огромной скорости глайдер прорезал розовые облака. Вскоре по левому борту замаячил город, построенный в горах. Сверкающие дома острыми пиками вонзались в небо, обширные пространства были засажены зеленью, и все это окружал бескрайний океан.
– Неплохо, – только и могла сказать Сати.
– Остров – это райский уголок, затерянный в Мировом океане. Он несет в себе много тайн. Одна из них заключается в том, что Остров невозможно увидеть со спутников или обнаружить с помощью радаров. Должно быть, это действие какого-то поля, природу которого мы пока не смогли изучить.
Сати оставалось только изумленно слушать его.
– Каждый месяц мы привозим сюда новых одаренных, которым исполнилось шестнадцать, – продолжал Роланд. – Но они не просто живут и работают здесь. Они семья, все мы семья. Мы постоянно учимся, развиваем свои способности… Скажи, Сати, разве тебе не хочется стать сильнее? Подчинить себе свою одаренность?
Роланд знал, на что давить. Не отрывая взгляда от кусочка земли в океане, Сати кивнула.
– Ты быстро забудешь об ужасах, которые пережила, – сочувственно сказал президент. – Ты – уникальная, и твое место здесь, рядом с нами.
Сати улыбнулась милейшей улыбкой. Притворяться она умела очень хорошо. Никто, даже сам хозяин рая, не усомнился бы в том, что она просто ангелочек.
Неожиданно до них донесся приглушенный вопль, напоминающий крик обезьяны.
– Кто это? – удивилась Сати. – Какое-то животное?
– Можно и так сказать, – уклончиво ответил Роланд.
Впервые она увидела, как улыбка на лице президента сменилась плохо сдерживаемой яростью.
– А я могу немного прогуляться? – спросила она. – Устала сидеть в каюте.
– К сожалению, не можешь, Сати, – категорично ответил Грейси. – Но не беспокойся: мы скоро прилетим.
Вот те на. Почему он не выпускает ее?
– Тогда последний вопрос, – устало сказала девушка. – Я могу хоть немного побыть одна?
– Конечно, Сати. – Роланд улыбнулся и легонько потрепал ее по беспорядочно торчащим волосам. – Кстати, мне так больше нравится.
Он вышел из каюты, и Сати мельком заметила Дану, стоявшую за дверью. Получается, девушка из Хаммацу все слышала? Или она здесь в качестве охраны? Могло ли быть так, что президент Грейси опасается ее, раз оставил за дверью своего телохранителя?
Разговор оставил странное впечатление. С одной стороны, у Сати появилась надежда отыскать Ойтуша, с другой стороны, она вновь чувствовала себя под колпаком. Роланд пытался казаться демократичным, но от его ответов возникало только больше вопросов. К тому же он не согласился вернуть ее в Метрополь, не разрешил осмотреть глайдер – так не поступают с людьми, которых хотят, как он выразился, сделать «частью команды». Но кроме него Сати больше некому было доверять.
* * *
Это было невероятно, но Ойтуш поправлялся. Он с аппетитом съедал свой скудный паек, а по утрам впервые в жизни начал делать зарядку. Тело и разум требовали некоего режима и самодисциплины, – словом, он явно не походил на того, кто умирает от дот-вируса.
Как только ушла потребность все время спать, Ойтуш начал изучать свою камеру. Он уже знал на ощупь каждый выступ холодного камня. Прямо по центру камеры находился небольшой люк, крышка которого прилегала к полу настолько плотно, что поддеть ее не представлялось возможным даже острием ножа.
Он решил, что через люк вытаскивают умерших: его размеры соответствовали средним размерам тела человека. Куда бы ни вело это отверстие, в сточную канаву или утилизатор, оно вело за пределы тюремной камеры, и это давало хоть и мизерную, но все-таки надежду на побег. Судя по всему, смерть в очередной раз решила оставить Ойтуша в покое, а раз так, почему бы не попытаться выйти отсюда? Эта слабая надежда давала ему силы вставать по утрам, есть мерзкий обед, делать физзарядку и изо всех сил стараться не думать о том, что он больше никогда не увидит Сати.
Свет в камеру проникал лишь дважды в сутки, когда на пару секунд приоткрывалось окошко для выдачи пайка. Ойтуш не любил эти моменты: потом глаза вновь долго привыкали к темноте. И все же за это время он успевал оглядеть камеру. Это помогало ориентироваться в пространстве и передвигаться потом на ощупь, не ударяясь об углы.
Его осязание и слух резко обострились, компенсируя то, чего не могли дать глаза. Иногда ему казалось, что он уже давно ослеп и больше никогда не увидит ничего, кроме своих цветных снов. Но всякий раз, когда окошко открывалось и глаза резала боль, он убеждался, что по-прежнему способен видеть.
В первые дни заключения Ойтуш ожидал, что подвал будет наполнен криками и стонами. Но нет, их не было. Зато он слышал звуки пострашнее. Они напоминали влажные шлепки, как если бы гигантская лягушка неторопливо прыгала по камням, и доносились откуда-то снизу – он различал их, прижавшись ухом к холодному полу.
Ойтуш старался не думать, что это могло быть, но воображение то и дело рисовало ему картины множества мертвых тел, которые кидали в воду. Он чувствовал, что смертью был пропитан каждый камешек его клетки и что люк в полу открывали уже не раз, для того чтобы избавиться от очередного умершего.
Он продолжал видеть странные сны про берег моря и беременную молодую женщину, очень похожую на Сати. Более того, из потаенных уголков мозга то и дело поднимались фрагменты какой-то другой жизни. Морская галька – все камешки одного размера, будто их подбирали нарочно; небоскребы, стоящие в воде, звон посуды и плафоны, парящие в воздухе… Все эти мелочи, эти кусочки пазла были чужими воспоминаниями, ведь никогда за свою жизнь Ойтуш не покидал пределов Метрополя.
Может, его мозг был поврежден при вживлении чипа? Или галлюцинации настолько осмелели, что решили навсегда поселиться в его сознании? Ойтуш жалел, что вспоминает не родителей, а эти никому не нужные обрывки чьей-то настоящей или ненастоящей жизни.
К концу второй недели ему удалось сделать темноту своим другом. Иногда он ложился на холодный камень и долго-долго всматривался во мрак, пока ему не начинало казаться, что он что-то видит. Фрагменты воспоминаний всплывали перед глазами, словно он наблюдал их на экране в кинотеатре. Иногда из черноты возникали целые панорамы: хмурый Метрополь в утреннем смоге, блестящий глайдер, пролетающий в ясном полуденном небе, городской парк, где дети кидают хлеб жирным уткам в пруду…
А вот они с Сати провожают день зимнего солнцестояния. Электричество отключено, и восемь свечей горят, прогоняя темноту. Сати всего двенадцать, а Ойтуш уже безумно влюблен в нее. Он дает себе слово, что будет оберегать ее до конца своей жизни.
Возможно, он сходил с ума, но проваливаться в эти видения было приятнее, чем биться в стену от отчаяния.
Темнота помогала заново проживать свою жизнь, вспоминая ее в мельчайших деталях. Он пришел к выводу, что все двадцать лет был прокрастинирующим безвольным тюфяком, и если бы не Сати, то давно бы подсел на стимуляторы. А все потому, что узнал о несовершенстве мира еще в детстве, в то время, когда другие представители Первого класса наслаждались всеобщим вниманием и заботой.
Когда Ойтушу было девять лет, они с классом ездили на экскурсию за город. Детям показывали животноводческие фермы, где выращивали генно-модифицированных коров и свиней. Взглянув в грустные глаза животных, неспособных самостоятельно передвигаться, Ойтуш, единственный из всего класса, заплакал. Чтобы никто не заметил его слез, он убежал за ферму и спрятался в высоких зарослях кукурузы. Его нашел пожилой мужчина и, чтобы хоть как-то развеселить, стал показывать фокус: он щелкал пальцами, и в руках у него загорался огонь.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
