– А так, что ты переписал то, что написано было, сам того не ведая, – с притворным сожалением вздохнул хитроумный дядька. – Даже я не в силах что-либо изменить. Сам себе ты напророчил путь долгий, трижды попросившись у меня сделать мне же какое-нибудь одолжение. Только по-нашему кутному уложению не могу я тебе в той просьбе отказать, ибо несчастья свалятся на наши с тобой головы такие, что и подумать страшно. Понимаю, что не знал ты о том, что я тебя попрошу, но это уже не моя беда. Хотел услужить – милости просим!
– Несчастья, говоришь, свалятся на голову? А по-твоему, уехать из дому ненадолго, да не знать при том, когда вернёшься и вернёшься ли вообще – счастье? Да и что это вообще за просьба такая, что может мне боком выйти, коль не исполню?
– Вот с этого момента уже начинается деловой разговор, – по-хозяйски похлопал по плечу Углёнка Щучий Хвост. – Есть на дне морском раковины разные диковинные. Одни из них сущие пустышки, в других твари несъедобные живут. Их только люди едят, но не наш народ. А в иных раковинах жемчуг произрастает, как овощ на грядке. Жемчуг этот круглый, что горох. Бывает мелкий совсем, а бывает и крупный попадётся. И цвет жемчуг этот тоже разный имеет. Белый, к примеру, или розовый, но такой мне без надобности. Но вот чёрный жемчуг – вынь да положь! Такая будет у меня к тебе просьба невеликая – жемчужину чёрного цвета мне принести!
Щучий Хвост пристально посмотрел в ошарашенные глазёнки домового и продолжил после недолгой паузы, смакуя своё превосходство над испуганным юнцом:
– Где её достать? – спросишь ты. А я тебе отвечу: – В море самому нырять нет необходимости, не для нашей породы это дело. Можно с русалкой договориться, но при этом будь готов отдать ей самое ценное. Но это значит, домой ты уже гарантированно не воротишься. Соответственно, и просьбу мою не исполнишь, и семью вновь не увидишь. Однако есть у меня чутьё на твой счёт, что Путь сам выведет тебя на нужный мне предмет. Как? Того я не ведаю, но сказывают камни, что я раскинул накануне, будто у тебя всё получится, не то, что у других бедолаг. Особый ты, кажись. Хотя какие-то подсказки я тебе дам. Помогу тем самым, аль нет, ужо не моя забота. Слушай внимательно: есть прибрежные деревеньки на далёком юге, где люди морем живут и берут у моря всё, до чего в состоянии дотянуться, отдавая взамен нередко свои жизни. В их хижинах можно поискать – вдруг свезёт? Но сколько долгих лет ты будешь бродить от дома к дому, проверяя каждый угол? В городах есть торговые лавки, магазинами ныне прозванные. А среди них имеются ювелирные, что драгоценностями торговлю ведут. Там счастья попытать можно, но и это немалая трата времени. К тому же в них много подделок бывает на витрине, ибо липовым товаром людишки испокон веков дурачат друг дружку.
– А как же мне понять, липовый жемчуг или настоящий? – волнение Углёнка тем больше усиливалось, чем дольше сосед поучал его.
– Да просто очень. Ты попробуешь с ним домой вернуться. Если получится, то милости просим! Нашёл ты, стало быть, то, что нужно. А мы тут пироги на стол организуем, да кваску домашнего! Ну, а коли не сможешь к дому подобраться, а будешь где-то в округе колобродить, знай, время не теряй, выбрасывай подделку да начинай всё сызнова! И самое главное, жемчужина та единственная на всём свете силу имеет. Как сказывали камни гадальные, она не покоится более на дне, а уже извлечена на свет и кое-где, кое у кого хранится. Только камням верить – дело ненадёжное, сам понимаешь. Надобно проверить все варианты. Как думаешь, лет двести – двести пятьдесят тебе хватит?
Щучий Хвост, наконец, перестал забивать голову домовёнка советами и как бы мимоходом поинтересовался у него, чего же Углёнок до сих пор не на коте. Ведь чем быстрее он отчалит, тем быстрее вернётся. Углёнок внял совету пройдохи и ловко вскочил на спину животному, который среагировал на появление седока лишь слабым подёргиванием ушей, продолжая отрешённым взглядом глядеть перед собой.
– Скажи-ка мне, сосед, – только что возникший в голове Углёнка вопрос требовал немедленного ответа, – как же мне дом свой найти, коль я всё исполню, что должен? Мир большой, дорог много. Какая из них к дому приведёт?
– На этот счёт путеводный орех имеется.
Краснобородый вынул из мешочка, что в изобилии украшали его кушак, обыкновенный грецкий орех, расколотый на две половинки.
– Закопай одну скорлупку на вокзале, другую храни, как самое драгоценное, что есть на свете. Как закончишь дело, зажми её крепко в кулаке, и в какую сторону твою руку поведёт, стало быть, там и лежит в земле вторая половинка. Этот маяк тебя к вокзалу приведёт, а там уже и я ожидать буду.
Толкаясь локтями, к домовёнку подошли анчутки:
– Малец, а малец! – позвал Углёнка один из них.
– Вот подарок, возьми на дорожку. Кто спросит – "Где?", ответь – "У друга выменял", – протянул ему маленькую коробочку с прозрачной крышкой один из подвальных. Под поцарапанным пластиком тускло переливались в лунном свете две запонки для мужской рубашки.
– Зачем они мне? – в недоумении от продолжающихся сюрпризов, спросил Углёнок.
– Возьми, тебе пригодится. В благодарность за Горюнину услугу.
– И у меня возьми! И у меня! – не унимался рядом другой. – Моё лучше! Оно хорошо будет! И счастливый тебе путь!
Второй анчутка протянул коробочку ещё меньших размеров с красовавшимся в ней перстнем, увенчанным зелёным камнем.
– Ну, что с вами делать? Давайте уже сюда ваши подарки, – немного обречённо вздохнул домовёнок, понимая, что не всучив ему обе коробочки с украшениями, эти "цыгане наоборот" не отстанут. А ему уже хотелось побыть наедине с собой, чтобы до конца осмыслить произошедшее. Кот был не в счёт.
Оба подарка перекочевали в заплечный мешок, а подвальные, медленно пятясь назад, растворились во тьме, словно их и не было.
Решил попрощаться и Щучий Хвост:
– Ты, парень, зла на меня не держи. Не хотел я для тебя подобной участи, но камни всеведущие при раскладе на тебя указали. Да и ты, в общем-то, сам напросился. Я тебя не заставлял мне в услужение лезть. И пойми, что устал я томиться в этом мире, а самому взять то, что мне полагается, не дано. Принести кто-то должен и сам мне предложить. Тогда возьму. Тогда и свершится. А иначе никак! Ну, а тебе доброго пути хочу пожелать и совет дать житейский: повидал я многое, живу долго, скитался всюду. Вот жизнь меня многим вещам и научила. Что-то из них помню, что-то забыл, но одно уложение запомнил твёрдо: никогда никого ни о чём не проси! Запомни это! Всякое существо, что имеет глаза и сердце, беду твою увидит и поможет, ничего не взяв взамен. А у кого сердца нет, того и просить о чём-то бесполезно. Если такой поможет, то тебе та помощь втридорога станет. И про подарки анчуткины не забывай. Коли откроешь сам, тебе ведь хуже выйдет!
– Что ж, дядька Щучий Хвост, за науку спасибо. Свидимся когда-нибудь иль нет, про то не ведаю. Только знай: за то, что помог мне с анчутками да котом серым жемчужиной тебя отблагодарю. Но и интрижку твою я тоже не забуду.
Щучий Хвост, как ни в чём не бывало, усмехнулся в роскошные усы и подошёл к коту. Заглянув искоса в его отрешённые глаза, он что-то ему зашептал. Кот продолжил стоять неподвижно, лишь повернул голову в сторону шепчущего непонятные слова домового и слегка наклонил её, явно вслушиваясь в его шёпот. Щучий Хвост вдруг шлёпнул несильно кота по загривку и резво отскочил. А Серого словно пробило током. Он вздыбил шерсть, задрал трубой хвост и разорвал ночную тишину пронзительным: "Мяуууу!". Углёнок не успел опомниться, как котейка одним прыжком унёс его в темноту.
Кота носило по ночному городу серой кометой, а домовёнок вцепился обеими руками в нашейную верёвку, ноги, в меру своих сил пытаясь прижать к серым бокам. Он нагнулся, насколько мог, к кошачьей шее, стараясь не свалиться на очередном вираже, когда котяра скользил лапами в сторону заноса, отчаянно перебирая ими по покрытию дорожного полотна, но, выровняв траекторию движения, нёсся дальше в только ему известном направлении, умудряясь не издавать больше ни звука. Таким образом, Серый вывез своего седока к вокзалу, и домовёнку закрался в голову немного запоздалые вопросы: "Вернулся бы кот за ним, случись так, что свалился Углёнок по дороге, или продолжил бы путь до вокзала налегке? А что стало бы с котом, не дождись он белой ленточки на хвост? Чтобы сотворил Щучий Хвост с анчутками? Да и сотворил бы?".
Между тем, Серый уже преодолел чугунные решётки вокзального забора, легко просочившись между прутьями, словно для него не существовало преград. Углёнку лишь пришлось подобрать повыше ноги, и Дымчатый вывез ошалело глядящего по сторонам седока на лужайку с красиво обстриженным в форме маленького паровоза декоративным кустарником. Лужайка освещалась высоким фонарём и окнами двухэтажного здания вокзала с гордо горящими неоном большими буквами, обозначающими название города, которому этот вокзал принадлежал. По правую руку от Углёнка стоял пассажирский состав. Углёнок ни разу в жизни поездов в живую не видел, и они как таковые были ему безразличны до определённого момента, но глупым домовёнок не был никогда. И телевизор с людьми нет, нет, да посмотрит от скуки. Поэтому он сразу определил, что перед ним поезд. А пассажирский он потому, что в нём светились окна и в них проглядывались сидящие пассажиры. В распахнутых дверях вагонов стояли человеческие фигуры в одинаковой строгой одежде, с флажками в руках. От внезапно раздавшегося на вокзале громкого объявления, в котором режущий слух женский голос очень неразборчиво произнёс: "…щи пассажиры, скорыйпоездномертристээээссэээят направления Москва – Ташкент отправляетсясплатформыномердва второго пути. Счасливооопути!" домовёнок непроизвольно вздрогнул и, провожая взглядом тронувшийся в путь состав, догадался, наконец, освободить спину Серого от тяжести своей персоны. Коль Серый честно выполнил свою часть работы, пора было и Углёнку выполнять своё обязательство перед котом. Домовой перекинул ногу и соскользнул по мягкой шерсти на землю. Оказалось, что ноги предательски дрожат в коленях, а голова кружится. Держась за серый бок своего скакуна, Углёнок отдышался и, немного придя в себя, добрался до кошачьего хвоста. Непослушными пальцами привязал белую ленту, поправил машинально бант, чтоб было красиво и потом, как научил Щучий Хвост, стал отмерять круги, обходя животное против часовой стрелки. Едва он замкнул третий круг на до сих пор подрагивающих ногах, как Серый стрелой метнулся вперёд и, резко меняя свою траекторию, умчался в темноту ночи тем же путём, каким они прибыли на вокзал, издав на прощание протяжное "Мяяуу". Угленок проводил кота грустным взглядом, и ему внезапно стало жалко себя, жалко родителей и маленькую сестрёнку, которые наверняка думают, будто он уже едет в вагоне, попивая чай с вагонным, коротая время за весёлою беседой. И ни сном ни духом не ведают они о том, в какую передрягу угодил их Угленок, что даже при всем желании не сможет вернуться домой, не найдя заветную жемчужину.
"А что, если я все же попробую вернуться?", – пронеслась шальная мысль, и Угленок, подтянув на спине мешок с пожитками, направился было к забору из чугунных прутьев, но остановился и снова призадумался: "Ну, предположим, повернул я назад, ну пошёл домой, и что дальше? Дорогу все едино я не найду без кота, вот и буду без конца плутать поэтому городу и даже, может быть, возле самого своего дома, а узнать его среди таких же домов не сумею. По всему выходит, что прав Щучий Хвост, как не верти. Ну, уж дудки! Собрался в путь, значит надо идти! А то и вернулся бы я домой чисто случайно, чтобы сказали мои? Назвали бы горе-путешественником, а отец стал бы потешаться на до мной через день. Уж это он любит! Да и не за тем я в путь собрался, чтобы тотчас назад повернуть! И наговор Щучьего Хвоста тут не при чем! Это только моё решение и точка!". На этих мотивирующих мыслях домовёнку осталось только присесть на мягкую и влажную траву, да, тяжело вздохнув, внимательно оглядеться вокруг. Попытка вернуться домой так ни к чему не привела. Прав был сосед. Любая причина будет от дома отваживать, пока Углёнок зарок не исполнит.
Глава 7.
На привокзальной площади кипела жизнь. По мнению Углёнка, царящая суматоха именно её и олицетворяла. Он разглядывал снующих по перрону людей с большими сумками и чемоданами, людей без сумок и чемоданов, сидящих на лавочках или стоящих возле массивных прямоугольных тумб, по виду изготовленных из камня, куда они либо что-то выкидывали, либо стряхивали искорки из коротких белых палочек с огоньком и в конце концов выкидывали их туда же. Домовёнку жутко захотелось узнать, что это и как работает, потому он не спеша поднялся с земли и решительно двинулся в сторону путей, по которым, светя ярким фонарём, приближался очередной пассажирский состав.
Но пытливая натура домовёнка дала себя знать не в самый подходящий момент. И уж совсем не к месту. Очередной пассажир, что стоял у скамейки, на которой восседала миловидная дамочка, обставленная со всех сторон сумками и чемоданами, извлёк из сжатого кулака маленький огонёк и поднёс его к тонкой белой трубочке, торчащей из его губ. После этого, со всей возможной галантностью угостил огоньком и даму. Они задымили на пару, о чём-то оживлённо болтая между сбой. Углёнок притаился за декоративным кустом и глядел во все глаза, как мужчина и женщина выбросили огоньки в квадратную тумбу.
"Это каменное мусорное ведро. Но в мусорные вёдра огонь не бросают. Может случиться пожар, – сделал вывод недавний поджигатель мусорных вёдер. – Надобно проверить, что да как. Не вышло бы худого с этими огоньками".
Одним быстрым рывком преодолев участок лужайки и прислонившись спиной к чугунной ножке вокзальной скамьи, Углёнок подождал недолго, когда пассажир и пассажирка повернут головы, отвлёкшись на подходящий состав, он вознамерился взобраться на край скамьи и, спрятавшись за нагромождением сумок, заглянуть в чрево квадратной тумбы. Первая часть операции удалась на славу, но подвела дамская сумочка, что венчала собой небольшой баул, стоявший с краю. Домовёнок подтянулся на свисавшем кожаном ремешке ридикюля, а тот не выдержал небольшого веса молодого кутника и под его массой соскользнул прямиком в урну. А Углёнок шлёпнулся на влажную траву и заполз обратно за чугунную ножку скамейки.
Истошный вой дамочки: "Караул! Деньги и документы украли-и-и! Всё украли! " – подбросил домового так, что он едва не ударился макушкой о нижнюю часть скамьи и ещё в прыжке начав перебирать ногами, принялся улепётывать от греха подальше в кусты, где, тяжело дыша, перевёл дыхание и с опаской обернулся на суетившихся вокруг женщины людей. А жадная дамочка подняла жуткий переполох из-за жалкой маленькой сумки, куда даже помидор не положить, не то, что более существенный предмет, да как принялась обвинять в её пропаже едва ли не каждого прохожего! Даже начинающему своё первое путешествие Углёнку стало за неё очень стыдно:
"Подумаешь, сумочка! Тоже мне, пропажа! Вот если бы тот баул или здоровенный чемодан, тогда действительно было бы обидно! Это уж точно! Сколько же в таком чемодане сумочек поместится?", – попытался прикинуть он, но, сбившись со счёта, решил, что очень много их туда влезет.
Молодая особа перестала голосить и уже горько рыдала в объятиях мужчины. Два молодых парня в одинаковой чёрной униформе с тонкими красными полосами на заправленных в высокие ботинки брюках, лениво между собой переговариваясь, что-то выспрашивали у мужчины, пристально глядя ему в глаза. Тот, как будто что-то сообразив, свободной от объятий рукой полез в карман своей куртки и вынул сотовый телефон. Быстро набрав вызов, он приложил к уху мобильник, и окружившие пострадавших зеваки, как по команде, угомонились, навострив уши. Когда раздалась красивая мелодия, никто не ожидал услышать её прямиком из урны. В толпе глумливо заулыбались некоторые несознательные граждане и начали посылать сальные шуточки в адрес молодой растеряхи. Углёнку стало её жалко, потому что женщина была не виновата в том, что оказалась на пути его простецкого любопытства и желания познать окружающий мир. Зато одинаковые парни сохранили похвальную невозмутимость, будто этакое происходит каждый день. А один форменный не спеша наклонился над урной и бесстрашно запустил в неё руку по самый локоть. Скрывая лёгкую брезгливость, он извлёк на свет вокзального фонаря уроненную домовёнком сумочку. Рыдания дамочки прервались, как по волшебству, и холёная женская рука потянулась к нашедшейся пропаже. Но, спохватившись, женщина отдёрнула руку и что-то прошептала своему спутнику, отчего он состроил недовольную гримасу, которая сменилась выражением безысходности и покорности судьбе. Сумку из рук в руки принял уже он и стал оттирать её со всем возможным усердием, используя носовой платок и пахучую жидкость из флакона.
"Вот и сумочку женщине помыли, – невзначай пришла в голову Углёнка оптимистичная мысль. – Может, и не была она очень грязная, зато чище станет".
Толпа зевак уже разошлась, делясь разочарованными фразами по поводу отсутствия настоящего преступления, очевидцами которого им не суждено было стать, когда женщина, наконец, заглянула в свой ридикюль, что-то в нём проверяя, и утвердительно кивнула головой двум парням в форме, после чего они не спеша ретировались, а неспокойная парочка, похватав чемоданы-сумки, быстрым шагом устремилась к своему вагону.
"Чего же это я расселся, словно уже прибыл в пункт назначения? – сделал сам себе замечание Углёнок. – Мне ведь вагонных искать надо, а то, кто меня довезёт до Большой Пристани?".
И он зашагал в сторону вагонов. Но пройти не успел и нескольких шагов, как его окликнули. Именно его, Углёнка. Это он понял сразу, когда услышал насмешливый голос с лёгкой хрипотцой и деловой интонацией, выдававших в говорящем немолодого, видавшего виды деятеля.
– А не ты ли, паренёк, тут этакую свару устроил?
Углёнок перевёл взгляд на звук и увидел под скамейкой, на которой прежде сидела та дамочка, двух персонажей довольно-таки разухабистого вида. Один из них был худосочный дядька ростом выше Углёнка на целую голову. Ну а вторая персона представляла собой тётку необъятных размеров, почти круглую, да такую, что голова с мелкими кудряшками светлых волос и красным носом-картошкой смотрелась на этом шарике весьма нелепо.
– Чегой застыл-то? Коль тебя спрашають, отвечать надоть! – строго прикрикнул Длинный.
– Да ладно тебе! Не боись его, малыш! Шуткует он эндак, – прервала своего спутника тётка. Голос у неё был грудной и спокойный, только гундосила она не слабо, видать, очень была простужена.
– Наблюдали мы во все очи, как ты порядочек на скамеечке навести решил. Всё лишнее в урну! Правильно, малец, мыслишь! Чем она енту сумку в вагоне на выходе забудет, пусть уж лучше на вокзале её оставит или потеряет. Нам, в вагоне, чем меньше сумочек да чемоданов всяких – забот меньше! А уж, коль суждено ей без сумочки той остаться, значит, останется без неё рано или поздно. Так и знай!
– Ну, ты чегой набросился на парня? Вишь, глазёнки-то у его размером с пятак от энтакого наезда стали! Не хотел он ту сумку трогать, сама она в урну бухнулась. Видать, устала у этакой плаксы вещи в себе носить. Уйти решила красиво, сама! – тётка мечтательно закатила заплывшие глазки. – А они её, бедную, извлекли обратно на свет и вернули этой растяпе. Ужо найду я её в вагоне! Уж я её проучу!
– Ты сумочку её не трогай. Не надо, – предостерегающе перебил тёткины излияния длинный. – Уж я-то знаю твою слабость к маленьким сумочкам, Покатунья. Некуда твои сумочки-косметички уже складывать. Вагон-то чай, не резиновый!
"Так-так-так, – отвлёкшись от диалога любопытной парочки, подумал Углёнок, – во-первых: тумба – это всё же уличное помойное ведро. А из камня она, потому что должно оно быть тяжёлым, дабы никто не уволок. Мало ли какие подобия анчуток да бабаек в людской породе существуют. Во-вторых: имя тётки – Покатунья. В-третьих: они стопроцентные вагонные. Ну, а кто из них главный – вот это пока вопрос".
Выражение "сто процентов" вычитанное на страницах журнала, так понравилось домовёнку, что он его стал употреблять к месту и не к месту, даже не зная толком, кто такие проценты и почему их именно сто, но чуя нутром, что это выражение подразумевает железную уверенность в чём-то, а на слух звучит как клятва.
– А ты, милок, далеко ли собрался с котомкой заплечной? Или на поезда да электрички поглазеть приспичило?
